Так ответил на
мой вопрос человек, который мог бы задолго до появления у нас турецких и прочих шуб одеть жену в любые меха и пояснил:
«Добудешь - интереснее на чучела». Иван Матвеевич Путинцев по итогам соцопроса читателей «ЦА» удостоен
диплома читательских симпатий «Человек Года-97».
Он –
таксидермист, один из тех редких 25
мастеров на 250 музеев страны, специальность которых сравнима только с
работой дегустатора или настройщика - не
профессия, а призвание.
Таксидермист
изготавливает манекены и чучела животных, само слово переводится как «устройство кожи, шкуры», а греческое
происхождение слова указывает на древность этой профессии. Руками Ивана Матвеевича
созданы и пополнены музейные и научные коллекции в Туве, Красноярске, Дудинке,
Таймыре. Оказавшись в музеях Сибири, Севера, Горной Шории, Монголии, даже в
Японии и США не поленитесь узнать, если нет таблички с фамилией, кто автор
во-он той замечательной пичужки или ископаемого овцебыка. Наверняка ответ экскурсовода
прибавит вам гордости, вы услышите имя
своего земляка Путинцева Ивана Матвеевича. Он ровесник Майи Плисецкой, и как
она, в свои семьдесят три года полон планов, задумок, бодр и энергичен. В нашей
стране, пожалуй, только генсеки, поддерживаемые кремлевскими таблетками, демонстрировали
такую работоспособность.
– Каким секретом долголетней
работоспособности владеете, Иван
Матвеевич?
– Никаким.
Говорить много не умею, больше делаю. Натура отцова. Отец охотник, работал до
94 лет, никому в тайге не уступал.
– А вы?
– Да я больше
хожу один, кто со мной поедет за птичкой да за 100 километров?
– Расскажите, как вы попали в Туву, когда
это случилось?
– Приехал в
Туву в 1949 году из Красноярского края, из Салбы. Работал монтером, прокладывал связь в Эрзин,
Знаменку. Потом егерем в заказнике на станции «Тайга», на «Веселой». Очень
люблю этот уголок. В пятидесятые годы когда я там жил, столько зверья там было, пока не началось браконьерство…
– Ну это же все-таки тоже люди, в тайге со
зверем встретиться-то страшнее?
– В тайге
бояться нечего. Друг был, художник, не мог заснуть от шумов, я засыпаю, а он
утром сердится: «Всю ночь тебя сторожил, не спал!»
– И медведя не боитесь?!
– Зверь
никогда не нападает на человека. Медведь однажды за три метра пасся, собаки мои
мимо меня обратно пронеслись, бросили…
– И вы стреляли?
– Нет.
Закричал на него, заругался.
– И он ушел?
– Ушел.
– А откуда вы знаете, что ему надо
говорить?
– Один старик
наказывал: заорешь и зверь уйдет.
– А браконьерам что кричать?
– Тоже подход
нужен: если по-хорошему подойдешь – так и троих можно обезоружить.
– А если не сможешь, могут выстрелить в
человека?
– Да, могут и
убить.
– Я думала, это только в кино бывает.
Значит, опаснее человека в природе ничего нет. А как вы думаете, почему
раньше лес у нас так не горел: что ни весна, то пожары кругом?
– Кто-то
специально поджигает, молодежь, видно, интересно им что ли, да и охраны
никакой нет.
– Считаете, раньше был порядок?
– Как сказать,
вот дзеренов в Туве больше нет, их отстреливали по 50 штук из пулемета за
охоту, на грузовиках вывозили. Теперь дзерена только в музее и можно увидеть.
– А вам не жалко, когда вы сами убиваете
зверей, особенно детенышей?
– Жалко.
Иногда отпускаешь, чувствуешь, что птица с птенцами. Вот косуленок – несколько
дней ему от роду, без матери бродил, все-равно бы не выжил, рысенок павший –
залез под колодину, пропал. (Показывает на экспонаты, находящиеся в филиале музея по ул. Московской, 2а. Здесь,
в двух комнатах на 3 и 4 этажах расположена часть фонда отдела Природы.
Несмотря на то, что еще одна часть находится в филиалах музея по кожуунам
республики, объем накопленного материала давно перевалил за рамки отдела и нуждается
в создании отдельного музея с профилем
Природы. Спрашиваю сотрудницу музея, часто ли сюда приходят посетители,
оказалось, что приходят студенты художественного отделения – позаниматься,
забегают школьники, иногда целыми классами. Жалея детей, их пропускают бесплатно, когда у них не оказывается денег. Цена
детского билета – 1 тысяча старыми.)
