газета «Центр Азии»

Вторник, 19 марта 2024 г.

 

архив | о газете | награды редакции | подписка | письмо в редакцию

RSS-потокна главную страницу > 2011 >ЦА №27 >Кайда сен

«Союз журналистов Тувы» - региональное отделение Общероссийской общественной организации «Союз журналистов России»

Самые популярные материалы

Ссылки

электронный журнал "Новые исследования Тувы"

#купить цветы в Томске#

Кайда сен

Люди Центра Азии ЦА №27 (15 — 21 июля 2011)

Кайда сенЕсть счастливчики, родившиеся в рубашке. А он появился на свет без рубашки, но зато с гитарой.

И ему не нужна ярко оформленная сцена с подсветкой и подтанцовкой.

Ему не нужен даже микрофон. Только голос – лирический тенор, гитара и душа.

Эти песни запоминаются, потому что он поет их так, как будто с каждой проживает целую жизнь.

Одна из его песен «Кайда сен?» – «Где же ты?», звучащая на двух языках, русском и тувинском, стала народной визитной карточкой шестиструнного маэстро Сергея Сокольникова, который даже за миллион евро не согласится расстаться с гитарой и перестать петь. Потому что тогда теряется смысл его жизни.

Голосом Робертино Лоретти

– Сергей, первая песня, которая была исполнена вами на публику?

– Что же я там в Ужепе пел в клубе? Может быть, на итальянском? Точно, «Санта Лючия» – песня из репертуара Робертино Лоретти. Мне было лет восемь, второй класс.

Когда в Ужепе по вечерам на два часа включали движок и давали свет, мама быстренько включала радиолу, и мы слушали пластинки. Мне нравилось петь вместе с Робертино Лоретти, а потом мама позанималась со мной, и я, запомнив слова, стал, подражая ему, петь один.

Уже не помню детали этого дебюта в Ужепе, но очевидцы рассказывали: очень стеснялся, покраснел, но спел прилично.

– Село Ужеп, верховье малого Енисея, старообрядческое поселение. Так вы из староверов?

– Нет. Тогда в Ужепе жили несколько мирских семей, в том числе, и наша.

Отца – Альберта Тимофеевича Сокольникова – направили туда работать охотоведом. Мама – Алла Сергеевна – тоже очень хорошо для Ужепа подошла: она, преподаватель русского языка и литературы, работала в школе учительницей.

Родители мои – большие путешественники, очень мобильные люди. Постоянно перемещались по Союзу: два чемодана, сели и поехали.

Отец – с берегов реки Лены, Иркутская область, поселок Жигалово. Он познакомился с мамой в Иркутске, где оба учился в пушном техникуме, позже мама пединститут окончила.

Мама родом из Чувашии. Я тоже: поселок Вурнары Вурнарского района Чувашской АСССР. Там 19 августа 1960 года родился, прожил полгода и – по городам и весям вместе с родителями.

В 1966 году добрались до Тувинской АССР. Первый класс закончил в Кызыле, в первой школе. Жили в одном из домов рядом со школой, а за стенкой – художник Суздальцев. Мне очень нравился запах красок, олифы, проникавший к нам из его квартиры. А однажды выпали кирпичи, и наша стена провалилась в квартиру соседа. Это мощное событие хорошо запомнилось.

Пять классов закончил в Ужепе, а десятилетку – на крайнем севере: полуостров Таймыр, поселок Хатанга. Туда вербованный народ ехал со всей страны на заработки.

– Когда впервые взяли в руки гитару?

– В Хатанге, в четырнадцать лет, когда в восьмом классе учился. Как раз был гитарный бум. Было даже неприлично не играть, хотя бы три аккорда не брать, неважно – есть слух или нет.

Самая первая моя гитара – уменьшенная, шестиструнная, стоила 6 рублей 50 копеек. Стал подбирать на одной струне все подряд. Сидел кропотливо: интерес появился и не отпускал.

В нашем классе тогда все за гитары взялись: даже не обладавшие слухом сидели и старательно запоминали: этот палец – сюда, этот – сюда. Месяца два, три – и народ поотсеялся. А кто со слухом – вперед рванул.

Мамин след

Кайда сен– Как понимаю, вам с музыкальным слухом повезло?

– Точно, повезло. Слух – врожденный, от родителей достался, и голос – тоже. Мама с отцом прекрасно пели дуэтом. У папы – баритон, у мамы – альт. Вы бы слышали, как они исполняли на два голоса свою любимую «Сенокосную пору»: «Месяц спрятался за рощу, спят речные берега, хороши июльской ночью сенокосные луга».

