Илона Виноградова: А когда же еще быть авантю¬ристкой, как не в девятнадцать!

Илона Виноградова, уезжая на каникулы, говорит друзьям: «Еду домой» и покупает билет в Кызыл или в Таллинн. Возвращаясь в Москву, тоже считает, что вернулась домой. Где ее дом? По паспорту – тувинка, в Москве – эстонка, в душе – русская. Кто ты, если у тебя бабушки были русскими, а дедушки – эстонец и тувинец?

Ей 19 лет. Возраст, в котором положено быть легкомысленной. Чему учить человека, который с 16 лет пересекает страны и гра­ницы, знает три языка (русский, эстонс­кий и английский), поступает сразу на два фа­культета МГУ (между­народной журна­лис­тики и филосо­фии), работает и не шлет маме телеграммы о деньгах?

Мы беседуем с Илоной в Кызыле в оставшееся до ее отъезда время, по­чти каждый вечер, и из этих встреч складыва­ется интервью, появлению которого она упорно сопротивля­ется, считая, что ничего интерес­ного пока в ее биографии нет.

– Илона, я помню тебя как веду­щей про­граммы для подростков «Плюс-минус» на тувинском телеви­дении в 1997 году. Твое вне­запное исчезно­вение из телеэфира, оказы­вается, было вызвано поступлением в прош­лом году на факультет жур­налис­тики МГУ. Теперь для тебя, сту­дента с между­народной студен­чес­кой карточкой, открыты льгот­ные туристические двери многих стран мира. Чем же вызвано твое желание провести каникулы только в Туве?

– Во-первых, Тува не то место, откуда можно уехать и забыть, в этом смысле я никогда из этой страны не исчезну. Мой дед – туви­нец, и с полугодовалого возраста меня привозили сюда из Таллинна, где я родилась, к тайге, к Енисею, к горам.

Наверное, с младенчества я впитала, полю­била родину моего деда. Каждый год я уезжала из дома 31 мая, возвращаясь ровно 31 августа. Я боялась потерять даже один день. Напрасно моя мама пыталась показать мне Крым, Кавказ, Волгу...

Все ее предложения поехать в отпуск куда-либо, кроме Тувы, я воспринимала, как предательство. Поэтому моя сердобольная мама, отказывая себе, постоянно ездила в Туву, вместо того, чтобы съездить в ту же Скандинавию, что гораздо ближе.

– Кто твои родители?

– Дед – Владимир Кульбузекович Комбуй-оол. В свое время они с бабушкой, которую я любила даже больше мамы, объездили почти всю Туву. Дед был учи­те­лем, и его постоянно перебрасывали с места на место. Бабушка – русская, ее звали Елена Яковлевна Анань­ева, она была стержнем на­шей семьи, когда я говорю «нашей», я под­разумеваю маминых трех сес­тер и их детей. В детстве мы, дейс­твительно, были одной большой семьей. После смерти бабушки, она умерла четыре года назад, все уже не так.

Семья обычная, мама – врач-педиатр, папа был инженером. Па­па тоже родился в интер­национальной семье, отец – русский, мама – эстонка, так что оба языка были для него родными. Он великолепно владел немецким, наверное, от него у меня способности и лю­бовь к языкам. Через язык мне интересно по­знавать других людей, это своего рода ключ к людям другой нацио­нальности.

– В тебе перемешано столько кровей, разных, несхожих культур. Кем ты себя ощущаешь?

– Пока живешь, не расчленяешь себя на европейские и азиатские половинки. Ты же не задумы­ваешься над тем, как ты дышишь. Ты просто дышишь. На вопрос где твоя родина, я отвечаю – в России.

Кто я по национальности? Рус­ская, потому что думаю, говорю, сны вижу на русском. Конечно, если бы детство мое прошло не в Таллинне, а где-нибудь в Рязани, была бы в чем-то другим челове­ком. Суть, я уверена, была бы та же. Если бы не знала Тувы, тоже могла стать другой Илоной. Но «если бы да кабы» это манилов­щина. Я же, вот она, из плоти и крови, из Тувы и Эстонии, равно из России.

В Туве я слушаю шум ветра, шепот Енисея, молчание гор, гор­ловое пение и тувинский язык. Слушаю и растворяюсь во всем этом Миг счастья.

В Таллинне не слушаю, в Тал­линне я больше смотрю на море, на черепичные кры­ши старого города, на лица друзей, которых редко вижу, потому что они учатся или ра­бо­тают в Англии, кто-то во Франции, Герма­нии, Италии, Нор­вегии, Швеции.

Кто-то, конечно, остался в Таллинне. Я, как самая рисковая (они так считают), – в Моск­ве. Встречаясь, общаемся взахлеб, переходя с русского на английский, иногда на эстонский. И тут я тоже «оттягиваюсь на полную катушку». Они мне – про Лондон, я им – про Москву, а город, нас всех объеди­ня­ющий – Таллинн. Так и живу, от мига до мига. Не делю я себя, не расчленяю. Чувст­вую себя дома и в европейском, спокойном Таллинне, и в Москве, живущей в бешеном ритме, и в Туве, мудрой, чистой, детской, неуст­роенной, родной.