– Как вам редкие экземпляры достаются?
– Меняешься,
приносят, дарят, что-то делаешь в уплату на заказ, покупаешь. Черный Гриф
(находится в музее имени 60 богатырей), например, был из Монголии, обменялся на
орла Степного. Брал отпуск без содержания, ездил в Красноярский край,
приходилось по тундре за 500 километров
лазить от Норильска, 280 видов собрал
только для Красноярского музея, в зоне затопления ГЭС работал, на
«Столбах», в Дудинке.
(Кстати,
только здесь я увидела воочию этого орла,
узнала что «степной» – это не
рифма для песни, а настоящая «фамилия».
Оказывается, и орел степной и гриф черный
занесены в Красную Книгу редких и исчезающих видов животных. Кроме
этого читателю будет интересно узнать, что такие необычные птицы, как: черный
журавль, пеликан, черноголовый хохотун,
сапсан, авдотка, аист улар, сокол-балобан и другие, в количестве 34 видов,
тоже из Красной Книги зарегистрированы в Туве. За возможность увидеть их хотя бы в музее надо благодарить Ивана Матвеевича).
– Расскажите, где вы ловите птиц?
– Очень
богатое и уникальное место – озеро Хадын.
На лето из Индии прилетают гуси, зимой с севера белые совы...
– Вы птиц,
наверное, легко по голосам
узнаете?
– Узнаю.
Как-то сидел у костра студентов на полевой практике, а они гадают, что за птица
в темноте тарахтит, преподаватель тоже не может ответить, пришлось принести им
и показывать козодоя. А наутро напросились
со мной идти. Водил их, рассказывал о каждой птичке, под конец подходим к
лагерю, а там куст попался рясный такой, стая воробьев до того на нем расшумелась,
решил проверить своих подопечных. Спрашиваю: что за птицы? Все молчат.
Вот, говорю, заучились, простых воробьев не можем узнать. Смеху было… В зимнее
время проводил занятия студентам по изготовлению чучел, тогда же, более
сотни чучел сделал для пединститута, в два месяца день и ночь работал,
создавал музей. Когда закончил, ни слов благодарности, ни фамилии своей не
увидел – выплатили скромную зарплату и все. Было еще предложение книгу
выпустить, описать всех птиц Тувы.
– Наверное,
эта работа вышла бы под именами двух Путинцевых, отца и сына.
Расскажите, пожалуйста, о своих детях.
– Было пять
детей, две дочери (одна живет за Саянами) пошли по другим специальностям.
Сын Николай кандидат биологических наук, работает заместителем председателя
Госкомитета республики по экологии.
– Значит все-таки семейная традиция не
прервалась, вы сумели передать любовь и интерес к природе. А хотели бы вы обучить
Николая Ивановича таксидермии?
– Мастерством
он владеет. Мы вдвоем сделали лошадь,
сейчас она находится в филиале музея по ул. Кочетова 106 (Музей Тувинских
Добровольцев). Учеников у меня нет. Бывает, что поработают рядом, кое-чему
научатся и говорят, я ученик такого-то, нет, учеником не один, не два года надо
побывать. За Саянами меня считают лучшим мастером Сибири, когда приглашают – внимание,
другое отношение, все что нужно для работы предоставят, только работай.
А когда все под руками есть и работается втройне быстрее. Будь и здесь нормальные
условия, я бы мог оставить замену,
паренька этой профессии обучить. Это очень трудная работа. Чтоб чучело
сделать, надо иметь художественное чутье, анатомию знать, мускулатуру и,
главное, передать, чтоб живая была.
Легче, конечно, «тушки» делать, мертвых птиц без позы, но это для научных
коллекций, неинтересно.
– Наверное, вы и шьете хорошо, ведь как,
например, с пятиграммовой пеночкой работать, это ж надо руки иметь, как у
хирурга?
– Повозишься
как с часами. А шить умею, однажды жене костюм сшил. Раньше модно было, просили
гимнастерки сшить – шил, брюки себе шил всегда, сапоги, гармони ремонтировал.
– Раз вы владеете портновским мастерством,
то и секреты скорняков вам должны быть известны. Почему чучела не пахнут, не
портятся, моли не боятся?