Отец и сейчас поет. Они с мамой сейчас живут под Тамбовом – свой дом, хозяйство. Так он работает и все время поет. И так это гармонично у него получатся.

Нашу семью жизнь разбросала: я – в Кызыле, сестра Снежана, она на одиннадцать лет младше, живет в Москве, психолог. Она почти каждый день звонит: держит меня на контроле – рука и ухо Москвы.

Родители – в Тамбовской области. Но они свой след в Туве оставили. Папа как охотовед, руководитель промхоза в Сарыг-Сепе. Мама известна своей культурной работой. Она писала стихи, у нее есть несколько песен с Аленой Иомужап, написавшей музыку к ним. Они хорошо друг друга почувствовали. Это известные песни, которые и сейчас поют: «Саянские горы», «Цвети, Каа-Хем», «Эхо Саян».

– Одну из этих песен – «Эхо Саян» – слышала совсем недавно: 5 июня на закрытии фестиваля композиторского творчества «Музыкальное лето в Туве». Все было объявлено, как положено, торжественно: слова Аллы Сокольниковой, музыка Алены Иомужап. Исполняла песню Галина Сюрюн.

А в вашем исполнительском репертуаре есть мамины песни?

– Да, «Цвети, Каа-Хем», был первым исполнителем этой песни на мамины стихи – в восемьдесят шестом году.

В кальсонах и с матрасом

Кайда сен– Значит, вы вышли с гитарой не из музыкальной школы?

– Нет, не из нее. Я вышел со двора. С завалинки, из подъезда. Так до сих пор себе и аккомпанирую.

А школу окончил – и решил подняться в небо. В Красноярске в летчики не прошел по здоровью и махнул из Хатанги в Латвию – в радиотехническое училище. Рижское авиационное училище средств связи – так оно тогда называлось, а потом – Рижское летно-техническое училище гражданской авиации. Училище – полувоенное, оттуда выходишь с одной звездочкой – лейтенантом запаса.

В Риге – красота: люди – со всей страны, музыки – валом! Меня сразу взяли в ансамбль училища: играть и петь на танцах. И учеба, все эти точные науки отошли на второй план. Первый учебный год прошел – у меня хвосты почти по всем предметам. Мне говорят: осенью пересдашь, давай за лето подтягивайся.

Куда там подтягиваться: летом – всех в стройотряды. Кого куда, а нас, всем ансамблем – на пивзавод, знаменитейший «Алдарис». Оказались в числе привилегированных.

Красота! Все лето в Доме культуры пивзавода играем, на халтуры в город выезжаем. И пиво – рекой. Какие там хвосты, когда лето такое прекрасное!

Как всегда – внезапно – подошла осень. Мне говорят: давай пересдавай экзамены.

– Уже догадалась: вас из авиационного училища выперли.

– Ну, почему это выперли? Я сам ушел.

А домой ехать неудобно: вот, здрасьте, я училище бросил. Что бы отец сказал? Он – мужик с характером.

Принимаю решение: чем домой с позором, лучше – в армию. Захожу в рижский военкомат: «В армию здесь принимают?» «Здесь, здесь, заходите!»

Подполковник, или даже полковник, посмотрел мои документы: «О, так ты в РАУССе учился. Раз оттуда уходишь через год, значит, ума не набрался, и два года в сухопутных войсках тебе будет мало. Будешь служить три – в Военно-морском флоте!»

Молодец, хорошо рассудил.

Меня очень помпезно провожают: за ворота из училища парни на руках выносят. Нас отправляют в учебку – в Белоруссию, в город Пинск. А там отбор простой: сидит старшина с карандашиком и постукивает. Простучал за ним, сумел отбить ритм – радист. Не простучал – моторист. Я, конечно, со слухом – простучал.

– Тут-то суровые армейские будни и сделали из вас человека?

– Может, кому-то они и показались суровыми и тяжелыми, а меня это даже веселило: трехъярусные кровати, построение на плацу в кальсонах и с матрасом. Триста человек – и все в белых кальсонах и с матрасами!

– А зачем строиться именно в кальсонах и с матрасами, в чем здесь секрет обороны страны?

– Просто такая команда. А команда дана – выполняй. Много веселых моментов в армии придумывают. Меня это даже забавляло.

В учебке мне было интересно. Я там тоже в ансамбле играл. Лишними маршировками нас не мучили. С девяти до девяти – учеба. За девять месяцев – мощная подготовка: радистов обучили так, что с закрытыми глазами всеми десятью пальцами работали. Сплошной поток знаков.

И я размечтался: попаду на мощный корабль или на подводную лодку. Потому что распределение оттуда шло по всем флотам: тихоокеанский, балтийский, черноморский.

Самое дохлое море

Кайда сен– И в какое же море-океан вас отправили?

