Екатерина Дорофеева. Девяносто два солнца

Екатерине Арсеньевне Дорофеевой без восьми лет век. Во время выступления на митинге в Тоора-Хеме, посвященном семидесятилетию победы в Великой Отечественной войне, многие односельчане были удивлены даже не тем, что Екатерина Арсеньевна сама поднялась в гору, где установлен памятник плачущей матери. Ахнули от того, что в таком возрасте человек может говорить здравые вещи, заставляющие призадуматься о цене нашей жизни сегодня.

Сама она, шутя, объясняет это тренированной головой учителя и гороскопом, дескать, Стрельцы рассудок не теряют.

Все деревья вдоль тротуара улицы Бухтуева младше Екатерины Арсеньевны. Впрочем, как и сама улица, что возникла отдельным миром вдоль устья речки Тоора-Хем в тридцатые годы прошлого века, и не носившая тогда имя земляка Михаила Бухтуева. Тогда вокруг домов первых русских поселенцев устья – Сафьяновых, Мозгалевских, Лобановых – строились школа, интернат, библиотека, дома для учителей.

В одном из них, в окружении посаженных вместе с учениками елочек, под ветвистыми лапами которых теперь можно прятаться от палящего солнца, уже полвека живет Екатерина Арсеньевна. Несколько лет назад ей вручили удостоверение Почётного жителя Тоджи. Вряд ли среди шести тысяч человек, живущих среди этого моря тайги, можно найти кого-то старше Дорофеевой.

Найти ответы

Длина жизни – штука сложная для понимания, неподъемная. В чем ее следует измерять – в количестве вращений Земли вокруг Солнца, в ледоходах и ледоставах, в детях, во внешних состояниях природы или в радостях и бедах? Порой за одну жизнь, измеренную вращениями солнца, кому-то удается прожить десяток, наполненных счастьем. Если мерить содержанием, а не временем. Пожалуй, для жизни Екатерины Арсеньевны такой мерой служат испытания и преодоления, под тяжестью которых она не пропала.

Жизнь, как урок, в конце которого учителю всегда нужно оставить время для подведения итогов, для закрепления выводов пройденного материала. Зачастую ему не хватает этих пяти минуточек. Екатерина Арсеньевна, будучи учителем истории, всегда старалась их выкроить эти минуты, без них весь урок считала зря потраченным временем.

«Перед смертью мне нужно найти ответы, – сказала она в одну из наших встреч. – В моей жизни почему-то всегда обстоятельства обязывали поступать так или иначе, мне нужно понять могло ли быть по-другому. Может быть, был другой выход, а я не воспользовалась. Может быть, дело во мне?»

Какие-то события память бережет особо, дорожит ими, не отпускает, возвращает снова и снова в определенное время. Порой память пребывает в нем дольше, чем в настоящем. Жить в прошлом, постоянно переписывая его сценарий, непросто. Но что-то заставляет заново проживать ушедшее, прочувствовать радости и горести дней, страницы которых перелистывались слишком быстро, так стремительно, что, ни понять, ни осознать происходящее тогда не представлялось возможным. Оно пряталось непрожитым, высвобождая силы для жизни, а теперь вышло из чулана.

Обратного хода не было

«Все Дорофеевы были крепкими мужиками, никакой работы не страшились. Ручища у всех здоровенные были. Как-то Иван Евграфович Посохин добывал орехи в тайге. Рассказывает, что нашел колот, а ручка у него такая мощная, что никто из мужиков не смог ее обхватить. Ну, это точно дорофеевский колот, порешили мужики. Вот и мне по наследству достались, – Екатерина Арсеньевна вытягивает вперед свои ладони. – Я всегда стеснялась своих рук».

«Что прячешь, – кричит с дивана племянница Надежда Лукинична Глазкова, – наоборот, надо показывать, гордиться надо».

Дорофеевы несколько веков множили свой род на южных окраинах России, защищая государство от набегов кочевников Дикой степи. Со временем, оборона продвинувшейся далеко на юг русской границы перешла к регулярному войску, а потомки служилых людей, так и не получившие дворянские права, оформились в сословие государственных крестьян. Возделывая дворцовые земли, они несли натуральные повинности в пользу государства, сохраняя при этом личную свободу.