– Ядами
протравливаешь. А потом уход хороший нужен: от пыли, от сажи надо мыть,
проветривать, при хранении каждое отдельно заворачивать, не сваливать в кучу.
(Отвечая на вопросы Иван Матвеевич успевает поправлять, менять местами
некоторых птиц, чтобы соответствовали надписям , продолжает): подставки бы надо
хорошие, одинаковые, прочные. (Объясняет, что вместо змей пришлось выставить
муляжи, выкрадывают их часто из музея). Я видел, как ценят чучела в других музеях,
строгая отчетность, чтоб списать старое чучело пишут мне письмо и просят моего
согласия, высылают документы, чтобы я как специалист подтвердил своей подписью.
А у нас все наоборот: в фондах чучела лежат не завернутые, случайные люди,
технички накладывают как дрова, сделаешь прекрасное чучело редкой птицы,
смотришь – голова уже сломана.
– Когда коллеги поздравляли вас с 70-летним юбилеем, вы не вспоминали в тот момент,
когда и как вы впервые переступили порог музея?
– В музей я в
первый раз пришел в 1954 году. Чучел тогда было мало и очень старые. Задумался:
может и я смогу, попробовал сделать тетерку – получилось. А потом уже заведующая
Отделом природы при случайной встрече, узнав, что я таежник, спросила, смогу
ли я сделать чучела. Я ответил: «Вроде могу». Быстро поймал зайца и сделал
первое чучело в музей. Мастера тогда приглашали из Иркутска, большие деньги
платили, но он очень плохо делал, оставлял у крупных животных кости в ногах, и
чучела вскоре теряли естественный вид.
– А у вас другой способ?
– Я у крупных животных решил вытачивать ноги из
дерева, впоследствии заменил все чучела, и теперь они стоят, как живые. Первое
время старался как можно больше и лучше сделать, ездил по Туве, собирал живой
мир. Никто мне не мешал и никто не помогал, по своей инициативе я был и
столяр, и художник, и научный работник,
и архитектор. Задумал сделать выставку фенологии (раздел биологии,
изучающий периодические явления в природе: сроки прилета и отлета птиц,
распускание почек, цветение растений) в коридорчике музея, все разметил,
рассчитал, оформил несколько диорам, но директор запретил из-за отсутствия
научного плана. За три года никто этот план так и не написал, заканчивать пришлось
только с приходом нового директора Татьяны Иргитовны Соднам. Она ценила и
понимала мой труд, при ней все было оформлено, люди приходили в музей, подолгу
стояли, любовались. Один приезжий профессор очень удивился, что все это
сделано одним человеком, вызвал меня, руку пожал, сказал: «Снимаю шляпу и
кланяюсь перед тобой, как ты смог собрать и сделать такое богатство?» Тогда, в
пятидесятые и стали обо мне писать в газетах, центральных, российских, как о
мастере-самоучке.
– Вы всю жизнь прожили и проработали в
Туве, хотя родом из Красноярского края,
я знаю, что вы даже уезжали, но вернулись обратно. Скажите, были обиды,
непонимание, ведь трудно в таком возрасте переезжать, заново строиться?
– Для меня
Тува – это более полувека жизни связанной с уголками природы, большим
разнообразием зверья, птиц. Мне дороги горы, которые я прошел, которые
предстояло пройти. Все, что я за сорок лет сделал и мечтал сделать, пока есть
энергия, позволяет здоровье. Я бы
заменил в музее чучела крупных животных на новые и создал музей Природы. Это
моя давняя инициатива, одобренная Министерством культуры, хочу сказать добрые
слова об Анатолии Сергеевиче Серене, это с его помощью и одобрения, я
устроил свою персональную выставку. Более ста отзывов, добрых слов от
населения и гостей было написано и сказано, москвичи мне сказали: «Объездили
весь Советский Союз, такого не видели, дай бог вам здоровья». Хоть и не разрешили
тогда телевидению рекламу заранее дать, все равно люди пришли, дети увидели.
Было выставлено двести чучел крупных животных, птиц, грызунов. Музей не сделал
даже анализа, сколько посетило людей, какой от выставки доход, какая польза
была. Хотели тогда дать звание заслуженного работника культуры, но потом без
Анатолия Сергеевича (смеется) пять лет протянули. Доброго здоровья ему и
хороших успехов в жизни.