– На самое дохлое – Каспийское море. Мало того, даже не на корабль, а в штаб каспийской флотилии – в Баку. Я сильно был разочарован.

Ну, ладно, что долго горевать. Тут же ребята нашлись: гитары, музыка. Мы же радисты, западную музыку можно поймать тайненько: «Би-би-си», радио Монте-Карло. Вечерами кто чего, а у нас – своя группа в сушилке. Инструментов не хватало, так вместо барабанов ящики и коробки ставили, хотя бы так – имитация.

На Каспии стал первые свои песни писать: на стихи Андрея Михайлова, москвича, с которым вместе служили.

Вот так три года и отслужил. Даже на месяц больше, потому что у меня за все это время набрался месяц гауптвахты: где три, где пять суток.

– Так вы довольно активно на губе сидели. И что нарушали?

– По мелочи. С начальством, в основном. Где надо кивнуть – не кивнул, где промолчать – не промолчал. Где-то с алкоголем, это ведь как всегда в армии: кто-то проскочил, а кто-то попался.

А гауптвахта, так же, как и дисбат – дисциплинарный батальон для нарушителей, не идет в срок службы. Вот мне дополнительный месяц и насчитали.

Так что демобилизовался только в конце ноября 1981 года. Родители к этому времени с северов снова вернулись в Туву. Сюрпризом родителям прилетаю на самолете в Кызыл: дубачина, а я в бескозырке и легком бушлате. Из Баку-то в жару улетал.

Родители мне в письме объясняли, как добраться на улицу Калина, дом 24 «б», где они тогда жили – напротив автодорожного техникума. Но я недопонял, перепутал и из автобуса раньше вышел. Куда идти – не знаю. Холодина – невозможная. Деваться некуда. До того замерз, что пошел на телевидение. На вахте мне объяснили, какое направление держать. Отогрелся и рванул.

Вы же, Сергей, лирический тенор!

Кайда сен– И с чего начали штатскую жизнь?

– Пошел в Кызылское училище искусств. Решение связать жизнь с музыкой в армии уже окончательно созрело.

Правда, отец не считал это серьезной профессией. Но так многие думают. Потому что здесь надо быть или на самой высоте, либо всю дорогу в середнячках перебиваться. Либо уж сильно музыку любить и преподавать, если есть дар педагога.

Музыкальной школы за плечами нет, поэтому единственный шанс – вокальное отделение. Прихожу в широченных флотских брюках-клеш в училище, а там студенты первого курса учатся во всю, уже первый семестр заканчивают. Но меня как служивого не развернули, прослушали.

Прослушивала Тамара Алексеевна Леонтьева, замечательный педагог дирижерско-хорового отделения. Она в числе одних из первых в Кызыл преподавать приехала – из Свердловска. Спел «Уголок России», Тамара Алексеевна отправила к Серафиме Андреевне Калининой, она проверила диапазон голоса, разрешила сдавать следующие экзамены – сочинение, историю. Сдал, поступил.

Надеялся-то на эстрадный вокал, а тут его не было, только классический. Стал осваивать классический репертуар. А в ансамблях, конечно, петь продолжал: на летней танцплощадке в парке, ее тогда «Верандой» называли, в ресторане «Кызыл».

Серафима Андреевна, мой педагог по вокалу, все время ругала: «Вы же, Сергей, лирический тенор! Нельзя смешивать классику и эстраду, вам нельзя петь в ресторанах. Вот у меня до вас Володя Женгелович учился, я его тоже за это ругала».

Кайда сенСерафима Андреевна Калинина – женщина с характером и замечательный педагог, приехала из Москвы после консерватории. Педагог такого уровня сегодня вряд ли в Кызыле есть. Все ведущие тувинские вокалисты у нее учились. Она уже ушла из жизни, мы ее постоянно с благодарностью вспоминаем.

Я Серафиму Андреевну очень уважал, но в кабаках и на танцах все равно пел – зарабатывал. Не было у меня такого понятия, что должен петь только классику. Не держался особенно за классическое направление.

Вырос-то на западной музыке и на советских эстрадных ансамблях. И хотелось всю жизнь играть в ансамбле, по юношескому максимализму думал: ансамбль – это все, встретились и до седин вместе играем. Правда, жизнь позже показала: такая идиллия просто невозможна.

– В самом начале восьмидесятых еще никаких дискотек в Кызыле не было, и молодежь отдыхала под музыку ВИА. Никаких фонограмм – играли и пели в домах культуры только вживую.

