Перед Чимит-Доржу Байыровичем Ондаром у меня большой журналистский долг.
Все планировала спокойно побеседовать, сделать подробное
интервью и все никак не получалось. Не поверите – все катаклизмы мешали.
Когда был Председателем Верховного Совета Тувинской АССР, не
успела: август 1991 года, путч, быстрый его конец, потом политическая эйфория, в
которой мы все тогда пребывали. И Чимит Байырович уходит в отставку.
Был народным депутатом Российской Федерации, опять долго
собиралась: октябрь 1994 года, расстрел Белого Дома, Верховный Совет разогнан.
Стал Чимит Байырович работать в Постпредстве Тувы в Москве, исполнял
обязанности постпреда, и тут опоздала – на постпредовском посту его сменили новые,
молодые.
Ну, сколько же можно?
Восемь лет не могу спокойно побеседовать с человеком, который – целая копилка
жизни и истории, с очевидцем и участником всех потрясающих Россию катаклизмов
последних лет! А ведь сколько раз планировала, договаривалась… Замучив себя
профессиональными упреками, в последнюю свою московскую командировку решила:
пока не встречусь с Ондаром, из Москвы не уеду!
И вот встреча назначена
– в Министерстве национальной политики России, в строгом здании
Трубниковского переулка, по которому неслышным шагом в 17-22 годах ходил его
первый нарком – Иосиф Сталин.
Чимит Байырович первым
делом, совсем не по-московски, ведет меня в столовую Миннаца: «Сначала – обед,
разговор – потом». И только убедившись, что командировочной гостье уже не
грозит голодный обморок где-нибудь в районе Красной площади, и
по-джентельменски расплатившись за даму, по полной программе уничтожившей и
салат, и первое, и второе, и третье, переходит к беседе.
Беседуем мы в
конференц-зале Миннаца, где стоят стеллажи с символическими подарками –
сувенирами из разных регионов (я сразу же начала искать подарок из Тувы, но,
увы, его не оказалось). Разговор поначалу все время прерывается: то кто-то
приходит и о чем-то спрашивает Ондара, то срочно и незамедлительно вызывают к
министру – Рамазану Абдулатипову. Наконец, все вопросы решены и мы можем
начать беседу.
– Чимит Байырович, в чем суть вашей сегодняшней работы председателя
исполнительного комитета организации с таким серьезным и громким названием –
Ассамблея народов России?
– В 1998 году мы создали
Общероссийскую общественную организацию «Ассамблея народов России». В 1996
году Указом Президента Российской Федерации была принята концепция
государственной национальной политики Российской Федерации. Для реализации ее
был предусмотрен и такой пункт – создание Ассамблеи народов России. Это очень
серьезная организация.
С чем это связано? После
выхода Закона о национально-культурных автономиях, народ России, как бы
растащили по национальным признакам: татарская, славянская, немецкая,
корейская, украинская и т. д… Даже объединение Ондаров в Туве создали.
Очумели, понимаешь (смеется).
А общей координирующей силы в стране не оказалось.
Ассамблея создана для
того, чтобы объединить все здоровые национальные силы, и их энергию направить
в созидательное русла для укрепления дружбы народов и сохранения целостности
страны. Ассамблея не политическая организация. Наш девиз: «Дружба народов –
единство России».
Возглавляет Ассамблею
видный государственный, общественный деятель, академик Рамазан
Гаджимуратович Абдулатипов, а моя должность на моей шее, как председателя
исполнительного комитета Ассамблеи – вся черновая работа с регионами, федеральными
органами власти, общественными организациями, короче говоря, все организационные
работы.
– А как получилось, что именно вас выбрал Рамазан Абдулатипов?
– Как получилось? Я ушел
на пенсию. Хожу, радуюсь – пенсия! А тут, в Госдуме, меня увидел Рамазан
Гаджимуратович:
– Чимит Байырович, где
вы работаете?
– Нигде. Я на пенсии.
– Как? Какой же вы пенсионер! Завтра ко мне приходите.
А он заместителем тогда
работал у Черномырдина.
– Да там у тебя такие
секретари, меня не пустят.
– Скажи только: «Ондар».
И в любое время пустят (смеется).