Федору Дорофееву было тридцать лет, когда он похоронил своего отца Вукола Гавриловича. У самого уже было пятеро детей. Младший брат Емельян в свои девятнадцать уже крепко думал о создании семьи. Но вместе с тем, братья думали о том, как кормить свои семьи без земли. Те наделы, что достались во владение от казны, увеличить было невозможно, а ртов с каждым годом прибавлялось.

Малоземелье душило Ливенский уезд. Да что там Ливенский, вся Орловская губерния стонала без земли. Ругались с соседями за покосы и выгоны для скота, несмотря на то, что всюду родня в округе. Почти в каждой деревне Дорофеевы – Студеный Колодезь, Вышнеольшанное, Нижнеольшанное – по всей Орловщине расселились.

Думать о том, что можно перебраться в близлежащую губернию даже не стоило. Там также вся земля поделена. А за Камень – добро пожаловать. Только на свой страх и риск, царская казна рублем не страховала. Находились смельчаки, что пытали счастье Христовым именем на тракте и добирались до сибирской землицы. Но Дорофеевы посчитали, что лучше уж с синицей.

Через несколько лет после смерти Вукола Гавриловича условия для переселенцев изменились. Тем, кто отправлялся в сибирские губернии на поселение, ведомство графа Кисилёва обещало по пятнадцать десятин на каждую душу мужского пола, освобождение от налогов и повинностей на восемь лет, от рекрутчины на три призыва плюс подъемные деньги в дорогу.

Прошения по переселению потекли со всего Ливенского уезда: не каждый здесь имел и пяти десятин земли на душу, вся свободная земля была запахана. На сбор документов и гашение недоимок для получения разрешения уходили годы. За это время Федор Дорофеев схоронил жену, восемнадцатилетнего сына и обзавелся новой семьей.

Накануне отъезда, в 1849 году, родился Стефан.

Дорофеевы добрались до края Российской империи в год начала Крымской войны. Разрешение на переселение в Енисейскую губернию вместе с другими государственными крестьянами Ливенского уезда Орловской губернии они получили еще в 1850 году. Спустя три года обозы переселенцев достигли означенного места водворения – Минусинский округ, Тесинская волость, деревня Верхний Кужебар. По плану переселенческого управления деревня должна была вместить 115 семейств, прибывших из Орловской губернии.

Больше пяти тысяч верст оставлено за плечами, вся Россия-матушка прошла перед их глазами по Московско-Сибирскому тракту. В пути люди калечились и болели, рождались и умирали, бережно неся образ своего родного места в неизвестность. Сложно представить, что творилось в их душах, когда конные обозы огибали деревянную пирамиду у горы Березовой на Урале, где от взгляда на высеченное распутье «Европа – Азия» сжималась грудь до стона.

Не по указке преступали они эту черту – по своей воле, но оттого не становилось легче. Хватали, как и ссыльные, горсть земли за пазуху да снимали шапки, кланяясь на закат родной стороне. В свинцовом молчании, нависшем над Камнем, соленые потрескавшиеся губы шептали мольбы о добром здравии на новом месте. Им, как и ссыльным на вечную каторгу, обратного хода не было.

Шире дорога, шире!

Отведенная для земледелия долина Амыла на горизонте упиралась в невиданные ранее заснеженные Саянские горы, за которыми топографы обозначали на карте уже китайские владения.

В верховьях рек, стекающих по российскую сторону хребта Ергак-Таргак-Тайга, уже лет двадцать добывали золото, поэтому на месте будущей переселенческой деревни стояли несколько домов рабочих, обслуживающих Амыльские прииски.

Спустя шесть лет после переселения орловских крестьян в Верхнем Кужебаре насчитывалось 146 дворов и девятьсот человек обоего пола, заработало первое промышленное предприятие в Тесинской волости по переработке льна. Переселенцы у себя на родине были мастерами по производству пеньки, кудели, льноволокна и перенесли эти умения на новую родину.

«Прадеда Степана никто Стефаном не звал, – рассказывает Екатерина Арсеньевна, – он так был записан только в церковных метриках. Его в Кужебаре и Дорофеевым-то не звали, а больше Широковым. Вернется с приисков, переберет вина, наденет плисовые штаны и ходит по Кужебару. Мотает его из стороны в сторону, а он – «шире дорога, шире!» За что и прозвище Широков получил.

