Лариса Кенин-Лопсан. Покой нам только снился

(Продолжение. Начало в №1 от 16 января, №2 от 23 января 2015 года)

Командировка в Тандинский район: пустите переночевать

Командировки – обязательная и важнейшая составляющая труда журналиста советского времени. Как иначе можно познакомиться с тружениками районов, собрать материал и для маленькой заметки, и для большого очерка? Только в дороге.

Добраться до места и вернуться назад – целое приключение. Ярко запомнилась первая поездка в Тандинский район в октябре 1954 года. «Пойдешь на центральный рынок, там обычно водители останавливаются. Найдешь того, кто едет в районный центр – село Бай-Хаак. Он тебя и довезет», – разъяснила моя наставница, заведующая отделом культуры Варвара Ефимовна Межова.

Сижу на рынке, а машин всё нет и нет. Ближе к вечеру появляется грузовик. Желающих ехать оказалось много, кузов быстро наполняется людьми. Уже в темноте водитель останавливается около столовой в Бай-Хааке. Почти все пассажиры уходят, кроме пожилых мужчины и женщины, им надо ехать дальше, в Сосновку. И тут меня осеняет, что идти мне некуда: гостиницы нет, знакомых тоже.

Неуверенно обращаюсь к попутчикам: «Пустите меня к себе в дом переночевать». Объясняю, что я из газеты «Тувинская правда», приехала в командировку. И добрые люди пустили в свой дом, накормили, в постель уложили. Как в сказке.

От Сосновки до райцентра дошла пешком. Там повезло с машиной, водитель грузовика ехал в село Кочетово, согласился подвезти. Набралось несколько пассажиров, устроились в кузове. Парень, даже не предупредив нас, сначала поехал в поле и до отвала нагрузил машину зерном. Дальше мы ехали на этой груде. Кое-как ухватившись за борт, постоянно ожидала: не свалюсь ли на очередном ухабе. Не свалилась.

В Кочетово меня приютила приветливая девушка – фельдшер сельского медпункта. Молодой специалист и жила при медпункте. Ночью раздался громкий стук в окно. «Хулиганы», – почему-то подумала я. Оказалось – чабан, весь в крови, с затекшим глазом. Конь сбросил его с седла. Девушка оказала первую помощь и озабоченно сказала: «Мне очень не нравится ваш вид. Поезжайте немедленно в райбольницу. Там опытные врачи окажут помощь».

Приключения на этом не закончились. Пришлось даже ехать в телеге с сильно подвыпившими мужиками. В колхозной конторе, когда завела разговор о ночлеге, одна женщина предложила: «Пойдемте со мной, у меня и переночуете». Я-то думала, что дом ее рядом, но мы шли и шли в темноте, уже какой-то лесочек миновали.

– Скоро дом? – заволновалась я, подозрительно глядя на неразговорчивую женщину.

– А вот он.

Оказалось, что она снимала в нем угол. Хозяева уже спали. Кое-как разместились на полу.

Утром выхожу, кругом ослепительно бело: выпал первый снег. По нему уже веселей добираться до Бай-Хаака. Вот и машина, наконец, появилась, на сей раз – огромный груженый лесовоз. В кабине уже сидит пассажирка, двое мужчин в тулупах прижались к бревнам. Прошу водителя взять меня. Долго не соглашается, потом кивает головой.

Едем. Прицепившись к бревнам, постепенно замерзаю в своем легком демисезонном студенческом пальтишке. Тяжелый лесовоз тащится еле-еле. Вдруг машина останавливается, и водитель заботливо протягивает мне теплую шаль пассажирки. Замерзшие губы шепчут: «Спасибо». Закутываюсь в шаль доброй женщины, хоть немного, но стало теплее.

Бесконечными показались мне эти часы дороги от Бай-Хаака до Кызыла. Не раз потом приезжала в Тандинский район, но эта первая поездка запомнилась на всю жизнь.

Водители – большая сила

Попутные машины – основное средство передвижения молодых журналисток. Водители в Туве – большая сила, на них держалась её экономика, они связывали и до сих пор связывают республику со всей страной. Мне всегда везло, попадались очень умелые шоферы, профессионалы своего дела.

Возвращаемся с Алиной Голиковой из Шагонара. Согласившийся довезти нас до Кызыла молодой шофер едет из геологической партии, страшно устал. Просит: «Девчонки, пойте песни, иначе засну». И мы всю дорогу поем: сначала перепели весь студенческий репертуар, потом перешли на арии, выученные в годы учебы в Свердловске в нашем любимом театре оперетты.

Другое возвращение – из Чаа-Холя. В окрестностях этого села впервые увидела тувинскую цирковую труппу под руководством Владимира Оскал-оола. Выступали артисты, которые потом объездили чуть ли не весь мир, прямо в степи. Ходили по проволоке, жонглировали. А вокруг них, прямо на земле, кружком сидели зрители.