«Куда ты уезжаешь на лето?» – спраши­вают меня друзья. «Домой, в Туву». «А зимой ездила в Таллинн и тоже говорила: домой», – недоу­мевают они. Да, а уезжая из Тал­лин­на, говорю: домой, в Москву. И говорю правду. Но вот сейчас, беру себя за горло, спрашиваю: «Что сильнее, от чего больнее отречься?». Ока­­зы­вается, от Тувы.

Бабушка похоро­нена здесь, дед живет здесь, мама родилась тоже здесь. Получается, все са­мое дорогое – отсюда. Как мне ее не любить-то?

– Поступая в МГУ, ты была уве­рена в своих возможностях?

– Я была уверена, но не само­надеянна. Пожалуй, эта внутрен­няя уверенность появи­лась у меня, когда я за два месяца до окон­чания 11 класса (в Эстонии учатся 12 лет), пришла к директору своей школы и попро­сила разрешения закончить школу экстер­ном. Я никогда не была последней ученицей, но все равно многие учителя меня отго­варивали, тем самым они только раздраз­нили мое чес­то­любие. Отс­тупать было неку­да, я все сдала на «отлично» и получила сере­бряную медальку.

– То, что ты смогла поступить с первого захода, на общих основа­ниях в МГУ, говорит о хорошей школьной подготовке. Как учат в Эстонии, какие там школы?

– Да такие же, как и везде. Есть гума­ни­тар­ные гимназии, лицей и обычные средние школы. Эстонцы и русские учатся отдельно. Нет смешанных школ. Если ты знаешь язык и желаешь учиться в иноязы­чной школе, то ради Бога. Раньше редко кто из русских шел в эстонс­кую школу и наоборот. В последнее время русские родители чаще отдают своего ребенка в эстонский садик, чтобы потом он пошел учиться в эстонскую школу.

– Это связано с тем, чтобы легче было сдать экзамен на знание госу­дарственного языка и быть причис­ленным к полноценным или полно­правным гражданам?

– Все гораздо проще. Если человек хочет остаться жить в Эсто­нии, он должен в первую очередь для себя, а потом уже ради всех бю­­ро­кратических проволочек хорошо знать эстонский. У тех, кто не знает язык, нет гражданства.

– Значит, мучения, которым подверга­ются неграждане в При­балтике – правда?

– Я не могу отвечать за всех, возможно, кому-то очень трудно, кто-то отчаивается, но толковое большинство учит язык. Моя 20-лет­няя подруга язык знает слабо, но у нее есть работа, она учится в час­тном колледже на русском языке.

Другая подруга учится в вузе с препо­да­ва­нием на английском – есть в Таллинне и та­кие. Правда, Тар­туский университет, прак­ти­чески перешел на эстонский язык. Пред­вос­хищая твой следующий вопрос, не притес­няют ли там русских, скажу, что на себе я этого не чувствовала.

– Твоя мама тоже так считает?

– Мама, несмотря на то, что она ни при каких обстоятельствах не хочет уезжать из Эстонии, испытывала и испытывает это ущемление на себе. Она хотела поступить в свое время в аспирантуру, и еще в то, советское время, направления давали, в основном, эстонцам.

Когда Эстония стала независи­мой, маме, как и всем русским вра­чам, пришлось прой­ти через череду экзаменов на эстонском язы­ке, подтверждающих ее квалификацию. Я пом­ню, как мама по ночам сидела и зубрила все меди­цин­ские терми­ны на эстонском языке. Каждые 3-4 года она должна пересдавать эти экзамены.

Гражданство у нее эстонское. На граж­данство тоже сдается экзамен. Правда, многие сдавшие экзамен и получившие гражданство не могут свободно общаться на эстонском.

– Кроме учебы, ты успеваешь ра­ботать. Причем, не традиционно са­ни­­таркой или уборщицей, а жур­на­лис­том в солидных телерадио­компаниях, как вещающая на весь мир ра­диостанция «Серебряный дождь», мос­ковская телекомпания «Сто­ли­ца», известная у нас REN-ТV. На­сколько сложно было туда устро­иться?

– Я не могу сказать, сложно или нет, я даже не заметила, что я сделала, чтобы по­пасть туда. Я просто набрала номер и ска­зала, что они должны меня увидеть, что я им нужна.

Меня пригласили на летучку со своими двумя-тремя темами. Я была в растерянности, поскольку не москвичка, круг знакомых, где бы я могла почерпнуть свежую и интересную для REN TV инфор­мацию, ограничен. Одной из новых тем я взяла проведение Шагаа в постпредстве Тувы. Сколько раз я благо­да­рила в душе тувинское ТВ и людей, с кото­рыми я здесь рабо­тала, за все то полезное и хорошее, чему я у них научилась. Это помог­ло мне легко найти работу в Моск­ве, именно на Телевидении с боль­шой буквы.

– Самое бросающееся в глаза от­личие в работе региональной и цен­тральной телекомпаний, на твой взгляд?