Степан Дорофеев, конечно, уже не помнил своей деревни Студеный Колодезь, откуда маленьким ребенком его вывезли в Сибирь. Он первым в семье отошел от земледелия и подался в старатели. Многих крестьян из Верхнего Кужебара заманивал вглубь тайги желтый металл, добыча которого на притоках Амыла пухла год от года.

Приисковые столбы стали появляться и в Урянхайском крае – в верховьях реки Сыстыг-Хем. Неопределенность границ между Россией и Китаем сдерживала аппетиты денежных мешков: золотопромышленники опасались разворачиваться в полную силу в приграничной зоне. Зачастую они нанимали рядовых искателей, снаряженных всем необходимым, и отправляли их на разведку.

Где-то в ручьях, питающих Алгияк, и Степан Дорофеев нашел свой фарт. Позднее Большой и Малый Алгияк, впадающие в Сыстыг-Хем, прославятся своими золотыми россыпями, привлекая к себе капиталы и разбой. В начале двадцатого века на Малом Алгияке откроют золотую жилу – первое рудное золото в Туве.

Кругом родство с Селиными

В восемнадцать лет Степан Дорофеев обвенчался с Ириной Селиной. Она также маленькой девочкой была перевезена в Верхний Кужебар из села Свиная Дубрава Ливенского уезда Орловской губернии. С будущим мужем она перебиралась в Сибирь в одном обозе.

Её мать Иустинья при переселении в дороге родила двух сыновей и похоронила мужа. А вскоре по прибытию схоронила своего отца, не выдержал он разлуки с родными краями. Иустинья выходила замуж еще четыре раза, принося после каждого брака в мир новую жизнь, а последнего ребенка родила в 51 год.

Единственный сын Степана и Ирины – Алексей Дорофеев, будущий дедушка Екатерины Арсеньевны, родился в 1869 году в Верхнем Кужебаре. Он продолжил хождения отца в Урянхай – стал охотничать по Сыстыг-Хему, спускаясь все ниже и ниже по течению. Наконец поставил зимовье на Чаваше, на устье реки Арт-Чол, переселившись со временем туда с детьми окончательно. Так началась история орловских переселенцев в Туве.

«Я не знаю, от какой жены дедушки, первой или второй, родился мой папа Арсений в 1893 году, – сожалеет Екатерина Арсеньевна. – Именно Арсений его имя, а не Арсентий, как нас потом всех записали в паспортном столе. А жен у деда было три».

Установить имя первой жены, мамы Арсения Дорофеева, мне удалось с помощью историко-генеалогического сайта Руслана Алексеевича Кравченко, посвященного истории и людям Каратузского района Красноярского края.

Согласно записи в Кужебарской Покровской церкви Алексей Стефанович Дорофеев и Мария Михайловна Селина обвенчались 12 апреля 1887 года. Алексею было тогда восемнадцать, а юной супруге – шестнадцать лет. По тем же церковным записям следует, что Мария умерла в 1904 году в возрасте 33 года.

Родство с Селиными, своими многочисленными семьями переселившихся в Верхний Кужебар из Орловской губернии, прослеживается в брачных союзах не одного поколения Дорофеевых.

Прогневались силы небесные

«Я хорошо помню последнюю жену дедушки – бабушку Аганю, Агафью Захаровну Попову. Она была намного младше деда. Родила еще двух сыновей – Димитрия (1908) и Григория (1912). Кроме папы, а он был второй по старшинству, у дедушки на попечении были Ирина, Петр, Иван и Куприян. Ирина, моя тетя, приходится бабушкой Надежде Лукиничне Глазковой».

Дети Алексея Дорофеева от первого брака старались рано выпорхнуть из большого семейства, где появились малые ребята. Первой вышла замуж старшая и единственная дочь Ирина, за казака Иннокентия Скобеева. Новая семья поселилась недалеко от Чабаша, так называли заимку в устье Хамсары русские поселенцы. Братья Арсений, Петр, Иван и Куприян, женившись, оставались жить рядом с отцом.

Арсений взял в жены свою, орловско-кужебарскую, Варвару Семеновну Синютину. Дети рождались друг за другом, с разницей год или два: Иннокентий (1916), Димитрий (1918), Александр (1920), Иван(1922), Екатерина (1923).

