Наверное, у каждого человека наступает время, когда вдруг понимаешь, что пора остановиться
и взглянуть на пройденный маршрут, а потом, если Бог даст, идти дальше,
сколько будет позволено.
Иногда это понимание приходит не само собой, а через что-то или кого-то, более мудрого, чем ты сам. В моем случае таким мудрецом стала главный редактор газеты «Центр Азии» Надежда Антуфьева,
которая твердо сказала: «Пора, мой друг, пора!» То есть, пора браться за воспоминания о днях
прошедших, а вместе с тем и о людях, с которыми довелось вместе жить, работать или просто
случайно или неслучайно пересечься. И эти пересечения оставляли свои неизгладимые,
а иногда судьбоносные следы и впечатления.
Жизнь складывалась так, что я могла бы остаться в Иркутске или Ленинграде, все предпосылки
и условия к тому были. Но я выбрала свой город-деревню Туран. Или он выбрал меня.
Значит, это судьба.
Бей ещё, бей пуще!
Из самого раннего детства, а родилась я 26 января 1949 года, помнится не так уж и много. Вот моя бабушка, вернее, прабабушка Груня, Аграфена Григорьевна Исаева, укладывает меня, трехлетнюю, спать.
Кровать большая деревянная, приставлена к голой беленой стене недалеко от входной двери, от которой несет зимним холодом. Напротив – большая русская печь, о бок которой бабушка греет красное, без пододеяльника, одеяло, потом горячим укутывает меня, и я тут же засыпаю, окутанная печным теплом и бабушкиной заботой.
А вот жаркий летний день. Бабушка что-то делает на огороде, а я верчусь под ее ногами. Вдруг сверху возник какой-то незнакомый, а потому страшный гул, и появилась огромная железная птица, которая, казалось, летит прямо на меня. От испуга молниеносно нырнула под длинную, до пят, черную юбку бабушки. Пока я спасалась в кромешной темноте юбки, самолет пролетел мимо, а потом и совсем исчез.
Огород у нас был огромный, до самой речки, которая, как и сам наш небольшой городок, носит название Туран. В конце огорода – колодец, который называется журавель. В Туране еще сохранились три или четыре таких колодца. Уже кончили копать картошку, и бабушкин помощник, бездомный по имени Тас-оол, черпает из колодца воду для ведерного самовара, который бабушка сапогом раздувает в темных прохладных сенках нашего маленького дома, разделенного на две половины. В одной половине живут мои родители, а в другой – прабабушка Груня с прадедом Ванифатием.
По словам моей мамы, дед часто повторял, глядя на меня: «Или уж слишком умная будет, или совсем дура». Это оттого, что правнучка была такая вертлявая, что бабушке приходилось обвязывать меня одним концом тувинского кушака за талию, а другим привязывать к железной скобе, чтобы, не дай Бог, не свалилась с кровати. Это когда мне еще и году не было.
Еще один маленький штрих к моей биографии из маминых рассказов о том, какая была упрямая ее дочка. Однажды, когда этой дочке не было и двух лет, мама за какую-то шалость решила шлепнуть ее по заднему месту, а та вместо того, чтобы сказать: «Мамочка, прости меня», стала кричать: «Бей еще, бей пуще!» И это навсегда отбило охоту матери поднимать руку на строптивого ребенка. Оказывается, дети тоже могут воспитывать своих родителей.
Целлулоидная голова
Еще из ранних детских лет помнится кукла с купленной в магазине целлулоидной головой. Все остальное – руки, ноги, туловище – были сшиты мамой Катей, моей бабушкой по отцу Екатериной Ванифатьевной Сафьяновой, иногда приезжавшей из Ленинграда.
Она была хорошей портнихой и, когда появлялась в Туране, местные модницы из учительш и врачих заваливали ее заказами нарядов из очень красивых тканей – панбархата, букле, креп-жоржета. Мне тоже перепадало от этого добра: лоскутками, оставшимися от выкроек, я украшала свою любимую куклу Катю.
Других покупных игрушек, кроме этой целлулоидной головы, я что-то не припомню. Играла с бубенчиками от конской упряжи, какими-то веревочками, камушками – всем, что попадалось под руку.