– Да, было такое время: только живая музыка. И музыканты были сильные. Я-то был солистом и только подтренькивал на гитаре, потому что были гитаристы настоящие: Ахат Хабибуллин – сильнейший гитарист, мы с ним вместе учились, Витя Бочкарев, мы с ним играли на «Веранде», Сергей Кривоус из «Патефона».

В каждом доме культуры играл свой ансамбль: в «Енисее», «Мире», «Колосе». В «Мире» – «Антарес»: Андрей Надин, Витя Быков, Андрей Островидов, Сергей Пивоваров.

Мы в «Колосе» играли, очень популярный тогда был ДК, весь город туда ездил. Гриша Слесарев, оператор из «Патефона», нас под свое крыло взял. Культурно играли: нам пошили костюмы под «Битлз». Мы были конкретно одеты: коричневые рубахи, черные костюмы с отворотами, даже обувь одинаковая. Очень популярны были песни из репертуара групп «Афтограф», «Аракс», «Круиз», «Интеграл».

Так что четыре года учебы тоже прошли очень весело. Мы ведь и с Олей в училище встретились.

Посмотри, какая девушка!

– Вот-вот, дошли до важного момента, теперь рассказывайте: как вы с ней познакомились?

– Мне момент, когда Олю впервые увидел, очень ярко запомнился. Стоим с Лехой Саая, он сейчас в оркестре в филармонии работает, на втором этаже училища: идет девушка. Я говорю: «Леха, посмотри, какая девушка!»

Кайда сенМы с Лешей Саая очень хорошо дружили. Жили рядом и вместе ходили Олю провожать. А она жила на другом конце города. Проводим – и вдвоем домой, пешком.

Оля музыкальную школу окончила по классу фортепиано, училась в училище на отделении теории музыки. И она мне очень помогала перед экзаменами. Ежегодно мне надо было сдавать предмет – общее фортепиано, а я на пианино играть-то совсем не умел. И Оля со мной занималась: она играет, а я запоминаю. Учился не по нотам, а по слуху, запоминая за ней, куда какой палец на клавиши ставить.

С нас, вокалистов, выдающийся фортепианной игры и не требовали, всегда говорили: ну, это вокалист, ему это не сильно надо. Нам и задавали простейшие пьески первого, второго класса музыкальной школы: этюды Черни, например. Вот за три дня до экзамена с помощью Оли и готовился к их исполнению.

Училище перед экзаменами – это было что-то! Трое суток – мобилизация всех студентов, все в нем ночевали, готовились: кто на каком инструменте, каждый – свое.

Поженились мы с Олей в 1984 году, я как раз третий курс закончил. У нас свадьба хорошая была, со всеми вытекающими: два дня гуляли у Оли в доме, по всем традициям. Со всеми испытаниями для молодоженов. Мне – и дрова рубить, и подметать – специально мусором все комнаты засыпали. Все, как надо. Весело было.

Соловьем залётным юность пролетела

– А как все-таки классический вокал – ваша основная специальность, которую получили в училище искусств? Так и не сделали ни одной попытки дальше пойти в этом направлении?

– Сделал одну, но вернулся с полдороги. Госэкзамены в училище сдал очень успешно. Пел арии из опер, романсы «В крови горит огонь желанья», «Средь шумного бала», «Соловьем залетным юность пролетела».

В училище – прекрасный зал, лучшая акустика в городе. Сейчас что-то в зале изменили, хуже стало. А тогда акустика была бесподобная: встал на сцене и никакого микрофона тебе не надо – голос прямо в зал идет.

На экзамен приезжала педагог из Красноярского государственного института искусств, сейчас это академия музыки и театра. Она меня сразу и заприметила: «Обязательно приезжай к нам поступать!» Получил диплом и поехал.

А в Красноярске меня, оказывается, уже конкретно ждут. В общежитии института встаю в длинную очередь абитуриентов: получать комнату. И вдруг кричат: «Сокольников здесь? Подойдите!» Подхожу к коменданту, а очередь смотрит осуждающе: «Блатной идет». Даже неудобно.

Но, не судьба. Надо сдавать вокал, а голос пропал. Вроде, ничего не делал: не пил, мороженое не ел, не купался, а голоса – нет.

И тут надо бы переждать немножко: голос бы восстановился. А я собрался и уехал обратно в Кызыл.

Как мне повезло

Кайда сен– Нет ничего более бессмысленного, чем жалеть о том, чего уже не вернешь и не исправишь. Но все же задам вам этот вопрос: не жалеете ли, что двадцать шесть лет назад так круто сошли с классического оперного поприща?

– Я и сам себе этот вопрос не раз задавал. И ответ уже есть: нет, не жалею. Потому что мне повезло: восемь лет – с 1986 по 1993 год ездил с гитарой по всей Туве.