А из Тувы
вынужден был уехать, потому что работал как уже говорил, еще на станции «Тайга»
егерем. Хотел заслон поставить браконьерам, невзирая на личности, составлял
протоколы – чиновники стали с бумажками, разрешением на охоту в заказник
приезжать. Одну такую шпаргалку я даже в редакцию приносил, вот мне и
предложили уволиться. Я лишился тайги, где мог что-то для музея найти, да и
обстановка стала такая, что одному ездить стало опасно.
– А где ваше рабочее место?
– Мастерскую
недавно только с сыном сделал, сарайчик утеплил. А так дома, на кухне, в
однокомнатной квартире. Да какая квартира – списанная развалюха. В музее раньше
в подвале было помещение, но там нельзя
работать с ядами, нет вытяжной трубы, света
мало. А когда дали нормальное помещение, директор бывший попросила освободить, им самим тесно. Но это
не только со мной я наблюдал. Как поступает на работу грамотная, энергичная
молодежь, как только начинает брать инициативу в свои руки, тут им быстро
«отрубают крылья». И со слезами уходят, жаловаться некому, постоянного
руководителя нет, а каждый новый свою волю диктует. Молодежь мне всегда
нравилась, где несправедливость, всегда делилась, всегда доброжелательная.
Когда мне пришла пора выходить на пенсию, стали тихо ставить мне прогулы, день
ненормированный, а поступавшие чучела не регистрировали. Вот на собрании и
обвинили, что я ничего не делаю, получаю зарплату, так и оформили пенсию в 90
рублей. Сейчас зарплату начисляют, как техничке, а ведь я мастер высшей квалификации,
имею награды Министерства культуры СССР. А то, что должен был по закону, как
работающий с ядохимикатами, получать молоко, иметь в мастерской вытяжной шкаф
для вентиляции – этого никто никогда не учитывал.
– Материал для работы, зверей, птиц, вы
добываете сами, частично даже покупали на зарплату с таким трудом получаемую, а
остальное, глаза, например, откуда?
– Раньше
продавались, теперь нет нигде. Сам выдавливаю, оттачиваю, крашу.
– Можете сказать точное количество сделанного
вами, в музее мне сказали, что это будет очень трудно, отдельного подсчета нет,
а вы сами помните?
– В Туве не
знаю, не считал, что-то списывается, теряется, портится.
– Может дома, личной коллекции счет знаете?
– Сапожник без
сапог, ничего не держится, даришь… Косуленок вот только живет один. (Я решила
поначалу, что живой, но потом поняла, что слово «живет» очень точно выражает
отношение мастера к создаваемому: продлить хрупким творениям природы
жизнь, пусть застывшую во времени, но все же более длительную, чем это
им отпущено в реальности).
Щедрость
тувинской природы радует нас, изумляет приезжих и не дает покоя Ивану
Матвеевичу, знающему, как это изобилие тает с каждым днем, безжалостно
уничтожается и истребляется. На протяжении всей беседы он неоднократно возвращался
к одной и той же мысли:
– Я вот мечтаю
все Mузей Природы создать в Кызыле. Такая богатая фауна в Туве, сколько уже
собрано, готово. Красноярский край – богатый город, какие возможности, а
фонды музеев скудные, выставлять нечего, мастеров своих нет. В Новгород меня
приглашали, музей такой создать, отказался – далеко. Если бы у нас достроили
новое здание краеведческого музея, можно было бы в старом разместить Музей
Природы и осуществить мою мечту.
Прошло
время...
Прошло два
года. Иван Матвеевич перешел на работу в ТГУ, где стал директором
экологического музея. В 1999 году у него прошла персональная выставка, где
выставлялось более 300 работ. Он планирует изготовить чучела верблюда, дикого
оленя и яка, в надежде, что новое здание республиканского музея все-же скоро
будет сдано, и его мечта о музее природы сбудется.
Фото:
2. Иван
Путинцев в своем сарайчике-мастерской во дворе дома по ул. Первомайской.
3. Иван Путинцев
с овцебыками, изготовленными им для Таймырского музея. Фото из архива И.
Путинцева.
4. На балу
газеты «Центр Азии» «Человек Года-97» Иван Путинцев, получая диплом
читательских симпатий, вручил газете прекрасный подарок – двух
птичек-свиристелей. Слева направо: Надежда Антуфьева со свиристелями, ведущий
Бала Анатолий Серен и сам уникальный мастер Иван Путинцев. 13 марта 1998 г.