КОМУ НУЖНА НАДЯ ИВАНОВА?

Я встретила ее в сентябре в центральной аптеке. Девочка со школьным ранцем робко протягивала на чумазой ладошке облезлое игрушечное колечко со стеклянным камушком:
– Купите, пожалуйста… За четыре рубля…
Торопясь побыстреепо своим делам, я отмахнулась: «Не надо».
– Ну хоть за три …
Тихо вздохнула, отступая в угол:
– Никто не берет…
Что-то резануло по сердцу:
– Да зачем ты его продаешь?
– Хлеба купить. С утра не ела.
Резануло сильней.
– Как тебя зовут?
– Надя.
Тезка.
Взяла за руку: «Пойдем, поедим. Я сегодня тоже не обедала».
Так судьба свела меня с Надей Ивановой.

Надя не бездомная. У нее есть дом.

Ее «отчий дом» – это приспособленная под жилье баня с чадящей печкой. Надя гордо называет два разгороженных темных закутка кухней и комнатой. Электричества в бане нет, так что уроки делает, где придется. Когда тепло и светло – на улице, в ограде, а когда холодно и темно…

Баня-дом с условным адресом улица Западная, 1 «А» расположена среди сплошной стены черных покосившихся заборов – в районе промзонына берегу Енисея. Здесь мрачно и страшно. Когда зимой возвращается из школы со второй смены, она сама себя уверяет, что не боится.

Но есть у этой бани и одно большое преимущество – она в паре минут ходьбы от службы общественной безопасности МВД РТ. Если бегом, то совсем быстро можно успеть. Она так и бежала недавно, пьяный «дядя Слава» – сожитель матери – стал избивать ее саму и мать. Славу «дяденьки милиционеры» скрутили и на время изолировали от общества. Мама обещает, что теперь они будут жить одни, спокойно и хорошо. Надя верит…

Надя хозяйственная.

Она разрезала старый кабачок и высушила семечки. А летом она их в землю посадила – сама. И у нее получился огород. Выросло целых пять кабачков! Так Надя сделала заготовки на зиму. И очень горда и довольна: у них теперь в доме есть запас!

Еще у них бывает картошка. Время от времени. Они ее готовят. Как? Варят в воде. Надя удивляется: как еще можно готовить? Картошка и вода. Без хлеба.

С хлебом – проблема. Когда удается раздобыть, приходится прятать, чтобы не отобрали. Хлеб самое главное – это она знает. С хлебом – не пропадешь. Пришла, отчиталась: «Я на ваши тридцать рублей купила две буханки хлеба и колбаски. И ела». Сама удивляется – как она шиканула! Еще и колбаски. Такой полупрозрачный кусочек.

У Нади есть мама. Маму Нади зовут Ниной. Ей 31 год. На вид можно дать и сорок, и больше.

Надя очень любит маму, особенно, когда та не пьет. Тогда она верит, что скоро мама устроится на работу, и они заживут совсем-совсем хорошо. Вот только паспорт мама потеряла. Вся загвоздка – в этом паспорте. Надя поливала цветы, мыла полы, заработала 100 рублей. Отнесла маме – на фотографию для паспорта.

Надя без мамы не может. Если ее пытаются забрать от мамы, она из тихой, спокойной девочки превращается в совершенно другого ребенка, который будет рыдать и кричать: «Мамочка!» и убегать отовсюду – «домой, к маме».

Пришла вялая, голодная, сонная – ночь не спала, голова болела. То ли легкое сотрясение мозга, после побоев, то ли совсем простыла в своей незимней курточке. С огромным трудом договорились (спасибо горздраву), определили в детскую больницу. «Надюша, пойдем в больницу?» Кивнула. И первый вопрос: «А как мама?» Только ночь выдержала в больнице. С криком, со слезами, в колготках и маечке, чужими, не родными, людьми купленными, по снегу – «к ма-а-а-ме»!

Мама тоже любит Надю. По-своему. Отказываться от единственного своего ребенка не хочет. Говорит, что нужна ей дочка: «Привыкла к ней». Рассуждает разумно: «А что она мне скажет, когда вырастет, если откажусь?»

На вопрос, куда делись дочкины хорошиевещи, которые люди дали, с достоинством отвечает: «Я вещи не пропиваю, просто – грязные». Обещает даже на днях постирать, наконец, дочкины вещички.

Надя рисует маму. Старательно, долго, фломастерами, которые дали ей в редакции, своих у ней нет, как и многого другого, простого и обычного для ее сверстниц. Недовольна своей работой: «Некрасиво получилось». Наде хотелось бы нарисовать маму принцессой. Но никак почему-то не выходит…

У Нади есть хорошие воспоминания. Например, о подарках. Ей тоже, бывало, дарили.