В Кызыле несколько месяцев поработал методистом в отделе культуры, а в 1986 году в филармонии формировали эстрадно-цирковую группу «Чалыы назын» – «Молодость», и меня пригласили в нее в качестве музыканта.

И сразу же всю группу на целый год отправили в Свердловск – делать программу, с нами занимались очень сильные педагоги, а жили мы в гостинице «Цирк». Программа качественная получилась: артисты цирка со своими номерами выступают, а мы им аккомпанируем.

Володя Тока специально к нам приезжал: писал всю музыку. Состав музыкантов – сильнейший. Сергей Олзей-оол – саксофон, Алик Кувезин – бас-гитара, Игорь Савин – труба, Оргу Эрес – барабаны, клавишника взяли из Свердловска. И я – солист и ритм-гитара.

Вернулись в Туву, поездили по районам, и оказалось, что гастролировать таким большим составом невыгодно. На сценах маленьких сельских клубов все даже не помещались. Ребята-музыканты разошлись, разъехались, а я остался. Прижился, заполнял паузы между цирковыми выступлениями: выходил с гитарой и пел.

Но к девяносто второму группа окончательно распалась: девушки-циркачки активно рожать стали. Я опять остался один, теперь уже при лектории филармонии.

И тут мне снова повезло: год ездил по районам с самим Народным артистом России Максимом Монгужуковичем Мунзуком. Все его Максимом Максимовичем называли, он сам это предлагал. Очень яркое впечатление от Максима Максимовича: все время бодрый, веселый, рюмочку тоже с шуткой намахнет. Всегда с мундштуком, в нем – «Прима».

Сначала – минут двадцать – показывали отрывок из фильма «Дерсу Узала», где он главную роль сыграл. Потом он про фильм рассказывал, про тувинские музыкальные инструменты, которые сам делал. Выходил вместе с супругой Кара-кыс Номзатовной, вместе пели. Аккомпаниатор Владимир Костромин ездил с нами. Хороший был аккордеонист.

Когда они отдыхали, выходил с гитарой я: как раз очень хорошо им пригодился с тувинскими песнями.

Точное попадание

Кайда сен– Песни, которые вы поете на тувинском, воспринимаются публикой на «ура». Особенно «Кайда сен?» – «Где же ты?», которую поете на двух языках. Эту песню о любви вас просят исполнить все и всегда. А как родилась идея именно такого – интернационального – исполнения?

– Это в восемьдесят седьмом году было, когда с «Чалыы назын» гастролировал.

Андрей Иргит, друг-канадаходец, играл на гитаре для себя и попросил показать, как играть песню, которая ему понравилась.

Андрей – очень экспрессивный, жилистый, с реки Алаш родом – ему и песня соответствующая приглянулась: «Я московский озорной гуляка» группы «Альфа» на стихи Есенина. Мы же тогда привыкли Есенина больше в лирическом варианте слушать, а «Альфа» взяла на себя смелость сделать другой – нестандартный.

Показал, а он мне в ответ – «Кайда сен?» Я эту песню на русском давно знал. Когда в школе только начинал осваивать гитару, мой дядя Владик Чухров, мамин брат, пришел из армии и научил песне «Где же ты?»

Ну, что же ты грустишь, что скоро осень,

Что золотые листья по земле?

Ну, что же ты грустишь, что ровно в восемь

Я не приду, любимая, к тебе…

Даже не знаю, чья она, кто автор. Очень давнишняя, просто была в народе. А кто-то когда-то перевел ее на тувинский. В советское время очень много песен с русского на тувинский язык переводили, и эта тоже в их число попала. Слышал и другой вариант, она быстрее исполнялась, может быть, это и была изначальная версия. А я в процессе всей жизни сделал свой – плавный – вариант.

Выучил песню на тувинском языке и связал с русским текстом – сделал интернациональной. Особенно припев хорошо лег на два языка: «Где же ты, моя любовь, где же ты?»

Стал исполнять ее во время гастролей по районам. Спел – и пошла слава. Оказалось точное попадание. Абсолютно незапланированное.

Это ведь на самом деле очень приятно. Я сам испытывал такое чувство, когда в 1984 году ездили на сорокалетие Советской Тувы в Москву. Все творческие силы тогда в Москву бросили, в том числе и наш хор училища искусств, усиленный всевозможными артистами.

Мы, как буржуины, жили в двухместных номерах гостиницы «Россия», жалко, что сейчас ее снесли. Однажды в фойе гостиницы пересеклись с кубинскими летчиками. «Куба – любовь моя» – это мы тоже учили. И кубинцы исполнили нам «Подмосковные вечера».