Пришел я назавтра. «Важнейший
вопрос в реализации государственной национальной политики, – говорит Рамазан
Гаджимуратович, – это создание Ассамблеи народов России. Это тяжелейший
вопрос, и я тебя очень прошу – возьмись».
Вот он меня и
«затолкал». Стал знакомиться с территориями, со всеми учеными. Мы в свои ряды
всяких экстремистов не принимаем. А только тех, кто хочет в нашей стране жить в
мире и согласии, укреплять государство.
– Вы упомянули о создании в Туве объединения Ондаров. Вы, как Ондар как
к этому относитесь?
– Это не годится. Ондары
– ведь те же тувинцы. Завтра Монгуши создадут свою организацию, потом Ооржаки,
Салчаки…
– Вас на съезд всех Ондаров приглашали?
– Нет. Правда Чылгычы (прим.:
министр культуры РТ Чылгычы Ондар)
мне сказал: «Мы вас приглашали». Но я никакого приглашения не получал. Если
бы получил и была возможность, то приехал бы. Но выступил бы со своим мнением.
Я умею выступать в таких ситуациях (смеется).
– Раз уж вы сказали о пенсии, думаю, не будет некорректным задать
вопрос: а сколько же вам лет?
– Шестьдесят семь.
– Как? Ни за что бы не поверила!
– Видишь, как я тебя
поймал! 67 мне по паспорту. А на самом деле я моложе.
Когда у нас в сорок
четвертом году была паспортизация, грамотных людей было мало. Многое путали при
записи. Вот Шойгу, например, – это ведь его имя, и Ширшин – тоже имя, а
стало фамилией. И у меня перепутали возраст. И чуть в армию даже не взяли,
мальчишкой (смеется). А на
самом деле я с тридцать шестого года, то есть шестьдесят три.
– Чимит Байырович, расскажите о своих корнях, детстве.
– Дед у меня был
знаменитый человек. В одном человеке лама, шаман, столяр, мастер по золоту и
серебру. Его звали Дарган-Хелин (кузнец-священник). Очень уважаемый человек.
Жили в местечке Устуу-Ишкин Сут-Хольского района. Мой отец был прекрасным
кузнецом, но, конечно, не таким мастером, как дед. В верховьях Устуу-Ишкина,
в скалах, в самом крутом месте я родился. Как-то однажды добирался пешком,
еле-еле добрался. Там даже на лошади верхом не проедешь.
– А где вы учились?
– В Ленинграде. Закончил
Ленинградский политехнический институт имени Калинина. Мне повезло – это
один из крупнейших вузов СССР. В Ленинграде мы и с женой, Диной Николаевной,
познакомились.
Она училась в другом
институте – в Ленинградском технологическом институте имени Молотова.
Инженер-технолог. А общежития наши были рядом. Мы друг другу солнечных
зайчиков зеркалами в окна пускали. Так и познакомились. У нас была комсомольская
свадьба. До сих пор хорошо помню: закуска – два таза винегрета и водка (смеется).
– Это сколько лет вы вместе?
– В этом году уже сорок
лет. Дина Николаевна – химик. Она за мной все ездила: в Ак-Довураке
начальником химической лаборатории электростанции была, в Кызыле лаборантом
химлаборатории пединститута, преподавателем Тувинского филиала Красноярского
политехнического института, лаборантом агрохимлаборатории Московской геологической
экспедиции.
– Да уж, думаю пришлось Дине Николаевне все стройки Тувы с вами
пережить, ведь многое построенное в Туве с вашим именем связано. А с чего вы
начинали?
– В Кызыле тогда, в 1960
году, когда приехали после института, было единственное стоящее новое
предприятие – пивзавод. Я там работал главным механиком. Интересный был
момент: слесаря сначала надо мной издевались: «Что этот инженер понимает!»
Действительно, в первое время я ничего не понимал. Это серьезно задело мое
самолюбие. Твердо решил победить. Я работал с ними с утра до ночи, вникал во
все – разобрался. Утром приходят слесаря – я работаю, днем – работаю. Ночью
приходят – работаю. Все быстро ухватил – я ведь механик и электрик неплохой.
Стал все делать своими руками. Зауважали.
