Для одних она – почти недостижимый идеал. Для других – «накрашенная
кошка».
Ее появление в самом многолюдном кызыльском обществе не
остается незамеченным и на все лады не обсужденным. Кто же эта женщина, что
скрывается за броской внешностью, вызывающей ожесточенные пересуды кызыльских
матрон и заинтересованные взгляды мужчин?
Что дает ей силы выглядеть всегда эффектной и счастливой, и
осуществить свою мечту о прекрасном Париже?
С Ириной Ондар-Пятышевой
мы познакомились шесть лет назад довольно неожиданным образом. Объявили к 8
Марта в газете заочный конкурс на самую эффектную женщину Кызыла. И
единственным мужем, выдвинувшим на конкурс свою жену, оказался Олег Пятышев,
рассказавший о своей Иришке.
Потом выяснилось, что
Олег мне особенно близок – он мой земляк, мурманчанин. Оказалось, что даже
наше детство прошло на одной улице – Полярные Зори. В Кызыл Олег попал, когда
семья приняла решение переехать на родину жены: Ира готовилась к родам, а
тяжелый климат Мурманска с его полярными ночами переносился с трудом.
Позже мы стали с Ириной
встречаться все чаще и чаще. Как профессиональный балетмейстер она первая в
Кызыле открыла свою творческую школу – частный театр «Балет и мода», где учит детей, девушек и юношей секретам
пластики, танца, красоты и макияжа. Театр давал необычные, яркие представления,
называющиеся на французский манер «Ирэн-шоу», в которых участвовали даже
столь любимые Ирой …кошки. Ирина выделялась своей нестандартностью, смелостью,
яркостью. И в то же время – своей необычной деловитостью, обязательностью,
пунктуальностью.
Окончательно добила меня
Ирина, прислав в марте этого года открытку из …Парижа, а потом – неожиданно
появившись второго апреля на Балу газеты «Человек Года». Так что у нас
получилось на сцене почти как в «Двенадцати стульях». «Ира, из Парижа?!» –
изумленно воскликнула я, подобно дворнику Тихону. На что Ира совершенно
спокойно подтвердила: «Да, из Парижа, и скоро снова уеду».
Перед отъездом в Париж я
предложила Ирине встретиться для интервью. И оказалось, что вроде бы уже
достаточно хорошо зная ее, я ее совсем
не знаю.
Мы беседуем за столом у
нее дома в присутствии членов семьи – мужа Олега, детей – немногословного
пятнадцатилетнего Володи, очаровательной белокурой Элечки-Элизы и весьма
упитанного кота Бусика.
– Ира, я пришла мучить тебя вопросами, работать не покладая рук,
вернее, языка, а тут – парадный обед на столе… Я думала, ты, как танцующий
балетмейстер, которому всегда надо быть в форме, и сама не ешь, и семью
голодом моришь.
– (Смеется). Как видишь, никто не
истощен. Я люблю готовить, особенно нечто пикантное или сладкое. Приготовлю,
съем чуть-чуть, а Олегу приходиться доедать. Просто питаться, конечно, надо
правильно. Обязательно фрукты и овощи свежие, соки и напитки. После шести
часов – никакой еды. Вот этим я Олега мучаю сейчас, после Парижа. Я с детства
привыкла к правильному питанию. Почти не ем хлеба – в Ленинградском
академическом хореографическом художественном училище имени Вагановой, где я
училась, нас учили есть мало хлеба.
– Строгие у вас там, видимо, были порядки, если ты до сих пор
уроки училища помнишь и выполняешь.
– Педагоги у нас были
замечательные – одни имена чего стоят: Константин Сергеев, Наталья Дудинская,
но строгие, даже суровые, очень. Педагог огромными ногтями могла вцепиться в
руку: «Как стоишь?». Как на меня кричали в репетиционном классе: «Ондар! (Делая
ударение специально на первый слог). У тебе живот здесь, а попа – на Невском
проспекте!». Без этой жесткости в профессиональной хореографии нельзя – ничего
не выйдет. Долго не могла привыкнуть: меня постоянно за слезы из класса
выгоняли. А потом разозлишься на себя – и все сделаешь, как надо. А сначала
слала даже телеграммы: «Мамочка, забери меня отсюда, иначе я умру!» Но в конце
концов окончила школу с золотой медалью.
Я ведь сама упросила
родителей отпустить меня так далеко, в Ленинград, в десять лет. Я бредила
танцами. Вряд ли я так полюбила танцы, если бы в то время в Кызыльской седьмой
школе не работали супруги Фирсовы – одержимые работой и детьми люди.
Сколько танцев Марины
Михайловны я перетанцевала в начальных классах!
А Анатолий Михайлович славился своим оркестром русских народных
инструментов и часто мне говорил: «Ты придумай сольный танец, а ребята тебе
сыграют!» Вот уж я вспомнила его предложение в Париже, когда в ресторане
«Распутин», где очень серьезная программа, увидела мужской оркестр с балалайками,
ложками. И репертуар – почти как у Фирсова! Вот бы мне в детстве придумать
танец, как он советовал, сейчас бы ставить ничего не пришлось, так как с осени
у меня контракт в этом самом дорогом русском ресторане на Елисейских полях.
– Кстати, о Париже. Ты что теперь – уже полноправная парижанка? Когда
ты в прошлом году после обычной туристической поездки рассказала, что
завязала в Париже деловые контакты и, возможно, поедешь туда работать, я,
честно говоря, засомневалась. Ну, думаю, обманули, наверное, Ирину. Кому в
Париже нужны наши кызыльские артистки? Извини, но не верилось.
– Мне самой не верилось!
Когда я в феврале приехала во второй раз в Париж, у меня в кармане не было ни
франка. Все, что удалось с Олегом собрать, было потрачено на билеты, на визу.
Первым делом продюссер
Виктор начал выговаривать мне почему так долго ехала, тебя ждали еще в прошлом
году. Мои объяснения о том, что в
России «прыгнул» доллар, что просто не было денег, он даже до конца не понял –
это для них не причина. Я отдала Виктору видеоматериалы с выступлениями
театра «Балет и мода», вырезки из газеты «Центр Азии» и других газет фотографии,
и стала ждать…
Три дня я ничего не
знала. Побежала в любимый Лувр, Музей костюма, мысленно прощаясь с Сеной,
Эйфелевой башней. Хожу и думаю: уж если в Кызыле люди искусства не особо нужны,
то кому нужен мой театр и я в Париже? Примерно с такими мыслями я заглянула
в офис к продюсеру.
И представь себе: в
офисе мне вежливо сообщили, что на видеокассетах и фото понравилась я сама,
что меня уже оформили, как танцовщицу, предложили встретиться с менеджером.
Менеджер – это как бы директор, управляющий, он организует дело, а продюсер
ведает финансами, финансирует артиста, все его расходы. Вместе они, например,
у меня получают до 20% заработка артиста, иногда чуть больше, но не более 1/3
от всего заработка.
Когда мне представили
менеджера Даниэля Давида, я ужаснулась! Представь: старый, в красном пальто с
зеленым шарфом (правда, все из дорогого кашемира), водянистый, пронизывающий
взгляд. И, самое ужасное, – бородавка на носу! Я хмуро отвечала на его
вопросов, первый из которых: не курю ли я? Через пару минут он вновь спросил,
не курю ли я. Оказывается, перед тем, как предложить хорошую работу,
учитывают все-все-все. Но этого я тогда не знала. Бросив «нет», я уже стала думать:
не попросить ли заменить такого ужасного менеджера. Лучше, что ли, во всем
Париже не нашлось? Но совсем скоро я
оценила Даниэля, так как начала работать сразу в четырех местах!
– Если не секрет, в каких местах ты работала в Париже? Это случайно
не «тайные притоны разврата»?
– (Хохочет). Нет, конечно. Как «экзотическая
внешность» я работаю фотомоделью. Не путай с манекенщицей – это разные вещи.
Я не хожу по подиуму, а снимаюсь для каталогов одежды модного кутюрье Жоржа. У
Жоржа восемь бутиков в Париже, главный, где были примерки – рядом со знаменитым
кабаре «Мулен Руж».
По четвергам я была «ле
визаж» (лицом) косметической фирмы «Сисслей». Каждая уважающая себя фирма к
новому сезону разрабатывает гамму оттенков косметики для любого типа женщин:
для негритянок, блондинок, шатенок, для восточного типа (это я).
Кстати, от этих двух
предложений я пыталась отказаться, особенно, когда кутюрье Жорж сказал, что
это каталог для всей Европы, и многие модели шикарных шуб, платьев, костюмов
будут крутиться в Интернете. Испугавшись ответственности, свой отказ
мотивировала тем, что сама являюсь руководителем театра моды в Кызыле, и,
по-моему, вышла из возраста модели. Удивлению французов не было предела, и они
наперебой стали повторять: «У красоты нет возраста!»
Два других места связаны
с хореографией. Основная работа – третий канал французского телевидения,
программа «У Жоржа» (это уже другой Жорж, не кутюрье). Это тридцатиминутная
передача о новых звездах Парижа.
– Ну, и как там – среди звезд Парижа?
– Адски трудно. Хочешь,
расскажу об одном дне, вернее, ночи работы?
– Конечно!
– Мы приходим на
телевидение около десяти вечера, охрана пропускает артистов в бар, где идут
съемки. Попадают туда только после рекомендации менеджера, он представляет все
имеющиеся о тебе материалы. Ровно в десять, когда все сдали фонограммы,
начинается репетиция – кастинг (отбор).
На репетиции всегда
выкладываюсь полностью. Мои номера «Восточный» и «Баядеру» Жорж-телеведущий
смотрит до конца, хотя многим говорит «мерси» еще в начале выступления.
В полночь бар
открывается для зрителей и агентов. Агенты – это важная часть работы Жоржа, он
нам советует не сидеть за кулисами, так как агенты беседуют и отбирают
артистов для своих шоу. А агенты – со всего мира. Представители же известных
модных журналов отбирают моделей – новые лица для ближайших номеров. Я
внимательно следила за ними и заметила, что в театре «Балет и мода» есть
девушки и юноши ничуть не хуже начинающих французских моделей. Мне так обидно,
что из-за финансовых проблем я не могу повезти театр на гастроли в Париж. Но
для самых преданных участников театра эта идея еще может реализоваться.
…Только в час ночи
начинается шоу и съемка. Такое страшное волнение! Впрочем, так всегда, не
только в Париже. Меня трясет так, словно научилась танцевать только вчера, и
это мой первый танец. После того, как отработан номер, надо быстро переодеться
в вечернее платье, затем получить талон на бесплатное обслуживание в баре и
идти в зал общаться с агентами.
Меня пригласили работать
в апреле в Израиле, но после объяснения, что у меня уже билет в Москву на
руках, агент из Израиля вдруг обижается. Помощник Жоржа объясняет, что
«русская Шахерезада» (как объявил мой танец Жорж), действительно, уезжает, но
вернется работать позже. Израильского агента это не очень утешило, а все
слышавший итальянский агент мне почему-то усиленно подмигивает, а потом на ухо
шепчет: «Я тоже коммунист!» Было очень смешно, ведь политика всегда волновала
меня только для общего развития.
Считаю, что мир спасет не политика, а любовь и искусство. Но когда я сказала
итальянцу, что я и коммунизм – это разные вещи, он тоже почему-то обиделся.
До кровати добираюсь только к семи утра.
Последние мысли перед сном: «Хорошо, если сегодня нет примерок в Доме моды, а
если есть работа – попробуй выглядеть уставшей, этого здесь, в Париже, никто не поймет»…
– Ира, а стоит ли тогда так изматываться: ради чего? Ради денег?
–Ради денег? Да, это
немаловажно. Мне надоело шить платья для выступлений из последних в доме
штор. Я не хочу больше сажать на голодный паек семью, чтобы подготовить
очередное «Ирэн-шоу».
Только благодаря моим
друзьям и единомышленникам на «Ирэн – шоу» мы радовали кызыльчан новыми
нарядами, головными уборами, макияжем. Это мастера Вера Васильева, Наташа
и Лариса Коптевы, прекрасные мастера-парикмахеры: Валентина Елисеева, Людмила
Калинина, Чечек Донгак, Ольга Степанова из фирмы «Мэри Кей».
В Париже платят очень
хорошо – от пятидесяти до ста долларов за час работы. Но самое главное – я
никогда не ощущала себя настолько
нужной, настолько востребованной, как в Париже. Я не знаю… Может быть, городок
наш маленький… Но здесь мне негде развернуться. Негде танцевать!
– В Кызыле ты не ощущала свою востребованность?
– Известность я ощущала,
а востребованность – нет. Вячеслав Донгак – единственный, кто приглашает
участвовать в крупных шоу.
Сколько у нас в Туве
прекрасных артистов, людей искусства, которые сегодня из-за этих «финансовых
проблем» не могут полностью реализовать свои возможности. Я обожаю горловое
пение Конгар-оола Ондара, артистизм Демир-оола Кежиктига, песни Олега
Сарыглара, талант Максима и Галины Мунзук, профессионализм Аллы Саратовкиной,
разносторонность Анатолия Серена, ну просто оперные голоса Титова Санчата, Сергея
Хурагана, Софьи Кара-оол, всегда волнующий
голос Галины Сюрюн, пластику Олега Даваа.
А сколько других прекрасных балетных артистов, фамилии которых не запомнила
– настолько редко они танцуют. А ведь для артиста без сцены нет жизни!
– Ты уезжаешь в Париж навсегда?
– Это будет зависеть от
того, как будет складываться моя работа. Я настраиваюсь на то, что надолго…
Знаешь, я просто болею Парижем. Мне там нравится все: культура, люди. Особенно
его изысканность. Парижем надо любоваться, дышать им!
– А как же семья?
– С семьей, конечно,
поедем. Я так по ним скучала! Хожу по Парижу и не могу смотреть на маленьких
детей. Мне кажется, что Эля болеет, кашляет, что ей плохо. Такая тоска! Мы ведь
с ней надолго никогда не разлучались, а тут – целых два месяца.
А Олег всегда так
волнуется, переживает за меня, когда я уезжаю. Мы с ним без конца разговариваем
по телефону. У нас счет за переговоры Париж-Кызыл до шестисот рублей в месяц
доходит. Так что нам выгодней вместе в Париж уехать, чем так тратиться (смеется).
Когда я первый раз из
Парижа вернулась, Олег очень болезненно воспринимал мои восторги: «Да что ты
со своим Парижем!». Сейчас, мне
кажется, он меня понимает.
Олег: Я, единственное, думаю: как буду общаться?
Я ведь языка, в отличие от Иришки, не
знаю. Пока выучу язык – год пройдет. Я ведь не так, как Элиза, уже схватываю.
Она-то в свои семь лет быстро выучит.
– Как я понимаю. Париж у тебя, Олег, особого энтузиазма не вызывает.
Так ради чего ты все же согласился туда ехать?
– Как ради чего? Ради жены.
–
А как, интересно, относится к отъезду второй мужчина в семье – Володя?
Володя: Никак. Мне здесь нравится. Не хочу я в
Париж ехать.
– А как насчет Бусика?
Ирина: Без Бусика я никуда не поеду. Мы уже
продумали – клетку ему специальную сделаем и повезем.
– Ира, а когда тебе приходят в голову самые фантастические танцы?
– Ночью. Я люблю
придумывать танцы ночью. Есть много таких, которые никто не видел, только моя семья. Очень люблю ставить танец
на кого-то: на Элю, на Вову, на Олега.
– Ваш с Олегом танец «Зараза», где ты исполняла роль кавалера, а Олег –
дамы, просто потряс в прошлом году
гостей Бала газеты «Человек Года». Пока в конце не объявили, что
дама – это Олег Пятышев. Никто не мог поверить, что партию дамы так виртуозно
исполняет мужчина. Не обижайся, но Олег затмил тебя.
– А на что обижаться?
Этот танец я специально для Олега ставила. Никто даже мама, родные Олега, хотя
он с детства танцевал в Мурманске в ансамбле, не знали – насколько он
талантлив. Это знаю только я. Он еще колебался, сомневался, а я была уверена
– «Заразу» он станцует. И на репетициях я так им восхищалась, что он все
сомнения отбросил, надел высокие каблуки, сделал яркий макияж женщины-вамп,
спокойно вышел на сцену и прекрасно станцевал.
Этот номер я уже
показывала продюссеру, думаю, мы его станцуем и в Париже у Жоржа на
ТВ.
– Восхищение – это твой метод общения с мужчинами?
– Самая большая ошибка –
переделывать мужа. Их переделать невозможно: они все равно умнее нас! Уважать его надо больше, хвалить чаще,
кормить повкуснее. Мужчины – как дети.
Они очень любят рассказывать о себе, любят, чтобы их слушали, хвалили,
восхищались ими. И чем больше ими восхищаешься, тем больше они отдают. А
если постоянно унижать, пилить ... Часто слышу от подруг: «А вот мой
такой-сякой!» Но как он будет другим, если ты только плохое в нем видишь?
–
Плохое… Ира, сейчас будет большой вопрос, но без ответа на него мы не
коснемся самого главного. Ты своей
неординарностью тревожишь умы не привыкших к этому людей. И порой я слышу
такое: «Пляшет! Вырядилась! Видно ей в жизни все легко дается. Горя не знала!»
– Горя не знала? У меня
такое было в жизни, что и врагу не
пожелаешь! Ты думаешь, об этом стоит рассказывать?
Такое у меня было
счастливое детство, такая семья! Так меня обожал папа! А мама… (Долго молчит). Я не могу даже об
этом... У меня такая мама была! Такой человек… Она для меня была не только
мамой. Она, мне кажется, была вообще… неземная. Она на нас, двоих детей,
никогда не кричала. Самым большим наказанием для меня было, когда она молчала,
не разговаривала со мной.
Мама, Коптева Елизавета
Ивановна, была кандидатом филологических наук, писала учебники для
тувинских школ. Такая нравственность, такой непоказной интернационализм.
Она – русская, все родственники по папе – тувинцы, она всех приветит, накормит.
И папа, Хеймер-оол Опанович, профессор математических наук, за ней тянулся. Он
сам говорил, что стал тем, кто он есть, только благодаря маме.
Всем моим учителям мама
всегда писала открыточки, поздравляла с праздниками. И меня учила: «Ты должна
быть благодарна всем своим учителям». Она мне такие истины внушила, благодаря
которым я и не сломалась в жизни…
Она так боролась за
жизнь! Рак... Такие боли! Как я колола ей эти уколы, когда в девятом классе
была. Медсестра не придет, папы нет, а мама просит: «Доченька, не могу терпеть,
коли ты. Я тебе объясню». И я дрожащей рукой колола, а потом, чтоб она не
видела, плакала…
Она так хотела жить! Я
так верила, что она выкарабкается… Потому что папа сделал все: он привез сюда
лучшего московского профессора – Зака, кучу баранов зарезал, все родственники
собирали деньги, только бы спасти маму. Зак прооперировал. Все хорошо. Но… –
плохой уход. Осложнение. И – конец.
Даже из-за этого я
уезжаю. Я не хочу, чтобы мои родные умирали из-за безобразной медицины! Я больше не хочу этого!
…Я не успела проститься
с мамой. Когда подлетала к Кызылу, в воздухе проснулась, потому, что услышала,
что она меня зовет. В этот момент она умерла… Я чуть не сошла с ума. Папа
вызывал мне врачей из психбольницы, они мне делали уколы в день похорон. Я не
верила, что она умерла!
Мамины последние слова
были обо мне. В прошлом году, когда я встретила на Балу «Человек Года» врача
Аргину Дмитриевну Пала, которая сделала для мамы все зависящее от нее, она
меня обняла и сказала: «Как твоя мама переживала, когда умирала! Только про
тебя все, только про доченьку: «Как она без меня выживет?» Слава Богу, что у тебя
все хорошо».
Последние строчки
маминого письма до сих пор стоят перед глазами: «Доченька, дорогая, я ухожу…
Только прошу: свети, как светится твоя золотая медаль. Помни все слова,
которые мамочка тебе говорила…» И я не могу до сих пор сделать какой-то безобразный
поступок, потому что сразу вспоминаю маму.
…Я думала, что мама
будет всегда. А она уходит, когда мне только семнадцать. Когда она была мне
так нужна…
Я как раз должна была
поехать в Турцию – на съемки фильма «Любовь моя – печаль моя». Без согласия
родителей несовершеннолетним ехать было нельзя в то время. Папа приезжает
на Мосфильм и запрещает: «Никуда она не поедет. Турция – другая страна,
другой лагерь, ее там украдут». И все, на мою главную роль берут Анну Сигалову, тоже ученицу Ленинградского
хореографического училища.
Режиссер сразу сказал:
«Папа не разрешил, а потом такого случая не будет. Это бывает один раз в
жизни». И действительно, потом такого случая у меня не было. Так, небольшие роли в небольших фильмах.
Со смертью мамы все
переменилось. Мне пришлось очень быстро повзрослеть и во всем полагаться
только на себя. Осталась я в Москве без всякой поддержки. Да не одна, а вместе
с младшим братиком, которого отправили ко мне. Как мы сидели на одних макаронах,
как пыталась с голоду не умереть и при этом сессию в Институте культуры
сдавать. Это был тихий ужас…
Пережила… Как-то быстро
во всем разобралась, стала работать в двух-трех местах. Даже сцену мыла.
Студенты надо мной подшучивали. Ну и что? Драила. И выкарабкалась. И снова –
все хорошо. Я танцую, на всех фестивалях была лауреатом. Конкурсы красоты,
гастроли за границу…
Но тут – братика
убивают. И его убийцы нас в Кызыле преследуют.
– Твоего единственного брата убили?
– На улице, возле «Монгулека».
В 1989 году. Накануне свадьбы. Они со Светой расписались еще до армии, а
свадьбу решили играть после. Игорь ведь боксер был, каратист. С ним вместе
пройти по улицам было невозможно – все время меня от кого-то пытался защищать.
Он меня очень любил. И я его. В детстве он меня часто называл часто «мамочка».
Я ему сто раз говорила:
«Игорешка, не лезь!» А ему всегда надо было за всех слабых заступаться. И
закололи его. Там же, у «Монгулека». Средь бела дня. Ножом в спину.
…Я и сама умирала. В
Москве, когда Вовчика рожала. Халатность врачей. Клиническая смерть. Все,
как описывают. Так же летела по какой-то трубе, видела себя сверху…
И даже после этого все
равно окончила институт с красным дипломом.
Вот так в моей жизни все
было. Но чем больше жизнь меня бьет, тем сильнее становлюсь.
– Мне кажется, общаясь с тобой, человек заряжается какой-то жизненной
энергией. А в твоей жизни есть люди, которые питают энергией тебя?
– Да. И самый удивительный
из них – Вера Ивановна Васильева. Она живет в поселке Каа-Хем, инвалид с
детства, полиомиелитный ребенок. Училась швейному делу в Новосибирске,
даже в театре оперы и балета стажировалась.
Именно она воплощает в
жизнь все мои идеи для театра «Балет и мода» – вязаные вещи. И при всей своей
бедности делает безумно дорогие модели по вложенному труду и фантазии. Я отвозила ее работы в Париж –
моментально в салон взяли.
Вера Ивановна еле ходит
на костылях. И при этом – совершенно без комплексов: спокойно может загорать
на пляже, например. Не побоялась родить Ванечку.