И я вдруг ощутил такой-то подъем: нерусские люди поют на русском языке! Пусть даже на ломанном русском, но это настолько приятно!

И с «Кайда сен?» получилось так же. Мы ведь ездили без конца: приедем из района, трое суток в Кызыле, и снова на месяц в другой район. Стал обращать внимание: песня нравится.

Стал набирать репертуар на тувинском языке, ребята показывали, поправляли произношение. Стал исполнять уже двенадцать песен на тувинском, частушки выучил – их особенно бурно принимали.

И вот ведь что удивительно. Сегодня ко мне могут подойти и сказать: «А мы вас в детстве слышали, вы у нас в деревне пели». Это уже выросшие малыши, сидевшие тогда на полу перед сценой в сельских клубах. До сих пор помнят, потому что для них это было поразительно: русский человек может петь на их родном языке!

– Поете на тувинском без проблем, а говорить можете?

– Мне этот вопрос часто задают. Нет, не разговариваю, но немножко понимаю – на автобусно-магазинном уровне. Хорошо знаю счет – это очень помогает. Если акцентирую внимание, понимаю, о чем идет речь. И еще – по мимике.

А вот кантату, которую мы в Москве в восемьдесят четвертом хором на тувинском языке исполняли, могу хоть сейчас с начала до конца повторить. «Дортен дорт чыл совет Тывам торээн чылы» – «Сорок четвертый год – год рождения моей советский Тувы».

Поражаюсь: я ведь ее не пою с тех времен, а она у меня сразу – раз, из подкорки всплывает.

Бешеная селёдка

Кайда сен– В вашем разнообразном репертуаре немало морских песен. Знаю, что они не просто так поются: настоящее море заняло серьезный кусок вашей жизни.

– Да, был такой период – дальневосточный. Родители в очередной раз переместились по Советскому Союзу: в девяностом году уехали на Дальний Восток.

Село Лазо Лазовского района Приморского края. Отец там директором промыслового хозяйства устроился.

В 1992 году, Союз к тому времени уже развалился, во время отпуска приехал к родителям в гости. Чтобы без дела не болтаться, сразу к ребятам в Дом культуры и – в агитбригаду. В девяносто третьем опять в отпуск в Лазо поехал, и там кому-то из музыкантов стукнула мысль: выступать на плавбазах, подзаработать всем ансамблем.

Все загорелись, и я тоже. В Кызыле-то уже особой работы нет. Заочно увольняюсь, быстро делаем паспорта моряков.

Подошел сентябрь: время идти на селедку. Приехали с инструментами в бухту Преображение, откуда плавбаза «Советское Приморье» уходила. А нам говорят: сейчас профсоюзов нет, оплачивать музыкантов некому, если хотите – идите на обработку селедки, а концерты можете давать после смены. И добавляют: если сможете.

Мы уже потом поняли, в чем здесь была шутка юмора. Все 45 суток селедка – бешеная. 12 часов отработал, кладешь голову на подушку – раз, и новая смена. Просто на выжим.

Но ничего, адаптировались и три концерта сделали, доказали, что не такие уж мы и дохлые: хватает сил и на работу, и на музыку. Но когда 45 суток пролетели, ребята мои говорят: «Нет, мы уж будем лучше потихонечку играть на баянчике в ДК, пусть и за маленькие деньги».

А я же не местный. Мне дозы в 45 суток не хватило. Ходом – во Владивосток: зимняя рыбалка на шесть месяцев. На этой же плавбазе – на минтай. Потом на другую плавбазу – «Капитан Кабалик».

И так – шесть лет. Но не подряд. Вернусь с плавбазы – работаю в ДК. Но не платят, совсем не платят. Трудные были времена, в те годы работникам культуры по полгода и больше даже маленькой зарплаты не давали. Как хочешь, так и живи.

А Оля с восьмилетней Катюшей, она у нас в 1985 году родилась, ко мне сразу из Кызыла в Приморье приехала. Лиза уже в Приморье родилась – в девяносто шестом.

Как семью обеспечить, что делать? Даже при подсобном хозяйстве в селе все равно хоть какие-то деньги нужны. Собираюсь опять на путину.

Рыбное место

– И чем же конкретно вы занимались в путину – сезон промысла рыбы?

– Был обработчиком, это – самый низший уровень вербованных, работяг со всей страны, приезжающих на заработки. Матросу, механику по холодильным установкам надо иметь квалификацию, корочки. И каюты у них другие: по двое живут, а обработчики – по четыре или шесть человек.