Правда, она долго вспоминает, когда же у нее день рождения. Девятнадцатого или двадцать девятого? Где-то в марте. Мама так говорила.

– А что тебе дарят на день рождения?

Удивлена безмерно:

– Кто дарит?

Наконец понимает, о чем речь: да, ведь детям на дни рождения, кажется, подарки дарят... Радуется, что вспомнила. У нее тоже были подарки!

– Лена (подружка) в тот раз дала открытку… Атетя Аня (родная тетя, старшая сестра матери) один раз такая добрая была: куколку мне купила! У нее кроватка была и одеяло… Когда баба была жива, они с дедойдухи дарили, а баба один раз купила всем «киндеры» и «чупа-чупсы»!

Об этом уже далеком для нее времени, когда жила она с бабушкой Тамарой и дедом Володей, Надя вспоминает, как о сне. В доме было тепло, уютно, бабушка заботилась, вкусно и сытно кормила.

А после смерти бабушки четыре года назад начались Надины скитания. С мамой и ее сожителям – по каким-то притонам, халупам. Окружение девочки – пьяные хари, тетки, которые «лечились от пьянки, да не вылечились», дядьки, которые «так допились, что без ног остались».

Какое уж тут учение. Вот и пришлось Наде в школе №4 два года в первом классе просидеть, на второй год во втором остаться. И не потому, что глупа и неспособна. Она старалась. Но попробуйте сами уроки выучить в таком окружении. Попробуйте просто умудриться в школу добраться, когда никто тебе денег на автобус не дает и надо или надеяться на доброго контролера, или идти пешком – восемь километров от их бани-дома до школы. Когда Надя подросла, она так и стала делать. Ранец, свое главное богатство, за спину, и пешком через весь город. Пока было тепло, ничего – часа за два добиралась. И даже не только тройки, а четверки и пятерки умудрялась получать. Если добиралась. Не так-то легко, не поев с утра, голодной до школы дойти.

У Нади много родственников. Она совсем не одинока. У нее есть и родной дедушка, и родная тетя, и двоюродные братья.

Тетя Аня – родная сестра мамы, та самая, чью доброту – подаренную куколку – племянница помнит, как свою великую радость. Тетя Аня живет хорошо. У нее, на правом берегу, по Надиным понятиям – бо-о-ольшой дом: зал, спальня, кухня, коридор. Надя к ним как-то приходила – не открыли почему-то.

Что ж, в каждой семье свои традиции. Да и какой спрос с тети – она по закону, ничем не обязана: ни накормить, ни обогреть. Не каждая тетя сегодня, как Т. Вельмезева, на заседании комиссии по делам несовершеннолетних заявит: «Девочку я все равно воспитаю и им не отдам, чтобы они ее не искалечили». Это в отношении своей племянницы, дочки пьющей сестры. Редкая по нынешним временам тетя! Родной человек.

А у Ивановых – не так. Со смертью бабушки, кажется, совсем разладилась семья. Все стали как чужие. Да что чужие – как раз чужие люди и помогают Наде – кто покормит, кто шапку, валенки даст, чтобы не окоченела совсем зимой. То школа побеспокоится – выделит талоны на бесплатное питание в столовой: тарелка супа и один (только один!) кусочек хлеба. То правительство и администрация города помогут – к первому сентября на Надину долю досталось 830 рублей – социальный педагог школы №4 Лилия Деменская сама на рынок с девочкой ходила: выбирала, торговалась, чтобы как можно больше одежки на эту сумму выкроить – больше-то никто девочке новое не купит. Пятьдесят детей в школе так приодели. В руки никому из родителей денег не давали – пропьют.

У Нади есть дедушка. Он у них в семье старший.

Съездила я к нему, хотя, Лилия Николаевна, знающая, как соцпедагог, всю подноготную этой семьи, отговаривала: «Бесполезно. Я к нему уже ездила. Говорит, что выгнал их».

Не поверила. Все-таки Надя ему – родная кровь. Внучка. Ну, ладно дочка взрослая уже сама свою жизнь выбрала. А внучка чем провинилась?

У деда Владимира Александровича Иванова – все в порядке. Справный дом – Пролетарская, 171. Хозяйство. Собака за воротами лает-заливается. Какая-то бабулька из-за зановесочки выглядывает.

И сам – справный, крепкий, бравый. Не алкаш какой-нибудь. В тельняшке. Дальше ворот не пустил. Смотрит настороженно.