Потом выбрали секретарем
комсомольской организации. И у меня была первая стычка с секретарем первичной
партийной организации завода – Плотников такой был. Я не любил, чтобы мной
командовали. А он командовал: «Делай вот
так!» Мы чуть не подрались!
Потом, видимо, дошло до
официальных органов, что появился такой боевой парень, и меня вдруг избирают
депутатом кызыльского горсовета. А на первой сессии вдруг избирают членом
горисполкома.
Вот отсюда и пошло. Не
раз выступал, не раз был наказан в жизни за резкость свою, правда, без тюрьмы (смеется).
Потом секретарь парткома
Попов предложил работать начальником СМУ «Сельэлектрострой». Я пришел домой,
рассказываю жене. Как быть, опыта-то нет в этом деле. А она: «Какая зарплата?»
«Двести шестнадцать рублей». «Иди! – говорит. – У нас долгов много, так ты
месяца три подработаешь – хоть с долгами рассчитаемся. За три-то месяца тебя
не выгонят? Нет, не поймут еще!»
Ну, и стал работать.
Управление систематически не выполняло план. Руководил им майор в запасе
Симаков. Я ведь действительно плохо разбирался, особенно в финансах, не
знаешь с чего начать. Мне хорошо помогли опытные люди, такие как Первухин,
Семенов, Скляров, главный бухгалтер Терещенко. Я чистосердечно признался
перед ней, что плохо разбираюсь в финансах, помогите. Она в течении недели
учила, как составлять бухгалтерский баланс. Потом под ее контролем самостоятельно
составлял, пока полностью не освоил. Она была первым моим учителем в финансах.
Впервые в Туве мы начали
ставить тридцатипяти киловольтные электролинии. Это те, что идут в Балгазын,
Каа-Хем, Бай-Хаак, и первый переход высоковольтной линии через Енисей на
Кок-Тее.
Видела большие
металлические опоры электролинии у парома? Это изготовили сами. По проекту их
мы должны были получить из Новокузнецка, тогда у нас такого транспорта не
было, и Саянский перевал не позволял. Решили сами изготовить. Был у нас сварщик
Таскач, и он сварил эти опоры, и вопреки всем морозам они до сих пор служат,
как видите. Поставили их в 1961 году. Наше Управление через два года вышло в
число передовых среди предприятий Министерства и получило переходящее Красное Знамя ЦК КПСС,
Совета Министров СССР и ВЦПС. Мы все были почти одинакового возраста. Мы очень
дружно работали. Купили целую бочку пива. Очень весело отметили, как в таких
случаях бывает, друг перед другом брали обязательства, что знамя никому не отдадим.
– Память о вас. Буду теперь через паром переправляться и Чимит
Байыровича со слесарем вспоминать.
– Мне вообще очень
многое повезло первым делать. Ну а потом перевели на комбинат «Туваасбест»
генеральным директором комбината. Самое главное – жена видела и понимала: я
днем и ночью старался все познать, читал различные экономические, финансовые
книги и литературу по психологии. Она уже не спрашивала, сколько зарплата и
когда выгонят – видимо, почувствовала, что я что-то соображаю.
Комбинат только
строился, такие машины, техника! А горных разрезов я в жизни не видел.
Посмотрел-посмотрел – пошел к Тока: «Салчак Калбакхорекович, я ничего не
понимаю». Отправьте меня на месяц на «Ураласбест». Отправил. Там по две смены
работал, все специальности прошел: регулировщик, мастер, начальник смены.
Через месяц кое-чего уже соображать начал, разбираться…
Мне было очень трудно.
Специалистов нет, жилья нет, все с нуля. Но, преодолев все трудности, через
полтора года мы заняли первое место среди предприятий Минпромстройматериалов
СССР и нам присудили переходящее Красное знамя ЦК КПСС, Совета Министров СССР
и ВЦПС.
– А сейчас сердце не болит за то, что умирает город Ак-Довурак, фактически
умер комбинат?
– Не спрашивай меня. Не
береди сердце! Я вообще сейчас как в Кызыл приеду – только на даче живу. Не
могу смотреть – каждый же объект пропущен был через сердце. А сейчас
разрушено… Как можно просто это созерцать?