На плавбазе – человек триста. Есть и женщины, нередко семьями в обработчики идут – заработать на квартиру, машину, для детей. Деньги за такой тяжелый труд по сравнению с береговыми работами – реальные. Так и крутятся всю жизнь, хотя первая мысль была: раз заработать и дальше спокойно трудиться на берегу. А когда остается пять лет до пенсии, уже смысла нет с плавбазы списываться. И все – всю жизнь в море работягой проходил.

Плавучая база – огромный корабль, на котором все оборудовано для обработки рыбы. А к ней – четыре маленьких кораблика: добытчики, которые плавбазу рыбой обеспечивают.

Сначала был на маркировке. Шесть человек сидят у аппарата и закатывают банки с уже разделанной селедкой. На крышках ставится маркер: дата и так далее. А я должен этими крышками ребят обеспечить: они не должны кончиться, работа ни на минуту не прекращается. Всю смену носишься, разносишь эти крышки.

Такие большие банки были. Селедка в них – целиком. Вкуснейшая. Сейчас такой уже нет.

– Прекрасно помню эту селедку, действительно – отменная. Только для открытия внушительной банки мужская сила была нужна: качественный металл был, да и запаяно от души. Так это, значит, мы вашей селедкой лакомились?

– Вполне может быть. Когда мы в августе девяносто девятого вернулись из Приморья в Кызыл, нам еще попадались в магазинах эти банки, только с соседней плавбазы «Томск».

А вот минтай я сначала фасовал. Головы отрезаны, кишки вынуты наверху. Вниз по фасовочной ленте идет уже разделанная рыба. Насыпал в противень и – на ленту, в шкафы на заморозку на полтора часа. Еще в коробки рыбу укладывал, разные работы. Профессия моя такая была – матрос-обработчик.

– После этого минтай в рот не лез?

– А мы ни минтай, ни селедку и там не жаловали, у нас очень большой выбор был. Когда минтай не попадался, разрешали прилов – рыбу со дна брать: навага, корюшка, камбала. Попадались и краб, кальмар. Краба – завалом, у всех тазами в каютах вот такенные клешни. Икра минтая трехлитровыми банками стоит.

Не голодали, но и пахали – будь здоров.

МРС – это не мелкий рогатый скот

– Тут уже, думаю, вам не до гитары и не до песен было.

– Как можно без гитары и без песен! Под сценой разыскал инструменты семидесятых годов, набрал желающих играть парней, нам выделили комнатку. Создали на плавбазе группу «Драйв».

Это особенно помогало, когда рыба не залавливалась, добытчики ищут, а ее нет. Были такие периоды, до двух недель могли продолжаться. И народ на плавбазе начинал от безделья понемножечку шизеть, брагу ставить. Делать-то нечего. Как раз по Макаревичу получалось: «Гораздо трудней удержаться от скуки и выдержать полный штиль».

А нас от этого музыка спасала. Мне эта безрыбица даже на руку была: как раз хорошо, можно спокойно играть, петь, репетировать. Несколько песен там написал: на стихи друга Андрея Демидова. Мы вместе работали, только его труд намного тяжелей был: в трюме при минус тридцати градусах укладывал тяжеленные короба с готовой рыбой.

– В шторм попадали?

– Пару раз, и в хорошие шторма. Один раз – в восемь баллов попали. Штормовое предупреждение уже получено, надо срочно в бухту из Охотского моря уходить. А капитан пожадничал: до последнего ждал добытчиков, чтобы рыбу взять и пойти к берегу. Селедку-то нам добытчики закинули, а хвостом в восемь баллов тут-то и цапануло.

Не знаю, с чем сравнить. Можно с шагающими качелями-кабинами – аттракционами, которые были у нас в парке. Даже их не каждый переносит, а тут – огромная плавбаза: то резко вверх, то вниз.

Тут два варианта: одним плохо, они просто зеленые лежат, их наизнанку выворачивает. А другие, наоборот, есть хотят. Я относился к той категории, у которой аппетит появлялся.

– Так вы поэтому так весело поете песню про шторм?

– Да, есть в репертуаре такая шуточная песня Юлия Кима.

Подо мной глубина –

Пять километров до дна,

Пять километров

И двадцать пять акул.

А волна до небес

Раскачала МРС,

Но никто из нас,

Никто не утонул.

Только когда в Туве ее пою, приходится постоянно объяснять, что МРС – это не мелкий рогатый скот, а малый рыболовецкий сейнер.

Окончание в №27 от 15 июля.

Фото: 1. Сергей Сокольников исполняет песню «Кайда сен?» на балу газеты

«Центр Азии» в честь героев четвертого тома книги «Люди Центра Азии». Кызыл, 9 апреля 2011 года.

2. Сереже Сокольникову – три года. Он уже тогда широко улыбался и так и идет по жизни – с улыбкой. 1963 год.

