Георгий и Светлана КУРБАТСКИЕ: «Сначала люди находят друг друга»

Семья эта – одна из редких в республике. Муж и жена – ученые, влюбленные в свое дело. Но специалисты в двух разных областях. География и филология. Один изучает экологию Тувы и ездит в экспедиции, другой анализирует фольклор, обобщая собранные за сорок лет материалы. И хотя понятней было бы первое увлечение отнести к мужчине, второе – к женщине, в этой семье все наоборот.

 

Георгий Николаевич и Светлана Сюрюновна Курбатские – преподаватели Тувинского госуниверситета. У обоих – большое количество публикаций, статей и монографий. За многолетнюю педагогическую жизнь они воспитали почти всех географов и филологов республики.

Он – кандидат исторических наук. В 2001 году вышла в свет его замечательная книга «Тувинцы в своем фольклоре», итог многолетней работы. В 2002 году – уже новая книга «Тыва тывызыктар» («Тувинские загадки»).

Она защитила в декабре 2002 года докторскую диссертацию по специальностям «геоэкология» и «геоинформатика». Преподает, руководит научным центром: директор Убсу-Нурского Международного Центра биосферных исследований Республики Тува.

Интервью с учеными двух разных специальностей, живущими вместе, оказалось непростым делом. Оно фактически распалось на две беседы, больше похожие на мини-лекции. Пока у них дома я разговаривала с Георгием Николаевичем, его супруга, вернувшись с работы, тихо заглянула в комнату и ушла на кухню готовить ужин: «Не буду вам мешать». А когда речь зашла о любимых Светланой Сюрюновной степях и почвах, хозяин вышел на улицу погулять с собакой.

Удивительный союз, насчитывающий более тридцати лет, был загадкой, которую хотелось разгадать. Ученые с большой охотой говорили о своей работе и скромно, сдержанно отвечали на вопросы о них самих.

Георгий Николаевич говорил, почти не делая пауз. Это был монолог, лекция педагога, размышления вслух, которые трудно было прерывать вопросами, потому что мысли текли безостановочно, были где-то категоричны, были образны, до боли правдивы, пережиты и выстраданы.

 

Русская литература не нуждается в том, чтобы ее изучали из-под палки

 

– Георгий Николаевич, с чего началась ваша работа по сбору фольклора в Туве?

– В начале 60-х годов я начал собирать русский фольклор в Туве. В 1963 году у меня вышла первая статья об этом. Начав работать, я понял несколько главных истин. Первое. В Туве оседлое земледельческое население появилось поздно. Поэтому здесь не мог сложиться богатый традиционный русский фольклор. Если собирать его по-настоящему, надо ехать на юг Красноярского края, к истокам фольклора здешних поселенцев. В Туве же преобладают отголоски, не всегда лучшие варианты.

Второе. Русскую культуру – веру, быт, фольклор – хранят в Туве по-настоящему только староверы. Если изучать настоящий русский быт, надо идти туда, к ним. Жениться на староверке, создать семью. И на всю жизнь остаться там, работать, учить их детей. Благороднейшее, прекрасное дело!..

– Но вы на это не пошли?

– Нет. Я стал преподавателем вуза на двадцать третьем году жизни. У меня уже была семья, сын родился, зарплата символическая, да еще полуставочная. Холодная квартира. Смертельная болезнь сына… Спасало преподавание. Интересно, хотя и тяжело. Тащить себя за уши. Больно – из ушей хлещет кровь… Конечно, это метафоры.

Альтернативы в выборе профессии не было. Никогда не стал бы начальником! (Рубит рукой воздух). Теперь уж скоро уйду.

– Почему?

– Нельзя издеваться над истиной. Нельзя учить нежелающих учиться. У многих нынешних студентов души «зашнурованы», закрыты для русской культуры. В тувинскую аудиторию я всегда входил с улыбкой, с радостью. Рубежом стала весна 1992 года. Читаю лекции и впервые чувствую внутреннее сопротивление слушателей, их неприятие (с горечью)… Я сказал: «Русская литература не нуждается в том, чтобы ее изучали из-под палки».

– А почему такие студенты пошли?

– Да какие могут быть вопросы?! В Танды, Чаа-Холе, на Тодже, в Пий-Хеме, Каа-Хеме, Туране жило много русских. Молодые русские учителя приезжали из европейской России и отдавали свои судьбы Туве. Дети с интересом обучались русскому языку. Складывались хорошие традиции образования. Сейчас многое потеряно.

– Вы приехали в Туву по распределению?

– Нет, по собственному желанию, в 1959 году.

– И все-таки, почему вы выбрали пединститут?