– На любом уважающем себя московском телеканале, взять хотя бы то же REN TV, приветствуется здоровая творческая конку­ренция и поэтому ведущий новостей не имеет права позволить себе запнуться в эфи­ре и не переписать этого при записи, гово­рить слова-паразиты, хотя это мелочь, но за эту «ме­лочь» тебя наказывают, штрафуют.

Что меня приятно удивило, когда я поз­дно вечером верну­лась со съемок, и мне нужно было тут же смонтировать свой сюжет, мой видеоинженер был заинтересован в качес­тве моего сюжета чуть ли не больше меня. Он показывал мне архив­ные матери­алы, спрашивал, не сочту ли я нужным вста­вить их в сюжет, т.е. люди работают коман­дой: оператор, журналист, видеоинженер, режиссер – все они в од­ной связке. Промах­нет­ся кто-нибудь один – накажут всю команду.

Конечно, обидно, что местные журналисты не имеют таких воз­можностей, какие имеют журнали­сты в той же Москве.

Но то, что с лучшей стороны отличает про­­вин­циальных журна­листов, – это чело­веч­­ность. Нет такой жесткости, остерве­нелости, скандальности. «Ограниченность средств – рождает поиск» – это выс­казы­ва­ние моего преподавателя, я думаю, в боль­шей сте­пе­ни относи­тся к провин­циальным журнали­стам. Ограниченность средств в Туве – на­лицо, но где поиск?..

– Сколько тебе платили, и был ли для тебя этот вопрос по значи­мости на первом месте?

– Деньги никогда не стояли и не стоят для меня на первом месте. Это не бравада, тем паче теперь я знаю цену этим бумажкам и с пол­ной компетентностью это заявляю, поскольку целый год жила на свои средства.

Когда я устроилась в «Столи­цу», я стала получать столько, сколько получает профес­сор МГУ. Мало. На еду, книги, нечастые раз­влечения мне хватало. Чуть поз­же, когда я поняла, что могу за тот же самый труд зараба­тывать боль­ше, я стала искать другую работу.

В апреле я стала работать на ра­дио­стан­ции «Серебряный дождь», и моей зарплаты стало хватать на то, чтобы снять квартиру в хорошем районе, раз в два месяца ездить в Таллинн, правда, чтобы прилететь в Туву, мне пришлось какое-то время себя ограничивать. Но ради Тувы я на многое способна.

– Значит, своим приездом и отъез­дом, ты не опустошишь коше­лек деда, как это принято у сов­ре­мен­ных студентов?

– Спасибо моей маме за то, что она с детства доверяла мне и давала свободу: с кем дружить, что носить, когда приходить. Она, да и дед, не знают и половины того, как я живу. Я не хочу ни от кого слышать: «Ты такая только за мой счет».

– Некоторые читатели ска­жут, что тебе просто везет в жиз­ни, добавив известную часть пого­ворки, кому именно. Внеси в эту бла­гост­ную картинку тени жестоких не­удач, сокрушительных пораже­ний, если они были.

– Мне льстит, что даже люди, которые мало меня знают, говорят, что я везучая. Наверное, это так и должно быть. Я редко де­люсь с другими своими неудачами, тер­петь этого не могу. Но перед выигрышем я, как правило, проигрываю, что-то теряю. Все это сильно бьет, но чем сильнее неудача, тем больше стимул действовать, идти дальше и побеждать. Пусть другие думают, что мне всегда везет, это тоже обязывает.

– Ты ходишь без косметики – это вызов или неумение краситься?

– Я очень естественный чело­век. Мне хочется быть органичной с природой. Почему я не красилась в школе и сейчас? Да я лучше высплюсь. Краситься и следить за собой – это две разные вещи. Я лучше буду делать гимнастику, чем тратить время на макияж. Я лучше пробегусь по лесу или просто подышу свежим воздухом.

– Твою неуемную энергию в со­четании с внешней неброскостью и простотой, трудно отнести к ка­кому-либо знаку гороскопа. Кто ты?

– Моя стихия – Огонь. Не столько по го­ро­скопу, сколько по само­ощущению. Ветер, дере­вья, степ­ные травы, лесные духи – это то, на чем замешано тесто, из которого я слеплена. В лесу, у большой реки, а особенно в горах – я дома. Ничто и никто меня так не успокоит, не утешит, не пожалеет и не приласка­ет, не даст мне силы и ума, веры в себя, в людей, в жизнь. Никто – толь­ко дерево, река, родная гора. По­жалуй, это ощущение природы у ме­ня от гармоничных с ней тувинцев.

Моя мечта – пожить безвылаз­но в тайге, в горах, хотя бы неделю, пока не вопло­щается.

– А у тебя не было проблем в Моск­ве с тем, что ты «иностран­ка» с эстонским паспортом?