…Можно было не допустить
такой развал. Домостроительный комбинат, кирпичный завод уничтожены – обвинять
некого, нет инвестиций в строительство. Но кожевенно-пимокатный завод
почему не работает. Шерсть есть, все есть. Он ведь в войну работал. Швейная
фабрика. Кызыльский пивоваренный завод.
Давай лучше снова – о
добром, о тех стройках. Ну вот, работаю я на комбинате, хотел уже кандидатскую
защищать. Снова предлагают: управляющим трестом «Тувинстрой». Отказывался до
упора. Я же понимаю в строительстве только то, что кирпич имеет четыре грани!
Звонит Тока: «Чимит Байырович, вы завтра можете приехать?» Он всегда так,
никогда не говорил: «Приходи!» А всегда: «Как у вас со временем? Сможете?»
Вроде бы первый секретарь обкома партии, такой человек, приказал бы – и я прибежал.
Я потом у него многому в этом учился. Салчак Калбак-Хорекович был человек
большого жизненного опыта, хорошо ориентировался в любых ситуациях. Он был
доступным почти для любого человека. Он действительно был лидером и, если
хотите, вожаком. Ему безгранично верили.
Ночью жена ревет – не
хочет из Ак-Довурака ехать. У меня какой прекрасный коллектив был! Дружный,
все – молодежь! Я же там еще и тренировал ребят по борьбе самбо.
– Так вы самбист?
– Да. Еще в Ленинграде
выполнил норму мастера спорта по самбо. Видишь, уши у меня сломаны. Так я
там, в Ак-Довураке, секцию организовал. Президент Ооржак мне потом рассказывал,
что когда пацаном был, бегал на мои уроки.
– И президент у вас учился? Каким же учеником-самбистом он был?
Старался?
– Я откуда помню? Пацаны
маленькие бегали – я разве всех помню? А он помнит. Это очень приятно. Он не
проявил высокомерность. Он все-таки – президент. Он вообще с большим
удовольствием вспоминает все, что связано с нашей совместной работе.
Ну, дальше. Приехал я в
обком. Тока говорит: «Ну что, вы не согласны с нашим предложением?» Я опять
свое – действительно страх божий, ничего в строительстве не знаю. А он: «Нам
не нужен инженер железобетона. Нам нужен инженер души человека. У вас все
получится».
Ну и стал работать
управляющим трестом. Проработал почти девять лет. Строили Дом
политпросвещения, вторую очередь комбината «Туваасбест», «Тувакобальт»,
кызыльский домостроительный комбинат, муздрамтеатр, кызыльский аэропорт, жилые
дома, школы, детские учреждения республики,
Старый Шагонар переносили, асфальтировали улицы Кызыла... Какие замечательные
люди работали тогда! Спасибо им, земной поклон.
С каким энтузиазмом все
делали! Если все рассказать – ... Я пишу сейчас.
– Воспоминания?
– Да, потихоньку пишу.
Умру – отдам. При жизни не буду. Отдам какому-нибудь толковому человеку –
может, обработает, опубликует. Такой период был! Об этом будущее поколение
должно знать.
– А председателем Совмина Тувы сколько лет вы проработали?
– Сначала заместителем,
а потом, с 1977 года, восемь лет – председателем Верховного Совета.
– С поста председателя Верховного Совета вы 28 августа 1991 года
добровольно уходите в отставку. У нас в республике как-то не принято уходить
в отставку самому: как бы не критиковали, каждый держится за свое
высокое кресло. Вы были единственным. Для того, чтобы принять такое решение,
нужно было, наверное, определенное мужество?
– Мужество в каком смысле?
Не в том, что мне не хотелось уйти, а в том, что правильно ли я поступил? Что
будет после?
– И правильно ли вы поступили?
– Я правильно поступил.
Шла смена общественной жизни в стране. Обновление. А обновление символизируется
с новой порослью, молодыми. «А что этот старый может сделать?» Тем более и
тогда говорили и сейчас говорят: «Не в то, мол, время жили, и все, мол,
было плохо». И в этой ситуации вера в наше старшее поколение падала. А
когда новый человек, может быть, еще неопытный, может быть, не знающий
столько, сколько я, но в него была в людях вера…
Если бы я сам тогда не ушел, эта тяжба и
дальше бы шла: вот, мол, партократы молодым дорогу не дают, а Бичелдей такой
хороший, народ его любит, у него хорошая программа, и Ооржак такой хороший,
экономист. А этот, дурак старый, сидит, всем мешает.