Почти всю свою крохотную
пенсию она тратит на книги. С ней так интересно разговаривать…
Я помогаю ей, как могу.
И все время черпаю у нее силу. Звоню, когда плохо. И она еще поддерживает меня,
совершенно здорового человека!
– Ира, у тебя уже большой сын – 15 лет. Женщины в искусстве часто
комплексуют по поводу своих взрослых детей, подчеркивающих их возраст. А ты?
– Нет. Мой Вовчик – моя
гордость. Я его достаточно рано родила, и у меня сейчас уже взрослый сын –
друг. Он мне близок по возрасту, и я его прекрасно понимаю.
Он был отличником, а
потом, неожиданно стал приносить тройки. Я к нему сначала как назойливая
муха приставала: «Учи!». А он: «Я делаю то, что мне нравится сегодня. А сегодня
– это музыка. И я не хочу до часу ночи писать не нужные мне рефераты». И я
поняла его и отстала.
Я буду делать все, что
Вовчик хочет: гитара – пожалуйста, мода – пожалуйста. Вот он хотел написать
на голове «Вова», и я сама выстригала ему «Вова» на затылке. Пусть он привыкает
быть не таким, как все. И так мы все – такие, как все.
– Но ты уж точно – не такая, как все. Мне рассказывали, что однажды на
одном из наших местных курортов, где принято расслабляться, не особенно
следить за собой, даже спор возник. Женщины пристально следили: неужели и
завтра к завтраку Ирина Ондар выйдет в полном параде – с макияжем? Твоя подчеркнутая
яркость – вызов обществу?
– Нет, только не вызов.
Это, наверное, стиль. А вообще, я никогда не думала, что подумают другие. «У
нас в Кызыле так не ходят». Ну и что? А я – такая, я – хожу.
У меня с детства были
перед глазами хорошие примеры. Мне с детства нравились женщины, которые всегда
следят за собой. Когда я училась в седьмой школе, у нас была директор – Лидия Васильевна
Новикова. У нее всегда была великолепная прическа, она всегда выглядела великолепно. И я маленькая, думала
– а хватит ли у меня сил всегда быть такой?
Знаешь, мне именно после
тридцати стали признаваться в любви даже маленькие дети. Самый юный поклонник,
четырех лет, недавно на занятиях по шейпингу смотрел, смотрел, а уходя с мамой
заявил: «Ну, пока! Я тебя люблю!» И именно после тридцати даже женщины стали
говорить мне комплименты почище любого француза!
– Ира, а ты могла бы поделиться своими секретами с женщинами, которые
впали в отчаяние, сломились перед ударами судьбы?
– (Задумывается). Когда мне было очень
плохо и уже ничего не хотелось в жизни,
я просто подходила к зеркалу и говорила: «Займусь-ка я собой!»
Женщина должна любить
себя. Надо верить, что ты единственная, надо ценить себя. И жить надо для себя.
Не надо жить для детей, а потом пилить их: «Я тебе всю жизнь отдала, а ты,
неблагодарный!» Не надо никому отдавать свою жизнь. И пусть сегодня Вовчик не
понимает меня с Парижем, но он понимает – это мамина жизнь, он видит – мама
счастлива. Дети должны видеть маму красивой, счастливой, тогда и они вырастут
счастливыми.
Прошло время...
Летом 2000 года Ирина Ондар осуществила свою мечту:
улетела жить и работать в Париж.
Фото:
2.
Платье от Каа-Хемского мастера Ирины Васильевой, которое Ирина Ондар увезла в
парижский салон.
3.
Этот
восточный танец Ирэн танцует в Париже.
4. Семейный дуэт: Ира и Олег в танце «Зараза». 1998 г.
5. Ира с мамой Елизаветой Коптевой и папой Хеймер-оолом
Ондаром.(Фото из семейного архива).
6. 7. 8. Театр Ирины Ондар «Балет и мода».
9. В Париже. Визажист фирмы «Сисслей» наносит последние
штрихи.