– Что касается упоминаемого тобой сто­лич­ного снобизма, то по от­ношению к себе я его никогда не ис­пытывала. Наоборот, каж­дый, кто узнавал, что я из Таллинна, недоуме­вал: зачем я островок Запада про­меняла на большую деревню под наз­ванием «Москва». А вот, что касается другого гражданства и от­сут­ствия московской регистрации, тут моему сердечку пришлось поекать. Меня не воодушевил опыт моей одно­курсницы, которую остановили под Новый год на улице и потребовали документ. И, несмотря на то, что она россиянка, со славянской внешнос­тью, из-за отсутствия регистрации ее трое су­ток продержали в «обезьян­нике» (камера временного содержа­ния в отделении мили­ции). 31 дека­бря ее выпустили, взяв с нее подпис­ку, что она, якобы за неповиновение влас­тям, должна заплатить штраф, что-то око­ло миллиона рублей.

После этого случая мне стало неуютно бродить по московским улицам. Но потом, один «тертый калач», мне подсказал, что вместо паспорта, лучше показывать жур­на­лист­ское удостоверение. На том и выезжаю.

– И для убедительности тебе еще приходиться «акать» по-московски?

– Я надеюсь, что дурацким мос­ковским ака­ньем я еще не зарази­лась. Правда, про­граммный дирек­тор «Радио 101», где я про­слуши­валась, сказал мне, что для ди-джея (музыкального ведущего) желате­лен москов­ский акцент.

– Какая музыка в твоих наушни­ках сейчас и что ты вообще пред­почитаешь слушать?

– Под группу «Хун-хурту» я засыпаю и просыпаюсь. У нас с дедом одинаковые музыкальные пристрастия – любим горло­вое пение, Ховалыга Кайгал-оола. В Москве всегда ищу новые тувинс­кие диски.

И вообще, я не кислотный ребе­нок 90-х (прим.: кислотный — от англ. АСID (кис­ло­та), одно из направлений рейв-музыки), а скорее рок-н-ролльный, может поэтому, мне интересно и легко общаться с 30-35-летними. «Зоопарк», БГ, «Чайф», «Чиж и К», Баш­лачев, Наумов – вот те, кого лю­блю и льщу себя надеждой, что по­нимаю. Когда приезжаю в Таллинн, обязательно иду в церковь Нигу­листе слушать органную музыку.

– Тебя часто упрекают в излиш­ней самонадеянности?

– После года жизни в Москве мою само­на­деянность как отшибло. Я не надеюсь на се­бя, я верю. В МГУ приезжает люди, боль­шин­с­тво которых были одними из пер­вых у себя. А когда в одном месте собира­ются луч­­шие, то по большому счету не важно, кто силь­нее. Просто инте­ресно общаться друг с дру­гом, чему-то учиться. Вдвойне приятно сре­ди сильных ощущать себя не в пос­леднем ряду.

– А это не трудно – все время быть в первом ряду?

– Друзья, родные пекутся: «Илона, бере­ги себя», но я не чувствую, что надорвусь. Ес­ли взяла, должна успеть сделать. Мне со школы го­ворят: «Нельзя иметь все. Все – это ни­чего». А я хочу найти умное ре­шение, чтобы «все» не было ничем.

– Теперь понятно, почему ты па­раллельно поступила в этом году еще и на философский факультет МГУ. А обыкновенные девичьи инте­ресы у тебя есть, молодые люди, например?

– Сейчас мои мысли заняты не­много другим. Тех, с кем я общаюсь, легче причис­лить к числу друзей, партнеров по работе. От любви я жду глубины и безумия, чувст­венно­сти, одержимости и беско­неч­ности. Когда человек, способный все это во­плотить ради меня, встретится, тогда и поговорим о любви. На другом уровне. Не могу дружить только потому, что физиология требует.

– Кем ты себя видишь в будущем и где?

– Боюсь загадывать, потому что знаю, насколько жизнь непредска­зуема. Один из вариантов – работа на международной арене. Ну, на­пример, спецкорр Си-Эн-Эн в Мос­кве. Надеюсь созреть до собствен­ной про­граммы, в которой, как в жизни, сочеталось бы все от поли­тики до кино.

– Когда ты звонишь в известную телекомпанию и одним голосом заставляешь считаться с собой, выслушивать, принимать, это ведь авантюризм!

– А когда же еще быть авантю­ристкой, как не в 19! Навязываться неприятно всегда, но легче это делать сейчас, чтобы в 30 пред­лагали тебе.

Прошло время…

Илона продолжает учиться в МГУ. Осенью 1999 года, когда в Москве про­гремели взрывы на Каширке и улице Гурья­нова, она проходила практику в пресс-службе МЧС России.

Весной 2000 года работала пере­водчиком на Международном конгрессе писателей. С ноября 2000 года работает новостийным координатором на радио «Свобода» и вне­штатным корреспондентом на НТВ. И пер­вый сюжет, снятый ею для НТВ – о ­ту­винской музыке.

Начала учить французский язык, хочет поступить во Французский институт прессы и совмещать учебу в нем с занятиями в МГУ. Как будет все успевать – и сама не знает. Но успевает!

Фото:

2. Илона на радиостанции «Серебряный дождь».

Normal 0 false false false MicrosoftInternetExplorer4 <!-- /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-ansi-language:#0400; mso-fareast-language:#0400; mso-bidi-language:#0400;} -->

Илона Виноградова, уезжая на каникулы, говорит друзьям: «Еду домой» и покупает билет в Кызыл или в Таллинн. Возвращаясь в Москву, тоже считает, что вернулась домой. Где ее дом? По паспорту – тувинка, в Москве – эстонка, в душе – русская. Кто ты, если у тебя бабушки были русскими, а дедушки – эстонец и тувинец?

Ей 19 лет. Возраст, в котором положено быть легкомысленной. Чему учить человека, который с 16 лет пересекает страны и гра­ницы, знает три языка (русский, эстонс­кий и английский), поступает сразу на два фа­культета МГУ (между­народной журна­лис­тики и филосо­фии), работает и не шлет маме телеграммы о деньгах?

Мы беседуем с Илоной в Кызыле в оставшееся до ее отъезда время, по­чти каждый вечер, и из этих встреч складыва­ется интервью, появлению которого она упорно сопротивля­ется, считая, что ничего интерес­ного пока в ее биографии нет.

– Илона, я помню тебя как веду­щей про­граммы для подростков «Плюс-минус» на тувинском телеви­дении в 1997 году. Твое вне­запное исчезно­вение из телеэфира, оказы­вается, было вызвано поступлением в прош­лом году на факультет жур­налис­тики МГУ. Теперь для тебя, сту­дента с между­народной студен­чес­кой карточкой, открыты льгот­ные туристические двери многих стран мира. Чем же вызвано твое желание провести каникулы только в Туве?

– Во-первых, Тува не то место, откуда можно уехать и забыть, в этом смысле я никогда из этой страны не исчезну. Мой дед – туви­нец, и с полугодовалого возраста меня привозили сюда из Таллинна, где я родилась, к тайге, к Енисею, к горам.

Наверное, с младенчества я впитала, полю­била родину моего деда. Каждый год я уезжала из дома 31 мая, возвращаясь ровно 31 августа. Я боялась потерять даже один день. Напрасно моя мама пыталась показать мне Крым, Кавказ, Волгу...

Все ее предложения поехать в отпуск куда-либо, кроме Тувы, я воспринимала, как предательство. Поэтому моя сердобольная мама, отказывая себе, постоянно ездила в Туву, вместо того, чтобы съездить в ту же Скандинавию, что гораздо ближе.

– Кто твои родители?

– Дед – Владимир Кульбузекович Комбуй-оол. В свое время они с бабушкой, которую я любила даже больше мамы, объездили почти всю Туву. Дед был учи­те­лем, и его постоянно перебрасывали с места на место. Бабушка – русская, ее звали Елена Яковлевна Анань­ева, она была стержнем на­шей семьи, когда я говорю «нашей», я под­разумеваю маминых трех сес­тер и их детей. В детстве мы, дейс­твительно, были одной большой семьей. После смерти бабушки, она умерла четыре года назад, все уже не так.

Семья обычная, мама – врач-педиатр, папа был инженером. Па­па тоже родился в интер­национальной семье, отец – русский, мама – эстонка, так что оба языка были для него родными. Он великолепно владел немецким, наверное, от него у меня способности и лю­бовь к языкам. Через язык мне интересно по­знавать других людей, это своего рода ключ к людям другой нацио­нальности.

– В тебе перемешано столько кровей, разных, несхожих культур. Кем ты себя ощущаешь?

– Пока живешь, не расчленяешь себя на европейские и азиатские половинки. Ты же не задумы­ваешься над тем, как ты дышишь. Ты просто дышишь. На вопрос где твоя родина, я отвечаю – в России.

Кто я по национальности? Рус­ская, потому что думаю, говорю, сны вижу на русском. Конечно, если бы детство мое прошло не в Таллинне, а где-нибудь в Рязани, была бы в чем-то другим челове­ком. Суть, я уверена, была бы та же. Если бы не знала Тувы, тоже могла стать другой Илоной. Но «если бы да кабы» это манилов­щина. Я же, вот она, из плоти и крови, из Тувы и Эстонии, равно из России.

В Туве я слушаю шум ветра, шепот Енисея, молчание гор, гор­ловое пение и тувинский язык. Слушаю и растворяюсь во всем этом Миг счастья.

В Таллинне не слушаю, в Тал­линне я больше смотрю на море, на черепичные кры­ши старого города, на лица друзей, которых редко вижу, потому что они учатся или ра­бо­тают в Англии, кто-то во Франции, Герма­нии, Италии, Нор­вегии, Швеции.

Кто-то, конечно, остался в Таллинне. Я, как самая рисковая (они так считают), – в Моск­ве. Встречаясь, общаемся взахлеб, переходя с русского на английский, иногда на эстонский. И тут я тоже «оттягиваюсь на полную катушку». Они мне – про Лондон, я им – про Москву, а город, нас всех объеди­ня­ющий – Таллинн. Так и живу, от мига до мига. Не делю я себя, не расчленяю. Чувст­вую себя дома и в европейском, спокойном Таллинне, и в Москве, живущей в бешеном ритме, и в Туве, мудрой, чистой, детской, неуст­роенной, родной.