Заговорила о Наде: «Девочка без надзора, голодная, чужие люди ее кормят-одевают. Почему к себе не возьмете, ведь пропадает ребенок…»

– А она не работает, посуду не моет!

Вот, оказывается в чем ее страшная вина…

– Но она же ваша родная внучка!

– Ну и что?

Все. Разговор закончен. Здоровья и счастья вам Владимир Александрович. Главное – здоровья. А то ведь в жизни часто бывает так: начинают люди детей и внуков искать, когда совсем уже старость приходит, и здоровья уже нет. Почему-то нужны им оказываются внуки.

А Надя, внучка ваша (или уже совсем и не ваша, хоть и с вашей фамилией) на работу, между прочим, устроилась. В одиннадцать лет. Как при царском режиме. Как в годы войны. Вынуждена сама себе на хлеб и тетрадки зарабатывать. И работает хорошо: и подметет, и посуду помоет, и пыль везде в редакции вытрет. Здесь же и поест, и уроки сделает. И мы ее из редакции не гоним. Хоть она нам и не родная.

Что еще есть у Нади кроме семьи, вернее, иллюзии семьи? Школа.

И там я побывала. Хотя это очень просто и традиционно – свалить всю вину на школу, раз с родных взятки гладки, но делать этого не буду. Микрорайон школы №4 – один из самых неблагоустроенных. Из 884 учеников одна четвертая часть – неблагополучные, 75 на особом контроле, только около восьмидесяти семей могут сами собрать детей в школу, как-то помочь школе. За десять лет всего один серебряный медалист – гордость школы Слава Кузнецов. Не до медалей тут – по подвалам, свалкам ищут детей и родителей.

Судьба Нади Ивановой еще не самый худший вариант ни в масштабах школы, ни в масштабах города. Она хоть не ворует, не наркоманит, как десятки детей и подростков, проходящих через комиссию по делам несовершеннолетних, раз в две недели, по четвергам, заседающую в администрации Кызыла. Побывала я на заседании этой комиссии, поговорила со многими, кто по долгу службы занимается проблемами беспризорных, безнадзорных детей (четко, правда, мне никто так и не разграничил: чем же они отличаются друг от друга). Правительство, мэрия города, МВД, министерство образования, министерство здравоохранения, комитет по образованию, прокуратура, горотдел милиции, их подведомственные структуры – голова закружится по инстанциям ходить. Все сочувственно кивают, потом кивают друг на друга, считают и пересчитывают: сколько у нас в Кызыле таких неблагополучных детей, сбиваются со счета, пишут отчеты и рекомендации по подростковой преступности и ее предупреждению. Говорят, что надо усилить роль семьи и ответственность родителей, уповают на какой-то очередной, важнейшей значимости закон, который как только примет Великий Хурал, так все проблемы сразу решаться.

Куча должностных и ответственных лиц, оказывается, обязаны отвечать за судьбу таких, как Надя. И никто так и не смог сказать мне: а что же конкретно делать с Надей Ивановой. Чем ей помочь? Не в смысле подачки – бесплатной тарелки супа и китайской курточки от доброй власти, а в смысле конкретного решения ее дальнейшей судьбы. Чтобы, пока ее тянет к доброму, к хорошему, не сломалась окончательно, не пошла по пути тех наших детей, которые, вырастая, становятся точными копиями своих никчемных пьющих родителей. И рожают новых и новых. Таких же.

Замкнутый круг. Тупик. Бесконечный круговорот неблагополучия…

Никто не знает, что делать. Никто, как я поняла, не верит, что что-то можно всерьез изменить в этих судьбах. Всех родительских прав не лишишь, некуда детей девать – и так наш республиканский интернат, рассчитаный на три сотни мест, переполнен. Не спасают и приюты – содержание в них временное, да и бегут оттуда дети – назад к горе-матерям. Системы действенной психологической помощи таким детям у нас нет. Семейных детских домов – тоже.

И я понимаю теперь всех этих ответственных лиц, не торопящихся сломя голову бежать помогать каждому такому ребенку. И не равнодушные они, и не черствые. Просто за всех сердцем переживать и болеть – никакое сердце не выдержит. Нормальные они, добрые люди, только не видящие реального выхода и реальной пользы от своей бесконечной работы…

…Надя нарисовала себя, уже большой, и подарила мне.

Похвалила девочку: «Молодец! Спасибо за подарок».

Но что-то в рисунке очень насторожило. Пришла в кабинет, положила два рисунка рядом и поняла, почему мне стало так тревожно.

Нарисованная выросшая Надя и нарисованная мама похожи как два капли воды…