Это решение мы принимали
дома. Вечером в семейном кругу решили: «Все!» Семья сказала: «Папа, надо
уходить». Ведь факт – чеченские события. Если бы там кто-то вовремя ушел, то
все еще можно было как-то погасить. В тот тяжелый период, помните: выезд людей
из Тувы, политическая голодовка, мне хотелось как-то удержать, успокоить
людей.
Кстати говоря, когда
работал председателем Верховного Совета, для меня на сессию идти было
каторгой. Я же все время, работая председателем Совмина, конкретными делами
занимался – экономикой. А парламент был для меня адом. Ночами перед сессией
не спал. Благо, заместители Козлов, Кажин-оол мне здорово помогали, мы очень
дружно работали.
И все время казнил себя:
сессии не так провожу, не так сказал. А когда недавно стенограммы прочитал,
оказывается, все правильно говорил (улыбается).
– Тогда, после неудавшегося августовского путча, Кызыл жил бурной
политической жизнью: Андрей Ашак-оол, Эрес-оол Ооржак, Сергей Баир и Вячеслав
Салчак начинают на центральной площади голодовку, требуя самороспуска
парламента. Перед началом сессии 28 августа, помню, площадь была забита нароыдом. У меня
хранится архивная фотография с того дня, на которой – большой плакат:
«Ашак-оол А., Баир С. требуют отставки Ширшина и Ондара Ч.-Д. Б. – пособников
ГКЧП».
Сейчас, спустя годы, считаете ли вы этот упрек справедливым? Были ли вы
этим пособником, ведь во время путча вы находились в Москве?
– Это было так: мы,
делегаты, приехали в Москву на подписание Союзного договора. Утром 19 августа
звонит мне Николаев, председатель Верховного Совета республики Якутия:
«Слушай. Ты радио слушаешь? Какое-то ГКЧП!» Включаю – действительно! Тогда все
мы, председатели Верховных Советов, спустились в вестибюль гостиницы «Москва».
Мы как первые руководители республик пошли в Кремль. Встречались с Янаевым
и Лукьяновым. Председателей Совминов направили в Белый Дом. Если об этом
писать, на это требуется отдельное время. Одним словом, все это время, как
член Верховного Совета, находился в Белом Доме. Внимательно наблюдал, что на
самом деле происходит. Это тоже отдельный сюжет. Отдельный разговор. Но,
единственно могу сказать: видел я истинных
и честных людей, которые ни при каких обстоятельствах не теряли своего
человеческого достоинства. Видел бессовестных карьеристов, предателей. Особо
в это время независимо, на мой взгляд, достойно держали себя Зоя Назытыевна
Сат, наш депутат (это человек, который ни перед кем не преклонялся), конечно,
Норбу Тамара Чаш-ооловна, с присущей ей независимостью при любой власти.
Но средства массовой
информации, и московские давления практически не давали им дать трезвую
оценку, то есть шла бескровная, слава богу, смена общественного строя. Очернения
советской власти, свержение Советского Союза, о которых после всех этих перетурбаций сейчас даже многие бывшие
демократы с большим сожалением вспоминают. Дело сделано. Об этом может быть
только одни воспоминания. В принципе я верю в торжество социалистической
системы, социальной справедливости. Почему 10-15% населения не знают, куда
девать деньги, а 30-40% голодают. Ведь земля принадлежит каждому человеку.
– Какой период вашей жизни вы считаете самым мрачным?
– Когда умер мой отец.
Мы остались вчетвером. Я – старший. Я был совсем маленьким ребенком. И все на
меня легло. Мы с матерью, а она была совершенно неграмотная, ходили по людям,
собирали по ведру хлеба. Я тогда смотрел в лица людей: кто-то дает хлеб от души,
а кто-то: «На!» – как собаке. И вот это было ужасно тяжело.
В то время, в 40-х
годах, колхозов-совхозов не было, и все школы строились общенародным
способом. Умер отец, есть хозяин, нет хозяина – не учитывалось. Каждая юрта
должна была привезти два бревна на постройку школы.