Вспоминается один весьма неприятный случай. Мне было лет пять, мы жили в новом доме, только что построенном отцом. А в нашей половине бабушкиного дома поселилась семья переселенцев Ефименко, у которых была девочка Вера, моя ровесница. Однажды мы с мамой пришли к ним в гости, и я стала с Верой играть в ее игрушки, среди которых был набор посуды для кукол. Эта алюминиевая посудка с тарелочками, чашечками, кастрюльками и сковородкой потрясла мою детскую душу. Страстное желание завладеть ею во что бы то ни стало привело к тому, что я сумела незаметным образом унести ее домой.
Кончилось все весьма плачевно: отец на другое утро выходил воровку веревкой, а мама настыдила, велела все отнести туда, где взяла, и попросить прощения. Чувство стыда, которое тогда испытала, было настолько сильным, что помню его до сих пор. Это был урок на всю жизнь.
Когда подросла сестренка Надя, мы лепили посуду для кукол из глины. У Нади тогда была уже самая настоящая кукла с руками и ногами. Еще мы любили наряжаться в мамины платья и занавески и устраивали концерты для соседских бабушек. В этом принимали участие и наши жившие рядом подружки Тома Дорофеева, Тома Ефименко, Люба Кирюшкина, Лида Саин.
Тайна клада братьев Сафьяновых
Мой прадед Ванифатий Андреевич Исаев, которого я почти не помню, умер в 1953 году, когда родилась моя сестренка Надя. Он, по архивным документам, был в 1918 году первым в Туране председателем сельского Совета, правда, совсем недолго.
Деда, Виктора Андреевича Сафьянова, и вовсе никогда не видела, потому как его вместе с братом Павлом в 1929 году выслали из Тувинской Народной Республики в Красноярский край, на золотой рудник в поселок Ольховку, ныне город Артемовск. А в 1937 году обоих расстреляли в Минусинске, якобы, за участие в контрреволюционной группировке. Спустя двадцать лет оба брата были реабилитированы «за неимением состава преступления».
По воспоминаниям знавших моего деда людей, был он очень скромным и стеснительным человеком. В Первую мировую войну был призван на фронт, получил ранение. Когда вернулся домой, женился на моей бабке, Екатерине Ванифатьевне Исаевой, единственном ребенке в семье Аграфены Григорьевны, в девичестве Елькиной, и Ванифатия Андреевича Исаева. Зато у родного брата моего прадеда – Арсентия Андреевича Исаева, женатого на Ефросинье Терентьевне Туровой, было 26 детей, в том числе – несколько двойняшек. Но выросли всего лишь десять, остальные умерли в младенчестве.
Жил Виктор Андреевич с семьей в местечке Ужук-Хылба-Арт, русское название – Половинка. Это местечко расположено на берегу Енисея между нынешними поселками Хут и Сейба.
Здесь же жили и семьи его двух младших братьев – Павла Сафьянова, женатого на Клавдии Ивановой из Сыстыг-Хема, и Георгия с женой Марусей. У братьев был маральник, в котором содержалось около двухсот маралов и большой табун лошадей. Лошади были сильные и красивые, достались они в наследство от отца – Андрея Павловича Сафьянова, известного в Сибири коневода.
Один раз в год отправляли за Саяны обозы с маслом, пушниной, шкурами, враз шло до двадцати обозов. Оттуда привозили кожу для сапог, чай, сахар, муку и другие необходимые вещи и предметы. Главным возчиком был большой друг братьев Сафьяновых Хурен-оол, после паспортизации получивший полное имя Хурен-оол Чеспеевич Комбу.
Его дожившая до глубокой старости дочь – Ностунмаа Хурен-ооловна Шанмах – с большой теплотой рассказывала мне о том времени, когда они все вместе очень хорошо и дружно жили в местечке Ужук-Хылба-Арт. Когда ее отец с обозом надолго уезжал из дома, то обязательно кто-нибудь из Сафьяновых приходил к ним и спрашивал, в достатке ли дома топлива и продуктов до приезда хозяина. Зимой их семья жила в теплой избушке, а летом – в юрте. Питались всегда сытно и вкусно, одевались тоже хорошо.
Жена Хурен-оола шила для трех братьев Сафьяновых тувинскую одежду, другой они не признавали. По-тувински очень хорошо говорил только Виктор, мой дед.
Когда братья узнали, что их табун собираются конфисковать, то решили угнать его в Монголию. Хурен-оол помогал им и видел собственными глазами, как под тяжестью табуна провалился лед Енисея и почти все лошади погибли.
Несколько десятков коней, сумевших спастись, Сафьяновы отдали Хурен-оолу. Хурен-оол был единственным посторонним человеком, участвовавшим в укрывании сафьяновских семейных ценностей – одежды, фамильной посуды, золота, которое братья добывали на Сыстыг-Хеме. Всю жизнь он ждал их возвращения и никому не раскрывал тайну клада братьев Сафьяновых.
Только перед смертью он поведал дочери о двух кладах – зарытом в земле и укрытом в пещере. Ностунмаа Хурен-ооловна, почти не говорившая по-русски, несколько раз пыталась мне рассказать, где конкретно находятся тайники, но то ли переводчики были неважные, то ли она уже стала путать, но все ее рассказы были разными.
Между потомками братьев Сафьяновых время от времени возникали разговоры о том, что надо бы отправиться на поиски фамильных ценностей, но все это так и осталось неосуществленными планами.
Мешок пропавших денег
Когда в 1929 году моего деда Виктора Андреевича Сафьянова выслали из Тувы, следом была выслана и его жена, моя бабушка Катя. Она выехала с самым младшим сыном Вадимом, остальные дети – Виктор, Евгений, Римма и Клара – остались на воспитание бабушке и дедушке Исаевым.
Евгению, моему отцу, в то время было семь лет, как раз время учиться. Но дед Ванифатий учиться внуку не дал, забрал его из школы, едва мальчик научился читать, писать и считать.
Вместе со старшим братом Виктором мой отец, будучи совсем еще ребенком, пилил и колол дрова на продажу, возил сено и делал много другой работы, зарабатывая деньги, которые старики складывали на черный день.
Этот день наступил 14 декабря 1947 года, когда была произведена денежная реформа. Дед, не доверяя сберегательным кассам, хранил свои накопления дома.
И поплатился за это. Дело в том, что, следуя Постановлению Совета Министров «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары», тем, кто имел сберегательные книжки с вкладами до трех тысяч рублей, обменивали старые рубли на новые один к одному. По вкладам от трех до десяти тысяч сокращали накопления на одну треть, по вкладам свыше десяти тысяч рублей изымали две трети суммы.
А у таких, как мой дед, пропали девяносто процентов накоплений: за десять старых рублей он получил всего один новый.
Эти деньги, пачками разложенные на большой деревянной кровати для пересчета, видела моя мама, в то время жившая на постое у стариков Исаевых. В банк Ванифатий Андреевич понес их, сложенными в большой мешок. После столь неадекватного обмена, старик, наконец, расщедрился и на полученную сумму купил своей внучке Кларе пальто за 700 рублей.
Бабушкино наследство
Моим дедом со стороны мамы был Павел Иванович Петров, а бабушкой Мария Яковлевна, в девичестве Нагорных, которые жили в деревне Гавриловка Иланского района Красноярского края.
В этой семье росло пятеро детей – Петр, моя мама Анна, Надежда, Валентина и Александр. В середине тридцатых Павел Иванович отправился на Сахалин искать лучшей доли. Он сумел устроиться на работу и приехал за своей семьей. По случаю приезда односельчанина из столь отдаленных мест вся деревня высыпала встречать подводу, на которой ехал дед, а потом устроили по обычаю того времени пир на весь мир.
Сразу же по приезду дед заболел тифом, и переезд на Сахалин сорвался. По тем временам он был довольно образованным человеком, окончил начальную церковно-приходскую школу, а потому был избран председателем ревизионной комиссии в колхозе имени Шестого съезда Советов, где бабушка доила коров, ухаживала за телятами, ходила на полевые работы. Грамоты она не знала, расписывалась в документах одной буквой П.
В 1937 году по доносу мой дед был арестован и обвинен в шпионаже в интересах Японии, тут свою роль, очевидно, сыграла его поездка на Сахалин. Деда Павла взяли прямо с колхозного луга, где он косил сено.
Почти полгода бабушка ездила в город Канск, возила для него передачи. Потом ей сказали, что больше ездить не надо, муж осужден на десять лет без права переписки. Теперь известно, что это означало расстрел, но бабушка Маруся этого не знала и всю жизнь ждала мужа. Ей пришлось одной поднимать пятерых детей. Она не только работала в колхозе, но еще успевала мыть полы в школе и сельсовете, дети, кто постарше, помогали ей во всем.
В 1956 году Павла Ивановича Петрова реабилитировали, как и многих других с той же формулировкой «за отсутствием состава преступления».
К нам в гости в Туран бабушка Маруся приезжала не часто, но когда приезжала, шила нам с сестрой платья с бантиками, а всем соседям ткала половики, в этом деле она была большая мастерица.
После ее смерти моей маме досталось в наследство несколько метров узорных половиков, вытканных из красно-коричневой шерсти. Других богатств бабуля не нажила, хотя труженица была великая. Ее детство было сиротским, мать, а моя прабабушка Анна, красавица-полячка, умерла двадцати двух лет от роду, едва родив вторую дочь – Татьяну.
Марусе тогда было только два года, их обоих вырастила бабушка Варвара, мать отца Якова Нагорных. Так вся ее жизнь и прошла – детские годы без матери, взрослые – без мужа, с пятью детьми. Но, несмотря ни на что, она была большой оптимисткой и прожила 80 лет.
Опасная фамилия
Когда моя мама в 1947 году по направлению Канского библиотечного техникума приехала в Туран, чтобы поднимать здесь библиотечное дело, и ее определили на постой к старикам Исаевым, с ними жили уже взрослая внучка Клара, младший внук Вадим, заканчивавший десятый класс, и вернувшийся с фронта, где он получил серьезное ранение, внук Евгений.
Самый старший внук – Виктор – с войны не вернулся, погиб в Литве 12 августа 1944 года. У стариков хранилась его посмертная награда – орден Отечественной войны первой степени.
Этот орден бабушка кому-то показывала, и я, еще совсем маленькая, почему-то запомнила это. И сейчас еще перед глазами картина – бабушкины корявые пальцы, неловко вынимающие из картонной коробочки сверкающий красной эмалью орден.
Потом, когда я училась в старших классах, нам из военкомата принесли письмо, написанное учениками школы № 37 города Вильнюса. Они писали о том, что нашли материалы о танкисте Викторе Викторовиче Сафьянове, который погиб, героически сражаясь при освобождении Литвы. Они сообщали о том, что этот материал размещен в школьном музее.
Самый младший, Вадим Сафьянов, после окончания десятого класса уехал учиться в Ленинград, потом работал инженером в институте «Ленгидропроект» и курировал сибирские гидроэлектростанции – Красноярскую, Иркутскую и Братскую. Вслед за ним уехала в Ленинград его сестра Клара и мать – моя будущая бабушка Катя, которую я называла мамой Катей, вернувшаяся в Туву из ссылки еще до войны.
Когда моя мама поселилась у Исаевых, их старший внук Евгений был в тайге: брал ягоды, бил орехи. Приехал с полными бочками брусники и голубики, тогда все заготавливали бочками и кадушками – ягоды было много, а населения – мало.
Он сразу же влюбился в молоденькую симпатичную квартирантку, а она – в него. Через полтора года у мамы с отцом появилась дочка Таня, а еще через четыре и вторая – Надя. Но отец не захотел дать детям свою фамилию – Сафьяновы, боясь, что на их долю тоже может выпасть нелегкая участь быть потомками купеческого рода и репрессированного деда, которого к тому времени еще не оправдали. Мы с Надей носили мамину девичью фамилию – Петровы.
Самому отцу с этой фамилией было очень несладко жить. Почти два года он отсидел в тюрьме за драку, затеянную соседом по фамилии Лопатин. И хотя этот Лопатин проломил отцу голову табуреткой, посадили не его, а отца. Потому что у него была фамилия классового врага – Сафьянов.
И когда уже взрослая, приезжая к отцу в Красноярск, пыталась у него что-то узнать о своих предках Сафьяновых, он недоверчиво косился и спрашивал: «А ты не из КГБ?» И никогда ничего не рассказывал. Лишь незадолго до своей смерти он немного разговорился на эту тему, вспомнил, как они жили в своем доме на Половинке, каким добрым был его отец, Виктор Андреевич Сафьянов, как в редкие минуты, когда он бывал дома, сажал всех ребятишек себе на колени, гладил их вихрастые головки.
Мой отец, несмотря на отсутствие образования, был очень талантливым человеком и умел делать своими руками очень многие вещи. За свою жизнь он построил несколько домов. Делал мебель: от стульев и табуреток до комодов и плательных шкафов. У нас долго хранилась статья из газеты «Тувинская правда» с портретом отца, где о нем писалось, как о лучшем столяре-рационализаторе кызыльской мебельной фабрики. Отец великолепно шил женскую и мужскую одежду, обувь – тапочки, туфли, сапоги и сапожки.
Когда я приезжала к нему в гости, то тетя Нина, добрая хорошая женщина, с которой отец прожил около тридцати лет, всегда показывала мне свои обновки – платья, пальто, которые он ей сшил. Костюмы и обувь для себя он тоже шил сам. Однажды и мне достались от него платье и черные, на каблучках, зимние сапоги.
Мне было около семи лет, когда отец уехал от нас. Сначала – в Кызыл, потом – в Красноярск. Он был очень ревнивым человеком и ревновал маму до болезненности. Мама была человеком общественным, а он хотел, чтобы она бросила работу и принадлежала только ему.
По этому поводу мама рассказала одну курьезную историю. Было это в 1948 году, когда нас с Надей еще не было на свете. Маму откомандировали, как и еще нескольких молодых грамотных женщин, имеющих хороший почерк, в военкомат для заполнения карточек и военных билетов. Сначала заполняли документы в Туране, потом нужно было ехать по селам.
После того, как мама вернулась из села Уюк, где пришлось прожить несколько дней, отец взбунтовался, и ей пришлось категорично заявить военкому, что больше она никуда не поедет, пусть найдут какую-нибудь другую – незамужнюю – помощницу, и ушла домой. Через час за ней пришел милиционер с ружьем и повел через весь Туран в военкомат.
Отцу пришлось смириться и самому собирать для мамы провиант на несколько командировочных недель. Заполняла мама эти карточки и военные билеты весь февраль, до восьмого марта. Хорошо помнит, как шла по Турану в матерчатой фуфайченке и в валенках, а по улицам уже текли ручьи – весна в тот год была ранней.
Еще я помню, как бабушка Груня рассказывала о том, что мой отец в детстве был лунатиком и мог ходить во сне по крышам и другим опасным местам. Боясь, чтобы ночью он куда-нибудь не ушел, ему подстилали перед кроватью мокрый половик, встав на который, сонный ребенок приходил в себя.
Говорят, лунатиком был и его дед, а мой прадед, Андрей Павлович Сафьянов, тот самый, которому обязана появлением на свет верхнеенисейская породная группа лошадей, которую здесь называли просто андреевской или сафьяновской.
Пулька в учителя
В школу я пошла, как и все дети того времени, в семь лет. Было это в 1956 году. Наш класс был очень большой – тридцать с лишним человек.
Самую первую учительницу я почти не помню, потом пришла Матрена Даниловна Рыжкова – уже немолодая, степенная, очень добрая. Ее сын Юра окончил школу с золотой медалью, и вскоре они уехали из Турана.
Класс был очень дружным, особенно, на всякие проказы. Помнится, как мы сбегали всем классом на лисятник. Это когда директор школы, Нина Васильевна Селина, пытаясь выяснить, кто пустил из трубочки пульку из промокашки в учителя пения Василия Ивано-вича Каркача, забрала у нас портфели и отправила домой, за родителями.
Вместо того, чтобы идти за родителями, мы на собранные вскладчину деньги купили две буханки хлеба и пошли в горы, на звероферму, которая попросту называлась лисятником. После часа ходьбы, когда уже заметно стало темнеть, и все замерзли, дружно повернули назад и уже в полной темноте пришли к дому, где жила Нина Васильевна. Хватило наглости постучаться в окно и потребовать свои портфели, которые нам были отданы, но фамилии «бандита» так никто и не узнал. До сих пор мы еще спорим, кто был виновником этого происшествия.
Каждую весну, на Первое мая, мы всем классом ходили в походы с ночевой. Обычно мальчишки были на велосипедах, девчонок, у кого великов не было, усаживали на раму. На багажник крепили рюкзаки с палатками и провиантом и ехали за десятки километров – на Уюк, на Енисей, на Оджу. Несмотря на холодную воду купались, загорали, лазали по деревьям, играли в Тарзана. По ночам мерзли в старых дырявых палатках. И все равно было хорошо – романтика!
Наша классная руководительница Анна Петровна Калинина иногда была с нами, но чаще всего мы отправлялись в путешествие самостоятельно. И нас спокойно отпускали родители, никто не боялся, не переживал. Да, мы тогда были очень самостоятельными. Сейчас отпустить детей куда-то одних – немыслимое дело.
Заводилой всех дел, нашим лидером была Лида Филимонова, рослая девочка, она была выше всех на целую голову. Училась она хорошо. После окончания Политехнического института она осталась в Красноярске, сейчас имеет свой бизнес – строительную компанию.
В старших классах моей любимой учительницей была Евгения Дмитриевна Матюшкина, преподававшая нам историю. Она очень интересно и выразительно, помогая себе жестами, рассказывала о разных исторических событиях, и слушать, а главное, смотреть на нее, всегда было нескучно.
Она была очень рассеянной и забавной. Могла прийти на урок в юбке, надетой наизнанку. Но историю знала и преподавала самозабвенно, иногда просто вдалбливала прописные истины в наши буйные головушки. Но почему-то история сама по себе меня совсем не привлекала. Гораздо больше нравилась литература, особенно, поэзия, любовь к которой появилась, когда ее начал преподавать только что приехавший в Туран, молодой учитель Валерий Иванович Локонов, который не только прекрасно владел техникой чтения стихов, но умел очень увлеченно рассказать о жизни поэтов и писателей, привлекая, кроме учебника, много дополнительной литературы.
Благодаря ему я увлеклась поэзией и потом, уже в студенческие годы, вела на своем курсе что-то вроде университета культуры, рассказывая студентам-химикам о жизни и творчестве таких, тогда мало известных поэтов, как Шарль Бодлер, Марина Цветаева, Борис Пастернак, Анна Ахматова, читала их стихи.
В то время найти книги этих поэтов было очень трудно, но выручал друг Володя Кулешов, который брал меня с собой в нашу замечательную университетскую библиотеку, где ему как студенту факультета журналистики выдавали недоступную для студентов других факультетов литературу.
Юные романтики
И все же более всего меня привлекал театр, о котором знала, в основном, из радиопередач «Театр у микрофона». Да и книжек про театр было немало прочитано, ведь мама работала в библиотеке, и у меня был самостоятельный доступ в любой библиотечный раздел. Раздел «Театр, музыка и кино» был мною изучен досконально.
По радио очень часто передавали классическую музыку, и я очень хорошо знала многие музыкальные произведения. Совсем недавно нашла свой школьный дневник, на самой первой странице которого запись: «Мои любимые музыкальные произведения: «Лунная соната» Бетховена, «Серенада» Шуберта, «Баркарола» Чайковского, «Венгерские танцы» Брамса, вальсы Штрауса, «Вальс-фантазия» Глинки, «Испанская рапсодия» Листа, «Седьмая симфония» Шостаковича, «Соната №2 ля мажор» Бетховена». И еще несколько названий.
Это поразило меня в самое сердце. Ведь, действительно, все это знала и любила еще в школьные годы, а теперь практически забыла.
С подружкой и одноклассницей Таней Агальцовой с удовольствием ходила на занятия драмкружка, который вела учительница русского языка и литературы Екатерина Ильинична Шипилина. Мы играли в сказке «Одолень-трава»: я – Марфиньку, а Таня – злую принцессу, дочь царя Тугарина. Моя сестренка Надя, которая училась тогда в младших классах, ходила за мной, как хвостик, и ей досталась роль Белочки, с которой она успешно справилась.
А на следующий год, когда мы учились уже в девятом классе, Екатерина Ильинична по какой-то причине отказалась вести драмкружок, и мы с подружкой, войдя во вкус, сами организовали театральные репетиции. Долго искали подходящую пьесу и, наконец, нашли.