– В пединституте можно было проявить себя творчески. Определить свой интерес, тему исследования, собрать материал, как-то его оформить, издать книгу. Найти свою Работу, свое Дело.

– Ну а помощники?

– Без них никак не обойтись. Особенно фольклористу-этнографу, изучающему культуру другого народа. Книгу «Тувинцы в своем фольклоре» я посвятил нашим информаторам, старикам-тувинцам, людям великого бескорыстия. Свыше четырехсот неизвестных фольклористике тувинских загадок записали наши студенты-филологи. В творческом содружестве с ними поднималась наша работа, росло наше Дело. Студенты были и информаторами, и собирателями, и переводчиками, и авторами курсовых и дипломных работ.

Мне повезло и с наставниками. Мой главный учитель – Леонид Павлович Потапов. Руководитель – Рудольф ФернандовичИтс. Их знают не только в России.

Все написанное, изданное мной становилось достоянием моих студентов. И моя первая статья. И «Тувинские праздники» (Кызыл, 1973). И особенно две последние книги – «Тувинцы в своем фольклоре» и «Тувинские загадки». Их издание воспринимаю как маленькое чудо, как знак доброй помощи работников Комитета по науке и Тувинского книжного издательства.

Свою кандидатскую диссертацию «Тувинские праздники» защитил 2 апреля 1970 года. Но я ни-ког-да не писал диссертацию. Я писал Работу. Просто потом она была оформлена в диссертацию. Не хочу называть себя ученым, мне больше подходит слово «исследователь». Не каждый достоин называться словом «ученый». У такого человека должны быть десятки книг, признание во всем мире, работа длиною в жизнь. Но главное даже не в этом. От ученого «пахнет» наукой. Он кажется большим, заполненным…

Я же – преподаватель-исследователь.

В начале 60-х годов тщательно конспектировал работы дореволюционных русских этнографов. Показываю их студентам. Спрашиваю: «Ну, вы чувствуете, для чего это писалось? Это что, в последний момент перед экзаменом, перед защитой диссертации делалось?» Знакомлю со своей методой писания. Однажды слышу: «Вот как книги пишутся!»

 

Культуры восточных славян и тюрков взаимопроникают

 

Я пытался добиться сравнительно-сопоставительного изучения фольклора. Оказалось, что культуры даже очень далеких народов, восточнославянского и тюркского, удивительно близки. Взаимопроникают (показывает, соединяя руки так, что пальцы как бы входят друг в друга).

Например, в «Слове о полку Игореве» находим гениальную метафору «битва – посев». Так вот ее глубокий, сокровенный смысл открывается через миф тувинского шамана, опубликованный в последней книге Монгуша Бораховича Кенин-Лопсана.

– Какие еще истины открылись вам в изучении этих культур?

– Изучая тувинский фольклор, я понял, что тувинцы в силу того, что они живут на своей земле, создали цельную, самобытную культуру. Они всегда жили компактно. Это сейчас они мечутся. Сейчас идет разлом, распад, утрата связей. Как у русских. Правда, не в такой мере как у русских. Вот мой отец был белорусом. А я ни разу не видел ни его мать, ни отца, ни дядю, в честь которого был назван…

Сейчас это происходит с тувинцами. Окончившие университет ребята из кожуунов не хотят возвращаться в свои гнезда. Возвращаются те, кому деваться некуда. Если в день получки все село лежит пьяное, что там делать?

А вот начало 90-х годов – это время величайшей трагедии Тувы…

– Вы имеете в виду отток русскоязычного населения?

– Важен не сам отток. Страшно то, что последовало далее. А последовало резкое сужение культурного поля. Вытеснение общекультурных и даже национальных традиций...

 

Разговоры об опустошении Центральной Азии я считаю несерьезными

 

Беседа со Светланой Сюрюновной также получилась как отдельная лекция. У доктора географических наук – годами выработанная «педагогическая» интонация.

– Чему посвящена ваша докторская диссертация?

– Она называется «Степные экосистемы. Функционально-экологический анализ». Посвящена комплексному изучению экосистем Убсу-Нурской котловины.

В компоненты экосистемы входят растительный и животный миры, гумус почвы. Каждая отрасль наук, которые изучают экосистему (ботаника, зоология, почвоведение, география), хорошо владеют своими методами, но у каждой своя оценка. Я рассматриваю экосистему как функциональное единство.

Мы моделируем процессы в природе. Мы задались вопросом, что получится, если изменить воздействие какого-то одного фактора? Оказалось, что температура и влажность действуют на скорость процессов, а антропогенный (человеческий) фактор – на массу.

Мы установили, что наши тувинские степные экосистемы – очень устойчивые благодаря запасу гумуса в почве. Ведь степь существует очень длительное время, свыше пяти тысяч лет, без коренных изменений.