Первенца Михаила похоронили в Чабаше. «Случилось это еще до революции. Мама была беременна. Они с папой спускались на плоту по Енисею. В Хутинском пороге плот разбило. Папа сам был лоцманом, но плавать не умел. Успел схватить маму и вытолкнуть на берег, а за ящиком, где были сложены все документы и одежда, пришлось броситься в воду. Папа сумел за него ухватиться и выплыть. Миша потом родился больным, не прожил долго. Ящик же тот у меня до сих пор в чулане стоит».

Екатерина Арсеньевна не помнит, как мама уговорила папу уехать из Чабаша в Сейбу, чтобы детей было легче учить. Братья тогда отговаривали Арсения, дед Алексей тоже недоволен был. Помнит она только, что потом долгое время родня приговаривала, вздыхая: вот уехали, и что из этого получилось…

Варвара Семеновна была грамотной, тянулась к знаниям и много читала. Переехав в Сейбу, она организовала библиотеку. Собирала книги по домам у людей, всегда заказывала их тем, кто выезжал за Саяны, заведовала их выдачей.

Первое яркое воспоминание на Сейбе, когда взрослые сказали, что Катя наказана Богом. На божничке в горнице стояли иконы. Среди них – икона Святой великомученицы Варвары, которой она, выйдя из-за печки, показала язык. А во рту была монетка – полушка. Дети постоянно их за щеки складывали и перекатывали из стороны в сторону. Проглотила она ту монетку.

А после будто и впрямь прогневались силы небесные.

Как-то приехала в гости к Дорофеевым из Верхнего Кужебара младшая сестра Варвары – Мария Синютина. Много позже она выйдет замуж за Бориса Валентиновича Мозгалевского, правнука декабриста, сосланного в Минусинск.

Сестры пошли в баню, прихватив с собой Катеринку. Баню тогда топили по-черному. На полог она не полезла, осталась сидеть внизу, где весь угарный газ скапливается. Очнулась, когда ее выносили на руках из бани. Долго потом выхаживали от угара.

«Иногда я думаю, что лучше бы не отваживали меня, чтобы не знать и не видеть всего того, что было дальше», – с горечью вздыхает Екатерина Арсеньевна.

Последнее свидание

Весна в 1930 году была на удивление ранней. Апрель. Енисей стоял во льду, а горы уже оголили свои солнцепеки. Ребятня носилась во дворе раздетой. Хорошо, что родители успели вернуться из Кызыла до того, как зимняя дорога начала раскисать.

Варвара Дорофеева была на сносях. После Катеринки, что появилась на свет в 1923 году, ни один родившийся ребенок не выживал. В Кызыле ей предложили остаться на роды, но Варвара Семеновна настояла, чтобы муж вез домой, в Сейбу, пока дорога не пропала.

Деревня готовилась к Великой Пасхе, шли последние дни поста. Кроме нее, никаких праздников не отмечали, хотя и не одобрялось это новой властью. Взрослые даже не помнили дни рождения – ни свои, ни детей. Некогда было праздновать, столько работы кругом.

Катя ждала Пасхи: ей обещали дать красить яйца.

– Когда же позовут? – думала она, бегая вокруг дома. Отец всех выгнал на улицу, когда пришли женщины-помощницы. Солнце неистово жарило, так что лицо сделалось пунцовым. Голоса братьев раздавались откуда-то из конюшни.

– Катька! Иди же скорей! – вдруг послышался крик кого-то из них.

Мама стояла за окном с маленьким кульком в руках. Она подняла его вертикально, чтобы дочери было лучше видно. Снова мальчик. Толя.

Эти несколько мгновений оказались последним свиданием с мамой. Через несколько часов в доме стояла суета, двери хлопали туда-сюда, в люльке пищал сверток, а отец сидел на чурке у поленницы, обхватив голову. Мама Варя умерла.

После родов открылось кровотечение. И вместо того, чтобы роженицу обложить льдом для быстрейшего сворачивания крови, женщины-помощницы посадили её в горячую ванну. Варвара Семеновна просто изошла кровью.

6 апреля в семье помнили как день смерти мамы, а не как день рождения Анатолия Дорофеева.

С этого дня вся жизнь семьи Дорофеевых попала в другое измерение. Это был крах, катастрофа. Полный мрак окутал будущее.