3. Алла Сокольникова, оставившая след в Туве своими песнями о ней. Тамбовская область, 2010 год.

4. Рижское авиационное училище средств связи. Сокольников – первый справа. 1977 год.

5. Студент Кызыльского училища искусств – лирический тенор, упорно поющий на

танцах и в ресторанах, невзирая на запрет педагога Серафимы Калининой. 1984 год.

6. Радист отдыхает, а служба идет. Каспийская флотилия, Баку, 1979 год.

7. Вокально-инструментальный ансамбль Каспийской флотилии. Справа с гитарой – матрос Сокольников. Комсомольская конференция, Баку, 1980 год.

8. Девятимесячная Катюша Сокольникова уже с папиной гитарой. Кызыл, 1985 год.

9. Ольга и Сергей – бракосочетание. Кызыл, 29 июня 1984 года.

10. Плавбаза «Капитан Кабалик», на которой бороздил моря матрос-обработчик Сергей Сокольников.

Беседовала Надежда АНТУФЬЕВА

 (голосов: 20)
Опубликовано 17 июля 2011 г.
Просмотров: 33681
Версия для печати

Также в №27:

Также на эту тему:

Алфавитный указатель
пяти томов книги
«Люди Центра Азии»
Книга «Люди Центра Азии»Герои
VI тома книги
«Люди Центра Азии»
Людмила Костюкова Александр Марыспаq Татьяна Коновалова
Валентина Монгуш Мария Галацевич Хенче-Кара Монгуш
Владимир Митрохин Арыш-оол Балган Никита Филиппов
Лидия Иргит Татьяна Ондар Екатерина Кара-Донгак
Олег Намдараа Павел Стабров Айдысмаа Кошкендей
Галина Маспык-оол Александра Монгуш Николай Куулар
Галина Мунзук Зоя Докучиц Алексей Симонов
Юлия Хирбээ Демир-оол Хертек Каори Савада
Байыр Домбаанай Екатерина Дорофеева Светлана Ондар
Александр Салчак Владимир Ойдупаа Татьяна Калитко
Амина Нмадзуру Ангыр Хертек Илья Григорьев
Максим Захаров Эсфирь Медведева(Файвелис) Сергей Воробьев
Иван Родников Дарисю Данзурун Юрий Ильяшевич
Георгий Лукин Дырбак Кунзегеш Сылдыс Калынду
Георгий Абросимов Галина Бессмертных Огхенетега Бадавуси
Лазо Монгуш Василий Безъязыков Лариса Кенин-Лопсан
Надежда ГЛАЗКОВА Роза АБРАМОВА Леонид ЧАДАМБА
Лидия САРБАА  


Книга «Люди Центра Азии». Том VГерои
V тома книги
«Люди Центра Азии»
Вера Лапшакова Валентин Тока Петр Беркович
Хажитма Кашпык-оол Владимир Бузыкаев Роман Алдын-Херел
Николай Сизых Александр Шоюн Эльвира Лифанова
Дженни Чамыян Аяс Ангырбан и Ирина Чебенюк Павел Тихонов
Карл-Йохан Эрик Линден Обус Монгуш Константин Зорин
Михаил Оюн Марина Сотпа Дыдый Сотпа
Ефросинья Шошина Вячеслав Ондар Александр Инюткин
Августа Переляева Вячеслав и Шончалай Сояны Татьяна Верещагина
Арина Лопсан Надежда Байкара Софья Кара-оол
Алдар Тамдын Конгар-оол Ондар Айлана Иргит
Темир Салчак Елена Светличная Светлана Дёмкина
Валентина Ооржак Ролан Ооржак Алена Удод
Аяс Допай Зоя Донгак Севээн-оол и Рада Ооржак
Александр Куулар Пётр Самороков Маадыр Монгуш
Шолбан Куулар Аркадий Август-оол Михаил Худобец
Максим Мунзук Элизабет Гордон Адам Текеев
Сергей Сокольников Зоя Самдан Сайнхо Намчылак
Шамиль Курт-оглы Староверы Александр Мезенцев
Кара-Куске Чооду Ирина Панарина Дмитрий и Надежда Бутакова
Паю Аялга Пээмот  
 
  © 1999-2024 Copyright ООО Редакция газеты «Центр Азии».
Газета зарегистрирована в Средне-Сибирском межрегиональном территориальном управлении МПТР России.
Свидетельство о регистрации ПИ №16-0312
ООО Редакция газеты «Центр Азии».
667012 Россия, Республика Тыва, город Кызыл, ул. Красноармейская, д. 100. Дом печати, 4 этаж, офисы 17, 20
тел.: +7 (394-22) 2-10-08
http://www.centerasia.ru
Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru