Лидия Иргит. Сорок один камешек

(Продолжение, начало в № 30 от 21 октября 2016 года)

Это грозный Конгур-хам – шаманское лечение

Моего дедушку по отцовской линии звали Конгур Дондукович Иргит. Это по паспорту. А прозвищ, которыми метко умели награждать в наших местах, у него было два: Холурааш и Ак-Баштыг.

Холурааш – Бурлящий – так прозвали его по особенности речи, напоминающей бурление бегущей под землей воды. Ак-Баштыг – Белоголовый – по седой шевелюре.

Его хорошо знали и уважали и тувинцы, и соседи-монголы, так как был он известным шаманом, обладающим даром исцелять и предвидеть. Хам – шаман – сильно гневался, когда крали скот, все лихие кайгалы-скотокрады и с нашей, и с монгольской стороны боялись его и старались не воровать скот поблизости от его стоянки.

Особо славился тем, что помогал при трудных родах. Если ребенок лежал в животе матери неправильно, проделывал особые манипуляции руками, и тот принимал верное положение.

Монгунтайгинцы сложили о могуществе шамана частушку и пели так:

Хок-хок, тук-тук – гремит бубен.

Это грозный Конгур-хам.

И болезни, и несчастья

Прочь убегут, не оглянутся.

Об одном таком волшебном исцелении оставил записанное воспоминание учитель Орге Салчак:

«Это было летом 1949 года. Мой дядя Чамзырын Саая пригласил к больной дочери шамана Холурааша. Мне было тогда лет десять. Во время камлания шаман попросил дядю принести ему прокаленный на огне до красноты хаарыыл – своеобразный утюжок, применяемый мастерами при обжиге неровностей кожи. С осторожностью, специальной прихваткой, взял дядя раскаленный инструмент, а шаман лизнул горячее железо, и оно с шипением и паром превращалось в холодное. Некоторые дети в страхе выбежали из юрты. Через два дня дочка дяди была здорова».

Старший сын шамана, мой дядя Успун-Доржу Иргит, рассказывал о том, как проходило камлание с выстрелами. За несколько дней до него шаман просил у родственников больного выпросить для него ружье у охотника Хомушку Балдана. За это они давали тому плитку китайского чая.

В подручные дед брал своего племянника Достак-оола. Прибыв в юрту, где лежал тяжелобольной, он брал бубен, начинал камлать, а затем Достак-оол пять раз стрелял сверху – через дымоход юрты. Немного полежав неподвижно, шаман оживал и клал пять гильз на подол тона – халата – больного. И объявлял, что теперь он выздоровеет.

Нечто подобное, только в упрощенном варианте, сделал и мой отец, когда мама рожала в нашей юрте последнего, тринадцатого, ребенка – Чойганму. Эти роды были для нее гораздо тяжелее предыдущих, такими мучительными, что даже сознание потеряла. Я, видя это, очень испугалась. И тогда папа взял ружье и три раза выстрелил в юрточный дымоход. Мама очнулась.

Я обернусь чёрным вороном

Особым событием дедовой жизни было Кобдинское сражение 1912 года, когда против манчжурско-китайского гарнизона крепости Кобдо совместно воевали монголы и тувинцы. Вместе с ним в этом сражении участвовали двое земляков: Комбуй-оол и Сойту. Сойту погиб у стен крепости, а Конгур и Комбуй-оол, чуть не умерев по дороге от голода, вернулись домой.

Дедушка так вспоминал о тех днях: «Воевал я и на коне, и на верблюде, и пули обходили меня стороной. Не потому ли, что и сам я не сделал дурного – не убил ни одного человека?»

Нас, внуков своих, он ласкал своеобразно. По тувинскому обычаю нюхал волосы и приговаривал: «Маленькие несмышленыши, волчата мои».

В 1969 году, я училась тогда в восьмом классе, дедушка-шаман понял, что пришел его черед вслед за предками отправиться за красной солью – умереть, и наказал родным:

«Похороните меня в местечке Аспаты, где я родился, на солнечном склоне горы. Никакого гроба и ограды. В землю не зарывайте. Сделайте, как в прежние времена принято было: вобьете в землю четыре колышка, с четырех сторон света, постелите белую материю и положите меня на нее».

Когда Конгура Дондуковича Иргита не стало, мой отец и его старший брат Успун-Доржу крепко задумались: как же им быть? Они как сыновья шамана пережили гонения, после всех испытаний жизнь их семей только-только начала налаживаться, и сейчас, когда, даже празднование Шагаа – нового года по лунному календарю – было запрещено, хоронить отца по обычаю предков было страшно. Но страшно было и не исполнить его последнюю волю.

Позвали на совет уважаемых жителей села Моген-Бурен. Несколько часов размышляли и спорили, прикидывали и так, и этак. Последнее слово осталось за директором школы, коммунистом Орге Салчаком. Он сказал:

«Как можно хоронить по старинке? Это большое нарушение. Давайте сделаем, как сейчас положено – предадим земле. Иначе нас потом обвинят в антисоветизме, и беды не оберешься».

Успун-Доржу и Херлии, сыновья шамана, были вынуждены признать правоту директора и похоронить отца в земле – на сельском кладбище в местечке Агылыг-Ой.

После похорон было множество разговоров, люди страшились больших бедствий, так как не выполнена последняя воля великого шамана. Сыновья его утром и вечером, глядя в сторону горы Монгун-Тайги, шептали молитву, чтобы заблудилась, сбилась с пути к их домам обида отца:

«Великого шамана Конгура Иргита предали земле не мы, его дети, а сбил нас с данного отцу обещания шулбус – черт с длинным медным носом. Пусть на него падут гнев и обида покойного».

Перед уходом дед сказал моему отцу: «Даже после смерти я буду оберегать вас: обернусь черным вороном и буду приглядывать за вами. Если сильно нужна будет моя помощь, своей красной кымчы – плеткой – три раза взмахни и три раза назови мое имя. Все дети твои будут здоровы и счастливы, и ты сам убедишься в этом».

Не только старшие, но и молодые верили каждому слову шамана. Мой брат Хулер-оол после похорон говорил отцу: «Когда дедушку положили в гроб, он завернулся в белый саван и улетел в небо. Я видел это. А ты?»

Озеро имени брата Хулер-оола – переселение хариусов

Хулер-оол был старшим из шести моих братьев, на него, главного помощника отца, рано легли мужские заботы. В шесть лет он уже ездил на коне за отарой.

Окончил лишь начальную школу, но после службы в армии стал хорошо говорить на русском. У него от природы был дар к языкам. Мог поддержать беседу на монгольском, казахском, алтайском.

Всех считал друзьями, и мог даже незнакомому человеку отдать последнюю рубашку. Работал водителем и как-то вернулся из рейса продрогший, без овечьей безрукавки. Мама поинтересовалась: куда же дел сшитую ею теплую вещь? «Да там, по дороге, машина с углем сломалась, водитель – городской, не оделся, как надо для наших мест, окоченел весь, пока ремонтировал. Вот я ему и отдал, чтобы согрелся».

С тринадцати лет брат стал рыбачить и очень огорчался, что возле нашей стоянки в местечке Ортаа-Шегетей не водится рыба. «Во всех озерах есть, во всех реках есть, а в нашем – нет. Почему?» – допытывался у мамы. «Так уж повелось», – пожимала она плечами. «Неправильно это. Вот вырасту и сделаю так, чтобы и в нашем озере рыбы плавали».

Хулер-оол Иргит сдержал слово. В апреле 1976 года вместе с другом Хулбус-оолом Иргитом сетями наловил в озере Тоолайты хариусов, через перевал привез в водовозке и выпустил в безрыбное озеро. Хариусы-переселенцы отлично прижились и расплодились. Сейчас это озеро – любимое место рыбаков.

Умер брат в сорок три года – двустороннее воспаление легких. Остались восемь детей и озеро, полное рыбы, которое в народе стали называть озером Хулер-оола, по-тувински – Хулер-Хол.

Забег физкультурника – спасение школьников

Следующий по старшинству брат выбрал педагогическую профессию. Александр Херлииевич Иргит награжден знаком «Почетный работник общего образования Российской Федерации». В 1971 году он начал работать учителем физкультуры в родной Моген-Буренской школе, где трудится до сих пор.

В его жизни была особая история, о которой он рассказал мне только через 37 лет.

Шел 1976 год. С 5 по 9 ноября во всех школах страны – осенние каникулы. Живущих в школьном интернате в селе Кызыл-Хая детей чабанов развозили на совхозной машине по чабанским стоянкам их родных, уехавший в Кызыл директор заранее составил специальный график с указанием ответственных за это учителей. Александр благополучно доставил порученных ему ребятишек в самое дальнее местечко Шын-Бажи, назавтра к вечеру вернулся, радостно предвкушая предстоящие два дня отдыха.

Но отдохнуть не удалось. Днем один из учеников, повстречав его на улице, сказал: «Башкы – учитель, ученики из Шегетея не дождались машины и утром одни, без взрослых, ушли домой». «Как ушли, ведь туда – сорок пять километров пути! Кто должен был их сопровождать?» Но разбираться было не с кем, школьные педагоги разъехались на выходные.

Бросился к секретарю парткома: «Нужна машина, убежавших детей догонять». Тот развел руками: «В селе машины нет, директор совхоза поехал на ней по чабанским стоянкам. Когда появится, отправим, только неизвестно, когда. Подождем».

Да разве можно ждать? День морозный, очень ветреный. «Я побегу вслед за ними, а вы машину сразу, как придет, отравляйте». «Хамаан – ладно», – пообещал парторг.

И физкультурник, в спешке даже не подумав о теплой куртке, начал свой забег. Дорога дальняя, каменистая. Солнце уже село, когда к пяти вечера прибежал к первой на пути чабанской стоянке. Хозяин юрты, дедушка Байыр, закивал: «Видел, видел их. Самый маленький из них плакал. Звал к себе в юрту, но они убежали от меня».

Самый маленький – это семилетний Хулер. Всего их семеро. Старшие – сестры Саяна и Сара Лама-Куру – восьмиклассница и семиклассница. Монгун-оол Мижидек в шестом учится, его брат Адыг-оол – в пятом. Айланмаа Намы – в четвертом. Братья Эзир-оол и Хулер Хулер-оолы – в третьем и первом классах.

Где же дети, дошли ли до своих юрт? Учитель еще больше встревожился и двинулся дальше по горной дороге. В темноте завыли волки. Подняв два камня, он стал на ходу ударять их друг о друга, надеясь, что громкий стук отпугнет хищников. Другого оружия против них всё равно не было.

На пути – пустая летняя кошара для скота, просто загородка без крыши. На всякий случай решил заглянуть туда. Чиркнул спичкой и онемел. Пятеро детей, прижавшись друг к другу, лежали в одном из углов. Они так окоченели, что ни пошевелиться, ни говорить не могли. Младший едва дышал.

Александр начал ломать жерди кошары. Разведя костер, торопливо растер детям руки и ноги. Отогревшиеся ребятишки рассказали, что старшие девочки пошли дальше, а у них уже не было сил, решили немного передохнуть. Учитель только вздохнул: еще бы немного и беглецы совсем замерзли – заснули и не проснулись.

Возвращая детей к жизни, он всё посматривал на дорогу: вот сейчас на ней загорятся фары совхозного «Уазика», и они будут спасены. Но обещанная машина не появлялась, а жерди заканчивались. Больше дров для костра взять в горах было негде. А до ближайшей юрты Лама-Куру – еще десять километров.

Выход один – добираться до нее. Пришедшие в себя ребятишки уже могли двинуться в путь, только малыш Хулер, как ни старался, не мог устоять на ногах. Тогда учитель взвали его на спину и так донес до спасительной юрты Лама-Куру. Его дочери Саяна и Сара давно пришли домой и крепко спали. Мгновенно, разомлев от тепла, заснули и пришедшие с учителем дети.

Наутро, напившись чаю, они снова двинулись в путь. Всех своих учеников довел учитель до родительских юрт и сдал с рук на руки.

Как теперь самому вернуться? На совхозную машину надежды нет: ясно, что начальство и не думает беспокоиться о пропавших из интерната детях. Снова пошел пешком, попал в пургу, совсем измученный добрался до села.

Эту историю о спасенных детях брат впервые поведал мне в 2013 году, когда мы отмечали в Кызыле его шестидесятилетний юбилей. «Да ты, оказывается, герой, а я впервые об этом слышу. Почему же раньше молчал?» – изумилась я. «Да какой там герой, – отмахнулся Александр. – А не рассказывал, потому что велели молчать».

Оказывается, совхозное начальство быстро смекнуло, что в этой истории выглядит не лучшим образом, за что может влететь от высшего руководства. Молодого учителя вызвали в контору и строго приказали помалкивать об истории с чуть было не погибшими школьниками.

Парторг и директор совхоза использовали проверенный метод самозащиты – нападение: «В нашей местности дерево – на вес золота, а ты сжег в костре жерди кошары. Скажи спасибо, что в суд на тебя не подаем. Хищение социалистического имущества – подсудное дело со штрафом!»

На мою родню не хватит чисел

По-разному сложились жизни моих братьев и сестер. Борис Иргит выбрал искусство, стоял у истоков фольклорного ансамбля «Тыва», брат Иван Херлии – журналистику, работал в газете «Тыванын аныяктары», ушел из жизни молодым – в сорок лет.

В родных местах остались младшие из братьев: Уран-оол – строитель, книгочей и шахматист, Андрей – чабан, заядлый охотник.

Самая старшая из нас – Елизавета Херлииевна Хомушку – имеет почетное звание «Заслуженный животновод Республики Тыва», многодетная мать – семеро детей. Она и сейчас работает чабаном. Наша младшенькая Чойганмаа тоже чабанила вместе с мамой. У сестренки был врожденный порок сердца и прожила она только 34 года.

Сестра Лина была мастерицей пошива национальной одежды, в сшитых ею костюмах выступали тувинские артисты. Линочка наша умерла, заболев после потери мужа: Маадыра Серена убили хулиганы. Оставшись сиротами, их дочки Долаана, Солана, Солангы своим старанием и упорством добились того, о чем мечтали родители: получили высшее образование, освоили несколько языков. У их братьев Орлина и Орлана – электрика и связиста – золотые руки.

Моя сестра Наташа предпочла профессию медицинской сестры, Байлакмаа – продавца. Галина окончила в Уфе полиграфическое училище, трудилась наборщицей в республиканской типографии. После смерти отца безропотно согласилась оставить работу в Кызыле и вернулась в Монгун-Тайгу: трудилась чабаном вместе с мамой. Затем окончила Улан-Удэнский библиотечный техникум и стала работать в районной библиотеке. Галина Херлииевна тоже многодетная мать, у нее шестеро детей.

Родные, двоюродные и троюродные братья и сестры, их дети, внуки, правнуки, праправнуки. Как-то попыталась сосчитать: сколько же всего у меня родственников, и ближних, и дальних, по материнской и отцовской линиям? На пятом десятке сбилась со счета. Как в тувинской частушке, которую певала мама:

Как сопок вокруг – считай, считай,

Родни у меня много-много.

Если сопки сосчитать сумел,

На мою родню не хватит чисел.

Александр Грач – великий друг Успуна-Доржу Иргита

В своем фотоархиве храню особый снимок – память о моем дяде, брате отца. На фото изображен не сам Успун-Доржу Конгурович Иргит, а человек, которого он считал своим великим другом – Александр Данилович Грач, археолог, автор монографии «Древние кочевники в центре Азии». Этот труд, вышедший в издательстве «Наука» в 1980 году, стал результатом исследований, которые четверть века ленинградский ученый проводил в Туве, в том числе и в Монгун-Тайгинском районе.

Во время этих изысканий Успун-Доржу Иргит был у Александра Грача и проводником, и связистом, и разнорабочим. Дядя писал ученому письма в Ленинград, тот отвечал. В 1979 году Александр Данилович прислал ему свой фотопортрет с автографом и душевной надписью: «Дорогому Успун-Доржу – брату и соратнику – на добрую память. Будь здоров, эргим! Байырлыг!» В переводе с тувинского, который археолог освоил во время странствий по республике, эргим – дорогой, байырлыг – до свидания.

Дружба, начавшаяся в пятьдесят третьем, продолжалась до смерти ученого в 1981 году. Узнав о ней, дядя искренне горевал: «Такой прекрасный и умный человек, и так рано ушел от нас, таким молодым – всего-то 52 года».

Портрет он поместил в рамку и повесил на стену. Две отрады были в его жизни: Грач и республиканская газета «Шын» – «Правда», в которую он посылал заметки сельского корреспондента. А когда писал их, постоянно поглядывал на фотографию ученого, как будто советовался с ним.

Успун-Доржу Конгурович Иргит прожил семьдесят семь лет. В начале мая 1997 года, поняв, что уходит, он сделал два важных распоряжения: завещал оформленную на его имя подписку на газету «Шын» соседке Декаде Салчак, а фотографию с автографом Александра Даниловича Грача – мне.

Я как раз гостила в селе Кызыл-Хая, вручая дорогой ему снимок, дядя наказал: «Не жди, когда уйду, уезжай, по своим делам. Только выполни мою просьбу: если будешь когда-нибудь писать о Граче, напиши, что он был моим великим другом». 25 мая его не стало.

Вот, наконец, исполняю твой наказ, дядя, пишу. Может быть, весть эта дойдет в те неведомые места, куда ты, сын шамана, ушел, как и он, за красной солью?

Окончание – в № 32 от 11 ноября 2016 года

Очерк Лидии Иргит «Сорок один камешек» войдёт сорок третьим номером в шестой том книги «Люди Центра Азии», который после выхода в свет в июле 2014 года пятого тома книги продолжает готовить редакция газеты «Центр Азии».

Фото:

1. Родные места. Лидия Иргит в местечке Ортаа-Шегетей: здесь, среди гор и валунов, была осенняя чабанская стоянка ее родителей. Республика Тыва, Монгун-Тайгинский район. 22 июля 2016 года.

2. У родной юрты: мать и дочери. Справа Чечек Мунзуковна Салчак, рядом с ней дочка Байлакмаа Иргит. За ними – Чойганмаа Иргит (слева) и Наталья Иргит. Тувинская АССР, Монгун-Тайгинский район, зимняя стоянка Кара-Даг. 1980 год.

3. Озеро Хулер-Холь имени Хулер-оола Иргита. На берегу – старшая дочь Лидии Иргит Аяна Хэ и ее супруг Пин Хэ. Республика Тыва, Монгун-Тайгинский район. 23 июля 2016 года. Фото Лидии Иргит.

4. Чечек Мунзуковна Салчак с внуками и внучками. Слева направо стоят: Ая Иргит, Айдаш Иргит, Айлана Херлии, Алена Ондар, Руслана Салчак, Аржаана Салчак, Чойгана Салчак, Чодураа Салчак, Зоя Иргит. Монгун-Тайгинский район, село Кызыл-Хая. 1991 год.

5. Молодой археолог Александр Грач в начале своего пути по следам древних кочевников. Около него слева направо сидят надежные помощники Успун-Доржу Иргит и Лопсан-оол Салчак. На коне – Иргит Самбу. Тувинская автономная область, Монгун-Тайгинский район. 1953 год.

6. Александр Данилович Грач – фотопортрет, подаренный Успуну-Доржу Конгуровичу Иргиту с автографом и дарственной надписью, датированной девятым июля 1979 года.

7. Александра Даниловича Грача с его автографом и дарственной надписью.