«Куда ты уезжаешь на лето?» – спраши­вают меня друзья. «Домой, в Туву». «А зимой ездила в Таллинн и тоже говорила: домой», – недоу­мевают они. Да, а уезжая из Тал­лин­на, говорю: домой, в Москву. И говорю правду. Но вот сейчас, беру себя за горло, спрашиваю: «Что сильнее, от чего больнее отречься?». Ока­­зы­вается, от Тувы.

Бабушка похоро­нена здесь, дед живет здесь, мама родилась тоже здесь. Получается, все са­мое дорогое – отсюда. Как мне ее не любить-то?

– Поступая в МГУ, ты была уве­рена в своих возможностях?

– Я была уверена, но не само­надеянна. Пожалуй, эта внутрен­няя уверенность появи­лась у меня, когда я за два месяца до окон­чания 11 класса (в Эстонии учатся 12 лет), пришла к директору своей школы и попро­сила разрешения закончить школу экстер­ном. Я никогда не была последней ученицей, но все равно многие учителя меня отго­варивали, тем самым они только раздраз­нили мое чес­то­любие. Отс­тупать было неку­да, я все сдала на «отлично» и получила сере­бряную медальку.

– То, что ты смогла поступить с первого захода, на общих основа­ниях в МГУ, говорит о хорошей школьной подготовке. Как учат в Эстонии, какие там школы?

– Да такие же, как и везде. Есть гума­ни­тар­ные гимназии, лицей и обычные средние школы. Эстонцы и русские учатся отдельно. Нет смешанных школ. Если ты знаешь язык и желаешь учиться в иноязы­чной школе, то ради Бога. Раньше редко кто из русских шел в эстонс­кую школу и наоборот. В последнее время русские родители чаще отдают своего ребенка в эстонский садик, чтобы потом он пошел учиться в эстонскую школу.

– Это связано с тем, чтобы легче было сдать экзамен на знание госу­дарственного языка и быть причис­ленным к полноценным или полно­правным гражданам?

– Все гораздо проще. Если человек хочет остаться жить в Эсто­нии, он должен в первую очередь для себя, а потом уже ради всех бю­­ро­кратических проволочек хорошо знать эстонский. У тех, кто не знает язык, нет гражданства.

– Значит, мучения, которым подверга­ются неграждане в При­балтике – правда?

– Я не могу отвечать за всех, возможно, кому-то очень трудно, кто-то отчаивается, но толковое большинство учит язык. Моя 20-лет­няя подруга язык знает слабо, но у нее есть работа, она учится в час­тном колледже на русском языке.

Другая подруга учится в вузе с препо­да­ва­нием на английском – есть в Таллинне и та­кие. Правда, Тар­туский университет, прак­ти­чески перешел на эстонский язык. Пред­вос­хищая твой следующий вопрос, не притес­няют ли там русских, скажу, что на себе я этого не чувствовала.

– Твоя мама тоже так считает?

– Мама, несмотря на то, что она ни при каких обстоятельствах не хочет уезжать из Эстонии, испытывала и испытывает это ущемление на себе. Она хотела поступить в свое время в аспирантуру, и еще в то, советское время, направления давали, в основном, эстонцам.

Когда Эстония стала независи­мой, маме, как и всем русским вра­чам, пришлось прой­ти через череду экзаменов на эстонском язы­ке, подтверждающих ее квалификацию. Я пом­ню, как мама по ночам сидела и зубрила все меди­цин­ские терми­ны на эстонском языке. Каждые 3-4 года она должна пересдавать эти экзамены.

Гражданство у нее эстонское. На граж­данство тоже сдается экзамен. Правда, многие сдавшие экзамен и получившие гражданство не могут свободно общаться на эстонском.

– Кроме учебы, ты успеваешь ра­ботать. Причем, не традиционно са­ни­­таркой или уборщицей, а жур­на­лис­том в солидных телерадио­компаниях, как вещающая на весь мир ра­диостанция «Серебряный дождь», мос­ковская телекомпания «Сто­ли­ца», известная у нас REN-ТV. На­сколько сложно было туда устро­иться?

– Я не могу сказать, сложно или нет, я даже не заметила, что я сделала, чтобы по­пасть туда. Я просто набрала номер и ска­зала, что они должны меня увидеть, что я им нужна.

Меня пригласили на летучку со своими двумя-тремя темами. Я была в растерянности, поскольку не москвичка, круг знакомых, где бы я могла почерпнуть свежую и интересную для REN TV инфор­мацию, ограничен. Одной из новых тем я взяла проведение Шагаа в постпредстве Тувы. Сколько раз я благо­да­рила в душе тувинское ТВ и людей, с кото­рыми я здесь рабо­тала, за все то полезное и хорошее, чему я у них научилась. Это помог­ло мне легко найти работу в Моск­ве, именно на Телевидении с боль­шой буквы.