А я и сейчас маленького
роста, а тогда и совсем был маленький, как шапка. За сто километров зимой
надо было отвезти эти бревна. Срубили с дядей на перевале Адар-Тош. Холод
страшенный. Дядина кобыла везет бревно, и моя серая кобыла везет бревно. И
вдруг – волки! Он говорит: «Вперед иди!» А волки – за мной. Я – в сторону. А
они опять, не к дяде идут – он большой,
сильный – а ко мне…
Решили во второй раз
везти с другой стороны с верховья Ишкин. А зима, а наледь, моя лошадь не
подкована. Отец был жив – ковал, а без него подковать некому. Как начало лошадь
крутить! Это было ужасно… (Надолго
замолкает, отворачивается, незаметно вытирая глаза).
…Много видел я тяжелого
в детстве. И не забуду этого чувства беспомощности… Сам маленький, а в доме –
старший. Все думал: «Когда же я вырасту? Вот скорей было бы мне двадцать лет,
я был бы сильный, крепкий»...
– Удивительно. Сколько лет прошло, а вы до сих пор так переживаете…
Видимо, детские воспоминания действительно самые сильные. А я почему-то
думала, что вы, отвечая на вопрос о самом мрачном периоде, назовете расстрел
Белого Дома и Верховного Совета России в октябре девяносто третьего.
– Что Белый Дом? В Белом
Доме я особого страха не чувствовал. Почему я там оказался? Я наблюдал за этим
позором – противостоянием двух властей. Просто наблюдал. Я нигде не выступал, в
«черные списки» не попал.
А я старался понять: как
это так? Здесь законно избранный народом Верховный Совет, там – законно
избранный народом президент. Неужели не могут договориться? И этот позор я
наблюдал.
Я не считаю, что тем,
что находился в Белом Доме, что-то героическое совершил. Если бы не находился
там, я бы сегодня перед вами, избирателями, был виновником. Вы же за меня
голосовали. Какое право имел я самовольно уйти?
Я ушел третьего октября
где-то в 11 часов вечера. Думаю: помоюсь, высплюсь и вернусь. Стреляли еще
только из автоматов, пули в окна залетали. Я с шестого этажа наблюдал. Но я
никогда не думал, что начнут стрелять из пушек! Настоящий же огонь открыли
четвертого числа. Утром четвертого прихожу – Белый Дом окружен. Все – не пройти.
Об этом позоре я тоже сейчас пишу в своих воспоминаниях.
И вот, интересное дело –
когда Белый Дом расстреляли, никто мне даже не позвонил из руководства
республики. Здорово, да?
И в то же время
Татарстан и Башкортостан специальный самолет послали и увезли своих депутатов.
А мне даже никто не позвонил, не спросил: «Ты хоть живой там?» Понимаешь,
как это обидно? Пусть я не нравлюсь, но не спросить: «Ты жив?» – …
Единственный – депутат
бывшего Верховного Совета – Неделин. Он был в Москве, прибежал ко мне:
«Как вы живете, Чимит Баирович?» Сто рублей дал – большие тогда деньги. Я
ведь тогда без денег остался, без работы.
– Чимит Баирович, что-то я вас все на мрачные, тяжелые воспоминания
своими вопросами толкаю – вы уж извините. А самое яркое, светлое воспоминание
в вашей жизни?
– Это в семьдесят
четвертом году было, зимой, когда соединялась дорога между Ак-Довураком и
Абазой. Это такая радость была! Великая! Будто соединяются два народа. Потрясающе
было! Снег, ночь, зима, – и люди в рабочей одежде бегут навстречу друг другу,
обнимаются. Такая радость! Как на фронте. Как победа. Строители специально
до этого дня не ходили друг к другу.
Я люблю соединение, а не
разъединение. Я вообще какой-то неконфликтный человек. Три правила у меня
есть, по которым всегда определяю, где я сам ошибку допустил.
– Что же это за правила?
– Выслушать человека.
Понять человека. И простить человека.
– Учитывая ваш большой жизненный и политический опыт, советуются ли
с вами наши тувинские молодые политики?
– Кто советуется, кто
нет. В последнее время им, наверное, моя помощь совсем не требуется. И не
звонят…
– А наши земляки в Москве? Ведь их сейчас там очень много, начиная с занимающих видные
посты и заканчивая перебравшимися в Москву предпринимателями. Но я ощущаю,
приезжая в Москву, они живут разрозненно.
– Мы часто сейчас думаем
с Кара-Кыс Донгаковной Аракчаа: создать в Москве национально-культурную
автономию тувинцев. Независимо от национальности. Я уже список составил.
Много фамилий в этом списке.
Стараюсь никого из
земляков, живущих сейчас в Москве, не забывать, со всеми поддерживать связь.
Особенно с нашими ветеранами. Только горькая участь мне в последнее время
досталась – провожать их в последний путь…
Только Серяков (прим.:
до 1991 года – председатель Совмина
Тувинской АССР) да я хоронили Цевменко. 35 лет отдал он Туве, ее
экономике, был зампредседателя Совмина, а умер в 85 лет – похоронить некому
было.
Хоронили Светлану
Владимировну Козлову – кроме родных, один только я от Тувы и был на похоронах.
А ведь это великий человек! Русский человек, родившийся в Москве, на
Сухаревке, всю жизнь с молодости прожила в Туве. Как она осознала тувинскую
культуру! Сколько стихов, переводов, сколько статей! Всю жизнь Туве отдала.
Когда она лежала в
московской больнице, заставляла тувинский чай носить, чтоб ей силы дал,
помог. А все о Туве спрашивала. За три
часа до смерти с ней в последний раз говорили в больнице почти полтора часа.
«Говорят, ноги надо резать. Как думаешь, Чимит Байырович? Как там Тува будет
без меня? Я вот здесь три стихотворения про Туву написала»... (замолкает). А через три часа
звонят умерла. Что получилось? Прошла
операция. И кто-то сказал: «Поднимите ноги». Она – поднимать, а их – нет. И,
видимо, шок. Поднялось давление, началось кровотечение. Я счастливый человек,
что вовремя пришел, поговорил, услышал последние слова Светланы Владимировны…
Через семь дней ее похоронили на кладбище. От постпредства была Роза Иргитовна
Сашникова. Она очень отзывчивый, заботливый человек и работает с начала
образования постпредства.
– Вы всем этим занимались по поручению нашего тувинского представительства,
как бывший и.о. постпреда, ведь эта забота о земляках, о тех, кто отдал годы
жизни и здоровье Туве, наверное, должно быть одной из главных задач представительства?
– Нет, я стариками
нашими просто по-человечески занимаюсь. Кто-то ведь должен это делать?
Вот о пенсии Куценко,
бывшего заместителя председателя Совмина, хлопотал. Как проживешь в Москве
на 450 рублей пенсии? Нельзя забывать стариков. Когда молодой, здоровый – гоняй
его, заставляй работать, а сил не стало, немощным стал – что, никому уже не
нужен?
Красный, Мендуме,
Анчимаа – это же наша история, наша жизнь. Так Шолбану Кара-оолу, когда он
прошлым летом ко мне приходил, и сказал: «Имей в виду, умирают наши старики,
а с ними – и наша история. Ты хоть цветочек, открытку им в праздник пошли. Не
забывай!» Раньше партаппарат никого не забывал, всегда поздравлял. Через них,
наших стариков, мы объединим наше общество.
Нельзя вычеркивать из
жизни людей, нельзя вычеркивать историю. Нельзя говорить: «То время было
плохое, и значит – они все вредители». Раньше царь был плохой, а теперь вот
как история повернулась: все наоборот пишут – царь хороший.
– Восемь лет живя в Москве, вы уже ощущаете себя москвичом?
– Ни в коем случае. Я
каждую ночь вижу наши речки. Слушай, почему так? Я ни разу не вижу московские
сны, московских товарищей. Все сны – только о Туве.
– Мы в Туве всегда сильно интересуемся – у кого какая квартира и
собственность в Москве есть. Ваша московская, бывшая депутатская квартира, –
ваша собственность?
– Заложником этой
квартиры стал. Прописали меня, но приватизировать не имею права. Если уеду –
все, квартиры нет.