– Это значит, что кардинально разрушительных воздействий на тувинские степи в истории не было?

– В историческом плане разрушения, несомненно, были. Если все вокруг кошары (загона для скота) вытоптано, то кажется, что здесь ничего долгое время не вырастет. И ученые говорят о том, что происходит опустынивание. Происходит деградация. Но не опустынивание. Разговоры об опустошении Центральной Азии я считаю несерьезными. Это подтверждают исследования: наши и географов из Санкт-Петербурга.

С середины 90-х годов ХХ века идет своеобразный социальный эксперимент, связанный с периодом экономического спада, с уменьшением поголовья скота. Степи освободились от пастбищной нагрузки, частично или полностью. Исследования показали, что восстановление степей идет за три-четыре года, если степь разрушена средне.

Есть у нас в Убсу-Нурской котловине интересный эксперимент, который длится уже десять лет. На разных типах степей огорожены небольшие участки, примерно 100-200 квадратных метров. Заповедные участки. Они защищены от воздействия скота. А за оградой идет сезонный выпас скота.

В первые три года различий между участками и той территорией, которая их окружала, не было. Снаружи пасся скот. С четвертого года наблюдаются изменения. В оградах травы больше, а на пятый, шестой год увеличивается масса мертвой травы, стоящей на корню – ветоши, и опавшей. Ветошь начинает закрывать поверхность почвы. И корни растений в почве реагируют на это. Живой травы меньше. А за оградой живая степь.

 

Без человека и скота наша степь умирает

 

– Получается, что человек и его скот – неотъемлемая часть экосистемы?

– Вот именно! И это удивительно! Мы просто органически живем вместе с этой биосферой. Исключи нас со скотом, и степь фактически начинает умирать. Жалко, что нам в исследованиях мешает непонимание людей. Мы, оказывается, сделали ограды из алюминиевой проволоки…

– В открытом виде оставили такое богатство?

– Да (улыбается, разводит руками). Теперь придется огораживать искусственными веревками.

Есть сознательные чабаны, они помогают нам, никого не пускают в ограды. Есть и другие. Совсем недавно разобрали полностью самую крупную, хорошую ограду. Ну, как же так? (С болью). Ведь мы ради них и работаем, хотим знать, сколько они могут выпасать скота, как степь можно использовать. Придется восстанавливать.

– Сколько процентов территории Тувы занимают эти устойчивые степи?

– Где-то 35-38 процентов. Остальное – леса, горы.

– А они входят в поле вашего внимания?

– Конкретно сейчас – нет. Хотя в лесах много полян, есть высокогорные луга, пригодные для пастбищ. Они пока не изучены так, как степи. У нас нет лесовика – специалиста по лесу.

– Вы все время говорите «мы». Кого имеете в виду?

– Я привыкла говорить «мы». Один ничего не сделаешь. Мне помогают студенты университета – мои курсовики, дипломники, помогают аспиранты. Это тяжелая работа. Надо в жару сидеть и выстригать ножницами траву на участке в четверть квадратного метра. Каждую травинку! Землю копают ребята, отбираем корни, смотрим почву. И так до глубины – один метр.

Нашим научным руководителем по Убсу-Нурскому Центру является Виктор Викторович Бугровский. Он дважды доктор наук: технических и биологических.

– А как был создан Убсу-Нурский Центр?

– В 1984 году в Москве, в Академии наук группа ученых решила взять какой-то природный участок и поэкспериментировать. Там, где нет промышленных центров, далеко от центра, где есть традиционное природопользование. И так, чтобы были разные природные зоны. Выбрали Убсу-Нурскую котловину, которая находится на территории Тувы и Монголии. Поэтому и название – «Эксперимент Убсу-Нур».

Это была идея профессора Бугровского. Несмотря на то, что он был только доктором технических наук. Но он заядлый турист, моделировал с биологами. Раза три был уже в Туве. И, естественно, что тот, кто побывал в Туве, всегда возвращается.

С самого начала мы работали вместе. У нас была идея создать отдельную лабораторию. Сначала была создана биосферная экспедиция, поддержанная Биосферным Советом при Президиуме Академии наук России. Его возглавлял академик Яншин.

Экспедицией руководил профессор Бугровский, работавший в Институте управления РАН. Потом мы поставили вопрос перед правительством нашей республики в 1991 году. Президента Шериг-оола Ооржака дело тоже заинтересовало. Создали этот центр.

Сейчас у нас работает 12 человек, из них семь научных сотрудников. Наше направление – комплексное изучение природы. Практически мы изучаем традиционное природопользование. Будем распространять нашу методику по Туве и за ее пределами. У нас были и свои аспиранты, и зарубежные, например, из Китая, из Монголии.