– Самое бросающееся в глаза от­личие в работе региональной и цен­тральной телекомпаний, на твой взгляд?

– На любом уважающем себя московском телеканале, взять хотя бы то же REN TV, приветствуется здоровая творческая конку­ренция и поэтому ведущий новостей не имеет права позволить себе запнуться в эфи­ре и не переписать этого при записи, гово­рить слова-паразиты, хотя это мелочь, но за эту «ме­лочь» тебя наказывают, штрафуют.

Что меня приятно удивило, когда я поз­дно вечером верну­лась со съемок, и мне нужно было тут же смонтировать свой сюжет, мой видеоинженер был заинтересован в качес­тве моего сюжета чуть ли не больше меня. Он показывал мне архив­ные матери­алы, спрашивал, не сочту ли я нужным вста­вить их в сюжет, т.е. люди работают коман­дой: оператор, журналист, видеоинженер, режиссер – все они в од­ной связке. Промах­нет­ся кто-нибудь один – накажут всю команду.

Конечно, обидно, что местные журналисты не имеют таких воз­можностей, какие имеют журнали­сты в той же Москве.

Но то, что с лучшей стороны отличает про­­вин­циальных журна­листов, – это чело­веч­­ность. Нет такой жесткости, остерве­нелости, скандальности. «Ограниченность средств – рождает поиск» – это выс­казы­ва­ние моего преподавателя, я думаю, в боль­шей сте­пе­ни относи­тся к провин­циальным журнали­стам. Ограниченность средств в Туве – на­лицо, но где поиск?..

– Сколько тебе платили, и был ли для тебя этот вопрос по значи­мости на первом месте?

– Деньги никогда не стояли и не стоят для меня на первом месте. Это не бравада, тем паче теперь я знаю цену этим бумажкам и с пол­ной компетентностью это заявляю, поскольку целый год жила на свои средства.

Когда я устроилась в «Столи­цу», я стала получать столько, сколько получает профес­сор МГУ. Мало. На еду, книги, нечастые раз­влечения мне хватало. Чуть поз­же, когда я поняла, что могу за тот же самый труд зараба­тывать боль­ше, я стала искать другую работу.

В апреле я стала работать на ра­дио­стан­ции «Серебряный дождь», и моей зарплаты стало хватать на то, чтобы снять квартиру в хорошем районе, раз в два месяца ездить в Таллинн, правда, чтобы прилететь в Туву, мне пришлось какое-то время себя ограничивать. Но ради Тувы я на многое способна.

– Значит, своим приездом и отъез­дом, ты не опустошишь коше­лек деда, как это принято у сов­ре­мен­ных студентов?

– Спасибо моей маме за то, что она с детства доверяла мне и давала свободу: с кем дружить, что носить, когда приходить. Она, да и дед, не знают и половины того, как я живу. Я не хочу ни от кого слышать: «Ты такая только за мой счет».

– Некоторые читатели ска­жут, что тебе просто везет в жиз­ни, добавив известную часть пого­ворки, кому именно. Внеси в эту бла­гост­ную картинку тени жестоких не­удач, сокрушительных пораже­ний, если они были.

– Мне льстит, что даже люди, которые мало меня знают, говорят, что я везучая. Наверное, это так и должно быть. Я редко де­люсь с другими своими неудачами, тер­петь этого не могу. Но перед выигрышем я, как правило, проигрываю, что-то теряю. Все это сильно бьет, но чем сильнее неудача, тем больше стимул действовать, идти дальше и побеждать. Пусть другие думают, что мне всегда везет, это тоже обязывает.

– Ты ходишь без косметики – это вызов или неумение краситься?

– Я очень естественный чело­век. Мне хочется быть органичной с природой. Почему я не красилась в школе и сейчас? Да я лучше высплюсь. Краситься и следить за собой – это две разные вещи. Я лучше буду делать гимнастику, чем тратить время на макияж. Я лучше пробегусь по лесу или просто подышу свежим воздухом.

– Твою неуемную энергию в со­четании с внешней неброскостью и простотой, трудно отнести к ка­кому-либо знаку гороскопа. Кто ты?

– Моя стихия – Огонь. Не столько по го­ро­скопу, сколько по само­ощущению. Ветер, дере­вья, степ­ные травы, лесные духи – это то, на чем замешано тесто, из которого я слеплена. В лесу, у большой реки, а особенно в горах – я дома. Ничто и никто меня так не успокоит, не утешит, не пожалеет и не приласка­ет, не даст мне силы и ума, веры в себя, в людей, в жизнь. Никто – толь­ко дерево, река, родная гора. По­жалуй, это ощущение природы у ме­ня от гармоничных с ней тувинцев.

Моя мечта – пожить безвылаз­но в тайге, в горах, хотя бы неделю, пока не вопло­щается.

– А у тебя не было проблем в Моск­ве с тем, что ты «иностран­ка» с эстонским паспортом?