«После смерти мамы я не выходила из обморочного состояния. Обмирала, сердце прекращало биться. Уже потом, когда была на курорте в Юрмале, при обследовании сердца у меня выявили абсолютную блокаду ножек пучка Гиса. При ней пульс может упасть до двадцати ударов в минуту, человек теряет сознание, что и случалось со мной. Может внезапно остановиться сердце.

Наверное, эта блокада образовалась из-за потрясения от маминой смерти. Но я с этим больным сердцем живу уже столько лет, в то время как все, у кого оно здоровое было, уже ушли.

Когда маму хоронили, меня увезли куда-то. И я ни разу не была на ее могиле, ни в день похорон, ни после. Потом мы уехали из Сейбы».

За дедовым тулупом

Две недели, до того как в Сейбу за сыном-вдовцом приехал дед Алексей, маленького Толю кормила грудью жена лоцмана Гостюхина из Сыстыг-Хема. Другого выхода у Арсения, кроме как возвращаться в Чабаш, к отцу и братьям, не было.

Память выдает жизнь фрагментами, застывшими слайдами. Рельефной картинкой стоит перед глазами дед Алексей в огромном неуклюжем крестьянском овечьем тулупе, обмотанном красной повязкой. Он ходил в нем и летом, и зимой, не снимал.

Едут на лошади по верховым тропам: у деда за пазухой двухнедельный Толя, а позади, она, прилипшая к тулупу. Отец с братьями гонят скот другой дорогой. От резких понужаний коня Катя подскакивает вверх, озябшими руками, вцепившись в красную повязку на дедовом тулупе.

«В Чабаше мы сначала поселились в телятнике у дяди Куприяна, папиного брата. Дом, где жили до отъезда в Сейбу, был продан торговцу Григорию Апчитаеву. Нас подкинули бабушке Агане, третьей жене деда. Работы у нее и так невпроворот, все домашние дела на ней, еще и нас, такую ораву, кормить и обшивать.

На меня никто не обращал внимания. Как сейчас помню – бабушка больная, а меня почему-то даже не заставляли ей помогать по хозяйству. Звали меня: «Катька, где ты там? Иди есть!» А я где-то по округе гуляла. Совсем не помню, что делала, даже не помню – мылась в бане или нет. Видимо, после смерти мамы я не в себе была, вот меня и не трогали.

У бабушки Агани было больное сердце, и вскоре она умерла. А у папы безвыходное положение: женщин в семье нет, одни мужики и я, бродячая по Арт-Чолу. Но в детский дом он нас не отдал».

Тётя Маруся, ой, мама

Через какое-то время после переезда в Чабаш в телятнике дядя Куприяна стала появляться женщина. Тетя Маруся стала печь хлеб, мести полы и перешивать свои юбки девочке на платья. А потом стала учить, что звать ее нужно мамой.

Мария Алексеевна Глазкова была младше Арсения Дорофеева на два года. Родилась в селе Шошино Минусинского округа в бедной многодетной семье. В четырнадцать лет уже пилила дрова на винокуренном заводе, а после нанялась в домработницы к казанским татарам Апчитаевым.

После объявления протектората Апчитаевы переехали в Туву, обосновавшись в торговой фактории купца Бякова на Хемчике. Мария приглянулась Григорию Апчитаеву, и он взял ее из прислуги в жены. Будучи беременной, она прыгнула в подполье за надобностью, да неудачно. Случился выкидыш, а после Мария не смогла иметь детей.

«Она и не знала, что беременна была, – говорит Екатерина Арсеньевна. – Была молодая, безграмотная, ни одного класса образования. Но очень рискованная, ничего не боялась, ухарь-женщина. Вот и за папу выйти замуж не побоялась».

Потом Апчитаевы перебрались в Уюк, торговали у Моисея Вильнера, а после добрались и до Тоджи – меняли товары на пушнину у оленеводов.

«Я помню, подъезжают, оленей ставят в ограду, а сами садятся у порога дома на корточки. Мама им сразу чай с молоком и хлеб свежий выносит. Это для них лучшее лакомство было – хлеб из печи. Я бегаю по ограде, слышу, пищит что-то на олене. Смотрю – женщина поднимается, снимает кужумку с оленя – плетенная из бересты коробка, а в ней на шкуре и оленьем пуху лежит голый младенец. Под попкой – сушенный олений кизяк, чтобы влагу вытягивал. Женщина вытряхивает кужумку, подсыпает свежего кизяка, а сама к груди ребенка прикладывает».