У нас работали ученые из Белорусского ботанического сада. Мы сотрудничаем с учеными из разных стран, сами бывали в зарубежных командировках. С китайскими учеными организовали мониторинг по влиянию климата, осадков на естественные и антропогенные ландшафты. В марте наступает очередь российских ученых работать в Китае. В прошлом году китайцы приезжали к нам.

Имеем много публикаций: десять монографий и сборники «Информационные проблемы биосферы». В 1995 году в Москве была издана коллективная монография в двух частях «Эксперимент Убсу-Нур». У меня вышла монография. Провели семь международных симпозиумов.

 

С появлением «Эксперимента Убсу-Нур» началась другая жизнь

 

– Котловина расположена на территории Тес-Хемского и Эрзинского районов. Получается, что вы работаете на своей родной земле. Ведь вы сами из Эрзина? Как вы пришли в науку?

– Да, я из эрзинского села Морен. Отца звали Сюрюн Дадаевич Даргат, маму – Зоя Дугеровна Соднам. У меня было три брата и четыре сестры. Я – самая старшая. Семья была «полуинтеллигентской». Отец возглавлял колхоз в Морене. А мама занималась столярным делом.

Окончила я кызыльскую школу №2 с серебряной медалью. Потом – Московский госуниверситет, биолого-почвенный факультет. Работала в экспедициях. С открытием биолого-химического факультета пединститута четыре года проработала его деканом. Потом снова МГУ: аспирантура по специальности «география почв». Затем приняла факультет начального обучения в нашем пединституте и снова работала деканом с 1972 по 1980 год. Из-за насыщенной работы никак не могла завершить кандидатскую диссертацию. Она у меня лежала, устаревала.

Но потом с появлением «Эксперимента Убсу-Нур» наука у нас ожила, началась совсем другая жизнь... До этого просто преподавали. Мы включились в работу Виктора Викторовича Бугровского. Защитили свои докторские: по биологии – Чечекмаа Тюлюш-ооловны Сагды, по экологии – Сергей Октяевич Ондар. Еще пять кандидатских. Я свою кандидатскую защитила в 1990 году. Вот сейчас – докторскую.

– То есть, получилось, что профессор Бугровский стал таким «возмутителем спокойствия»?

– Да. Все оживилось, всколыхнулось. Начали работать с большой отдачей. Все лето в поле, с утра до ночи.

Георгий Николаевич был недоволен, не хотел, чтобы я пропадала в экспедициях, желал, чтобы я сидела дома и работала только в университете. Но сейчас я уже его приучила (улыбается). Сказала: «Хватит, не собираюсь больше сидеть».

– Казалось бы, вы совсем разные люди, работающие в разных научных областях. Как же создалась ваша семья?

– (Смеется). Все-таки в первую очередь люди находят друг друга. А потом уже наука прикладывается. Мы встретились в нашем институте. Это было в начале 60-Х годов. Я приехала из Москвы и была на конференции по линии общества «Знание». Я с таким воодушевлением рассказывала о новых строительных материалах, что он тогда обратил на меня внимание. Но у него была семья. К сожалению, сын-школьник умер. Поженились мы в 1966 году.

– Дети пошли по вашим стопам, в науку?

– У нас две дочери. Елена, старшая, – товаровед, окончила Ленинградский институт торговли. У нее своя семья, двое сыновей. А младшая, Светлана, стала географом как я. Сейчас окончила аспирантуру в Санкт-Петербурге по специальности «физическая география». Пока не завершила диссертацию: вышла там замуж, сидит с сыном – нашим третьим внуком.

– Но вы ожидаете, что она станет ученым. Как вы относитесь к тому, что Георгий Николаевич считает слово «ученый» очень высоким по своему значению, а нормальным, скромным – «исследователь»?

– Ну, это он так говорит. Исследователь – это более ответственно. Здесь глубокое значение. Исследовать можно не одно, а несколько направлений. А «ученый» – это нормальное звание.

***

Вот такие разные, но вместе. Более тридцати лет.

Почему? Наверное, только такой увлеченный своим делом исследователь-ученый сможет понять подобного человека. Пусть даже из другой области знания. И даже с другими взглядами на жизнь. Но преданного Науке.

«Сначала люди находят друг друга»? Похоже, что так. А наука, как бы высоко ни отрывала человека от обыденной жизни, прилагается.

Беседовала Чимиза Даргын-оол

Фото Виталия ШАЙФУЛИНА, автора и из архива семьи Курбатских

(«Центр Азии» № 7, 14 февраля 2003 года)