– Что касается упоминаемого тобой сто­лич­ного снобизма, то по от­ношению к себе я его никогда не ис­пытывала. Наоборот, каж­дый, кто узнавал, что я из Таллинна, недоуме­вал: зачем я островок Запада про­меняла на большую деревню под наз­ванием «Москва». А вот, что касается другого гражданства и от­сут­ствия московской регистрации, тут моему сердечку пришлось поекать. Меня не воодушевил опыт моей одно­курсницы, которую остановили под Новый год на улице и потребовали документ. И, несмотря на то, что она россиянка, со славянской внешнос­тью, из-за отсутствия регистрации ее трое су­ток продержали в «обезьян­нике» (камера временного содержа­ния в отделении мили­ции). 31 дека­бря ее выпустили, взяв с нее подпис­ку, что она, якобы за неповиновение влас­тям, должна заплатить штраф, что-то око­ло миллиона рублей.

После этого случая мне стало неуютно бродить по московским улицам. Но потом, один «тертый калач», мне подсказал, что вместо паспорта, лучше показывать жур­на­лист­ское удостоверение. На том и выезжаю.

– И для убедительности тебе еще приходиться «акать» по-московски?

– Я надеюсь, что дурацким мос­ковским ака­ньем я еще не зарази­лась. Правда, про­граммный дирек­тор «Радио 101», где я про­слуши­валась, сказал мне, что для ди-джея (музыкального ведущего) желате­лен москов­ский акцент.

– Какая музыка в твоих наушни­ках сейчас и что ты вообще пред­почитаешь слушать?

– Под группу «Хун-хурту» я засыпаю и просыпаюсь. У нас с дедом одинаковые музыкальные пристрастия – любим горло­вое пение, Ховалыга Кайгал-оола. В Москве всегда ищу новые тувинс­кие диски.

И вообще, я не кислотный ребе­нок 90-х (прим.: кислотный — от англ. АСID (кис­ло­та), одно из направлений рейв-музыки), а скорее рок-н-ролльный, может поэтому, мне интересно и легко общаться с 30-35-летними. «Зоопарк», БГ, «Чайф», «Чиж и К», Баш­лачев, Наумов – вот те, кого лю­блю и льщу себя надеждой, что по­нимаю. Когда приезжаю в Таллинн, обязательно иду в церковь Нигу­листе слушать органную музыку.

– Тебя часто упрекают в излиш­ней самонадеянности?

– После года жизни в Москве мою само­на­деянность как отшибло. Я не надеюсь на се­бя, я верю. В МГУ приезжает люди, боль­шин­с­тво которых были одними из пер­вых у себя. А когда в одном месте собира­ются луч­­шие, то по большому счету не важно, кто силь­нее. Просто инте­ресно общаться друг с дру­гом, чему-то учиться. Вдвойне приятно сре­ди сильных ощущать себя не в пос­леднем ряду.

– А это не трудно – все время быть в первом ряду?

– Друзья, родные пекутся: «Илона, бере­ги себя», но я не чувствую, что надорвусь. Ес­ли взяла, должна успеть сделать. Мне со школы го­ворят: «Нельзя иметь все. Все – это ни­чего». А я хочу найти умное ре­шение, чтобы «все» не было ничем.

– Теперь понятно, почему ты па­раллельно поступила в этом году еще и на философский факультет МГУ. А обыкновенные девичьи инте­ресы у тебя есть, молодые люди, например?

– Сейчас мои мысли заняты не­много другим. Тех, с кем я общаюсь, легче причис­лить к числу друзей, партнеров по работе. От любви я жду глубины и безумия, чувст­венно­сти, одержимости и беско­неч­ности. Когда человек, способный все это во­плотить ради меня, встретится, тогда и поговорим о любви. На другом уровне. Не могу дружить только потому, что физиология требует.

– Кем ты себя видишь в будущем и где?

– Боюсь загадывать, потому что знаю, насколько жизнь непредска­зуема. Один из вариантов – работа на международной арене. Ну, на­пример, спецкорр Си-Эн-Эн в Мос­кве. Надеюсь созреть до собствен­ной про­граммы, в которой, как в жизни, сочеталось бы все от поли­тики до кино.

– Когда ты звонишь в известную телекомпанию и одним голосом заставляешь считаться с собой, выслушивать, принимать, это ведь авантюризм!

– А когда же еще быть авантю­ристкой, как не в 19! Навязываться неприятно всегда, но легче это делать сейчас, чтобы в 30 пред­лагали тебе.

Прошло время…

Илона продолжает учиться в МГУ. Осенью 1999 года, когда в Москве про­гремели взрывы на Каширке и улице Гурья­нова, она проходила практику в пресс-службе МЧС России.

Весной 2000 года работала пере­водчиком на Международном конгрессе писателей. С ноября 2000 года работает новостийным координатором на радио «Свобода» и вне­штатным корреспондентом на НТВ. И пер­вый сюжет, снятый ею для НТВ – о ­ту­винской музыке.

Начала учить французский язык, хочет поступить во Французский институт прессы и совмещать учебу в нем с занятиями в МГУ. Как будет все успевать – и сама не знает. Но успевает!

Фото:

2. Илона на радиостанции «Серебряный дождь».