А мне квартира для чего
нужна? Чтоб внучка выучилась, пока я живой, чтоб внук через эту квартиру
получил образование, когда в институт поступит. Он сейчас с роsдителями в
Кызыле живет, там пока учится.
– Расскажите о вашей семье, детях.
– Сын Леонид живет в
Кызыле. Мы воспитали его таким, что он здорово любит трудиться, но не умеет
продать, купить. Нет у него этой струнки. Он хороший инженер-строитель, а
строек в Кызыле нет, все закрылось, так что он практически без работы. Ремонтирует
свой дом – руки золотые.
– У вас ведь очень интересная невестка – балерина. Я помню, давно,
когда она только приехала после училища по распределению в Кызыл, писала о
ней. Еще тогда она в общежитии мыкалась. А потом услышала – сын Чимита
Баировича быстро разглядел балерину-красавицу и женился. Это,
наверное, в папу – такой напор, с учетом солнечных зайчиков, которыми вы
пленили свою супругу?
–
(Смеется). Да, наверное. Да,
Ира у нас балерина. Она тогда одна русская по распределению в Кызыл
приехала, все остальные ребята были местные, тувинцы. Ира у нас молодец.
Сейчас преподает в училище искусств.
У нас семья оказалась
многонациональной: моя жена – русская, с Вологодской области, жена сына – из
Хабаровска, у нее в роду есть и украинцы, и цыгане. Наверное, смешение всех
кровей повлияло – и внучка у меня оказалась очень талантливым человеком. Прямо
скажем.
– Как-то наш мудрый человек Кенин-Лопсан тоже говорил об этом. Он
сравнил феномен Нади Рушевой, родившейся от смешения двух культур – Востока и
Запада, с феноменом Пушкина, в жилах которого текла и африканская, и русская
кровь. Он говорил тогда о том, что от смешения разных кровей, разных народов
как раз и родятся таланты.
– Да, он прав. Лена с
нами в Москве живет, учится с первого класса. Из девяти первых классов собрали
во втором классе способных детей в один. Сейчас Лена в восьмом. И среди всех
этих детей она – отличница. Неплохо знает английский, второй год изучает
немецкий. Рисует хорошо. А сочинения пишет просто потрясающие. Все наши силы
сейчас направлены на то, чтобы ей как-то помочь. Нашему брату уже конец, а вот
это поколение может что-то стране дать. Второй внук, Алеша, учится в Кызыле, в
школе номер семь. Учится он хорошо, занимается теннисом.
– Ну, глядя на вас, я никогда не скажу, что вашему поколению уже конец
пришел. В свои шестьдесят семь быть таким энергичным, а еще и такое большое
дело на себя взвалить! Как это вам удается?
– Я считаю, если человек
перестает работать – он киснет. Если бы у меня была такая способность, как у
вас – писать, я, может быть бы, и писал. А писать-то я как раз и не умею.
Просто так – отразить, что произошло, могу, а чтобы мою писанину с удовольствием читали, вот как
Пикуля или Кудажи, – я не могу.
И еще: каждый день по
утрам в любую погоду – физзарядка.
Так что так в Кызыле и
передайте: Ондар еще жив, еще бегает!
Прошло время...
Чимит-Доржу Баирович
продолжает работу в «Ассамблее народов России». Его имя по итогам 1999 года
занесено в Доску Почета активистов Ассамблеи. Хранит огромный архив документов
и фотографий, мечтая все-таки написать книгу, ведь накоплен огромыный жизненный
опыт. Но пока на книгу не остается времени – у народов России очень много
дел.
Фото:
3.
Комсомольская
свадьба: молодожены Дина и Чимит-Доржу за праздничным столом.
26 сентября 1959
г., г. Ленинград
4. Директор комбината «Туваасбест» Ч.-Д. Ондар выступает на
сессии Верховного Совета Тувинской АССР. В президиуме – К. С. Шойгу и Т. А.
Стал-оол. 1967 г.
5. Ч.-Д. Ондар с лучшими мастерицами во время
профессионального конкурса «Лучший каменщик и штукатур». 18 апреля 1970 г.
6.
Ондар – первый парень в институте! Ленинград, конец 50-х годов.
7.
Чимит
Байырович с супругой Диной Николаевной и внучкой Леночкой. 1998 г.