Это была пьеса Михаила Светлова «Двадцать лет спустя». Как мы влюбились в те события, в героев этой замечательной пьесы, сколько там было революционной романтики, чувства товарищества, дружбы, любви! Все это не могло не затронуть наши юные, ничем не испорченные души и сердца. Мы с Таней нашли исполнителей не только среди ребят старших классов – десятого и одиннадцатого, но даже среди учителей. Это были только что приехавшие из больших городов СССР преподаватели: Людмила Ивановна и Виктор Матвеевич Марычевы, Евгений Леонидович Воронцов.
Они еще не успели научиться менторскому тону старших товарищей-учителей, сами были, по сути, еще учениками, только-только расставшимися со студенческой скамьей, поэтому общий язык мы нашли очень быстро, и репетиции проходили на одной, приподнятой, волне. С каким упоением мы распевали революционные песни, которые должны были исполняться в спектакле, а потом с тем же удовольствием пели их на улице, идя гурьбой с репетиции домой.
А какое счастье было ездить со спектаклем по деревням! В школе нам давали грузовик, в кузов которого набрасывались спортивные маты, и мы, кто лежа, кто сидя, вперемежку с декорациями по морозу катили в село Аржаан, потом в Хадын, в Тарлыг.
Залы сельских клубов всегда были переполнены, и мы для школы еще и зарабатывали какие-то деньги. А, может быть, их хватало только на бензин, этого я толком не помню. Но входные билеты мы продавали – это точно.
Фото:
1. Татьяна Верещагина с внуком Семеном. На горке у въезда в Туран – любимом месте зимних забав местных ребятишек. 13 февраля 2010 года. Фото Надежды Антуфьевой.
2. Мои прабабушка и прадедушка – Ванифатий Андреевич и Аграфена Григорьевна Исаевы. Туран, двадцатые годы ХХ века.
3. Три поколения. В центре двухлетняя Таня Петрова с прабабушкой и прадедушкой – Аграфеной и Ванифатием Исаевыми. Мама Тани – Анна Петрова – во втором ряду справа, рядом с сестрой своего мужа Евгения Сафьянова – Кларой. Туран, 1950 год.
4. Моя бабушка Екатерина Ванифатьевна Сафьянова, в девичестве Исаева (справа) с сыном Вадимом и дочерью Кларой. Начало пятидесятых годов ХХ века.
5. Слева направо: моя бабушка Мария Яковлевна Петрова, в девичестве Нагорных, с дочкой Надей на коленях, золовкой Зинаидой Петровой и своей бабушкой, моей прабабушкой Варварой Нагорных. Деревня Гавриловка Иланского района Красноярского края. 1931 год.
6. Бабушка Мария Яковлевна Петрова (сидит справа) с внуком Толей на коленях. Рядом невестка Александра с сыном Сережей. Во втором ряду слева направо – дети Марии Яковлевны: Петр, Валентина, Александр. Красноярский край, город Иланский. 25 мая 1955 года.
7. Наш девятый «В» класс. На переднем плане две подружки, любительницы театра: две Тани – Петрова и Агальцова. Туран, 1965 год. Фото учителя физики Бориса Михайловича Ширнина.
8. Наша семья. Слева направо: отец Евгений Викторович Сафьянов, рядом я – дочка Татьяна, бабушка Мария Яковлевна Петрова, сестренка Надя с настоящей куклой. Стоит мама Анна Павловна Петрова. Туран, 1955 год.
9. Учителя и ученики туранской средней школы. Первая слева в первом ряду моя любимая учительница истории Евгения Дмитриевна Матюшкина. Четвертая слева – директор школы Нина Васильевна Селина. Туран, 1947 год.
10. Ученица седьмого класса пионерка Таня Петрова. Туран, 1963 год. Фото учителя
физики Бориса Михайловича Ширнина.
11. Поход на реку Оджу. Сборная команда туранских школьниц. Слева направо: Миля Кадочникова, Вера Ефименко, девочка, имени которой я не помню, Лида Саин, Таня Петрова, Нина Демкина. Выше всех забралась Таня Агальцова. 1965 год.
12. Артисты школьного драмкружка на природе. Слева направо: Сергей Верещагин, Константин Борисов, учительница Людмила Ивановна Марычева, Татьяна Петрова, Татьяна Агальцова, учитель географии Евгений Леонидович Воронцов, Светлана Прилепова. Фото учителя Виктора Матвеевича Марычева. Гора в окрестностях Турана. 1965 год.