Григорий Апчитаев сделал торговую лавку в одной половине дома, купленного у Арсения Дорофеева, когда тот с семьей уезжал из Чабаша. Детали истории, как Мария ушла от Апчитаева – неизвестны, но поговаривали, что ее подруга, наведавшись в гости, вскоре родила от Григория.

«Она стала меня учить мыть посуду, мести полы, советовалась и спрашивала моего мнения. «Тетя Маруся, ой, мама», – так я к ней обращалась.

Трудно ей было. Сразу столько хлопот навалилось. Дети – каждый со своим характером, к тому же после смерти мамы всё воспринимали в штыки. Маленький Толя требовал особой заботы.

Как-то мама Мария поскандалила с папой и ушла из дома. Это было зимой. Арт-Чол в это время года кипит – заливает поляну водой. Настоящий каток – лед гладкий, с торчащими из него деревьями и кустами. Откуда эта вода бралась, для меня всегда загадкой было. Братья делали из дерева коньки, привязывали ремнями к валенкам и катались.

Я прибежала на Арт-Чол искать маму Марию, по следам на нее вышла. Она стоит под деревом и плачет. Подошла к ней, стала тянуть за рукав. А она сквозь слезы: «Ты зачем пришла, зачем пришла?» «Мама, я тебя потеряла, пойдем домой».

Она послушалась, и мы пошли домой. Потом мне всегда говорила: «Из-за тебя я живу на белом свете». Видимо, неладное хотела с собой сотворить. Не о таком счастье она мечтала».

Продолжение – в №47 от 18 декабря 2015 года

Очерк Анастасии Вещиковой о Екатерине Дорофеевой «Девяносто два солнца» войдёт двадцать седьмым номером в шестой том книги «Люди Центра Азии», который после выхода в свет в июле 2014 года пятого тома книги продолжает готовить редакция газеты «Центр Азии».

Фото:

1. Екатерина Арсеньевна Дорофеева у своего дома. Вдоль улицы Бухтуева растет память – посаженные учениками Тора-Хемской средней школы пятьдесят лет назад елочки. Республика Тыва, Тоджинский район, село Тоора-Хем. 13 июля 2015 года. Фото Анастасии Вещиковой.

2 Тетя с племянницей вспоминают жизнь. Екатерина Дорофеева и Надежда Глазкова (слева). Республика Тыва, Тоджинский район, село Тоора-Хем. 8 июля 2015 года. Фото Анастасии Вещиковой.

3. Арсений Дорофеев – стоит крайний справа, в шляпе – с родителями и братьями. Глава семьи Алексей Степанович Дорофеев сидит с младшим сыном Димитрием на руках, рядом – жена Агафья Захаровна. Енисейская губерния, Минусинский округ, село Верхний Кужебар. Между 1908 и 1910 годами.

4. Последнее лето Российской империи: две семьи. Слева стоит Арсений Дорофеев, справа – Иннокентий Скобеев. Сидят Ирина Скобеева (Дорофеева) с дочерью Зинаидой, Варвара Дорофеева (Синютина) с сыном Иннокентием. Енисейская губерния, Минусинский округ, село Верхний Кужебар. Лето 1917 года. Сидят Ирина Скобеева (Дорофеева) с дочерью Зинаидой, Варвара Дорофеева (Синютина) с сыном Иннокентием.

5. Ирина Алексеевна Скобеева (Дорофеева) – тётя Екатерины Дорофеевой и бабушка Надежды Глазковой. Енисейская губерния, Минусинский округ, село Верхний Кужебар. 1914 год.

6. Катя Дорофеева с родными. Слева от нее – дядя Григорий Дорофеев, справа – отец Арсений Дорофеев, брат Иван.Крайняя справа – новая мама Кати и ее братьев Мария Дорофеева (Глазкова), около нее Анатолий, младший из детей, ставших Марии Алексеевне родными. Тувинская Аратская Республика, Тоджинский кожуун, возле своего дома у озера Ушпе-Холь. 1933 или 1934 годы.