Еду в Кызыл в кабине грузовика. «Послали меня на уборку урожая, – говорит водитель. – Работал много. Боюсь, доедем ли до Кызыла, выдержит ли машина». И всю дорогу пугает меня подробным рассказом о том, что в ней отказало, что отвалилось, и как он чинил ее прямо в поле.

Подъезжаем к Бому, был такой противный участок дороги, ведущей на запад. Сплошные повороты, из-за скал не видно встречных машин. «Недавно тут в пропасть упала легковушка», – добивает меня водитель. А сам подъезжает к самому краю дороги. «Если там встречная машина, – проносится в голове, – обязательно сиганем вниз».

Осторожно, осторожно минуем поворот. Наконец, прямая дорога, скоро город. Водитель прибавляет скорость, да такую, что думаю: «Там не разбились, а тут точно в аварию попадем». Ух! Наконец, улица Рабочая – рынок. С облегчением вздыхаю: и грузовик жив, и мы вместе с ним. Потом понимаю: водитель-шутник нарочно пугал молодую попутчицу – покрасоваться хотел.

Очерки сельских встреч

Я благодарна судьбе: за 34 года журналистской работы она в разных районах республики сводила с прекрасными, душевно красивыми людьми. Иногда перечитываю очерки, которые в разные годы публиковались в «Тувинской правде», и вспоминаю об этих встречах.

С Чигден Кармаевной Донгак, матерью-героиней, имеющей двенадцать детей, в 1965 году познакомилась прямо в степи, которая для нее – дом родной. «Где зайцы лежат, и то знаем», – улыбалась чабанка. С мужем Монгук-Холом Лопсановичем она пасла овец совхоза «Чыраа-Бажы».

Во время беседы муж, заглядывая в блокнот, сыпал цифрами, а жена дополняла их образными картинками из жизни. В лицо знала всех совхозных овец и ягнят: «Ягненок с черным пятнышком на лбу вон от той овцы – с сильно загнутыми рогами. А этот, в белых чулочках, от той, что любит ходить с левого края отары».

Старшие дети чабанов жили и учились в селе, а летом перебирались на стоянку и во всем помогали родителям. Чигден Кармаевна вспоминала один эпизод весны шестьдесят третьего. Муж уехал по делам, на зимней стоянке она осталась с малыми детьми. Под вечер мимо их домика проехали двое мужчин, она услышала их голоса. «Видимо, за сеном», – подумала женщина, остатки стога находились неподалеку от стоянки.

Позже, выйдя из дома, ужаснулась: со стороны, куда направились проезжавшие, тянуло дымом: горела сухая прошлогодняя трава. Видимо, кто-то из них бросил непотушенный окурок. Огонь медленно двигался к стоянке. Позвала ребятишек, схватила кошму и фуфайку. Дети мочили их водой, а мать тушила горевшую траву. Ночь показалась бесконечной, но к утру потухли последние искры. Только тогда, вся черная от сажи, облегченно вздохнула: и стоянка, и скот спасены.

Этой женщине-труженице из Дзун-Хемчикского района посвятила очерк «Степь».

С другой многодетной матерью и великой труженицей познакомилась в Тандинском районе. Вспоминаю, как редактор Николай Максимович Растрёпин зашел в кабинет и распорядился: «И чего вы сидите за столом, поезжайте в село и напишите о простых людях. У вас это хорошо получается».

Поехала в Балгазын. Зашла в избушку-сторожку на току и здесь познакомилась с Макридой Исаевной Чистобаевой, ветераном колхоза, а затем совхоза «Пламя революции», матерью восьми детей. Она работала сторожем, а до этого какую только работу ни делала: косила, вязала снопы, делала кирпичи, клала печи, была дояркой, свинаркой, конюхом, поваром.

На мужа Филиппа Кирилловича, зимой сорок второго призванного на фронт, в августе пришла похоронка – вторая в Балгазыне. Сыновья Фёдор и Василий вернулись израненные, контуженные, но живые.

Макрида Исаевна неторопливо рассказывала о своей жизни, я только успевала записывать услышанное в блокнот. Под вечер под окнами избушки раздались звонкие ребячьи голоса: «Принимай гостей, бабушка!» Это внуки – Саша, Вася и Женя – принесли ей сумку с ужином: дежурство на току – на всю ночь.

Очерк об этой женщине назвала «Здравствуй, новый день!», он был опубликован в газете в 1966 году.

А очерк «Семья» посвятила семье чабанов-ветеранов из села Элегест. Оранбал Энди-Хооевич и Шивитмаа Халбаевна Оюны – гостеприимные добрые люди. Дети их, получив образование – от среднего до высшего – тоже трудились на селе. Дружная, трудолюбивая семья, много сделавшая для процветания родного края.

Сейчас, когда пью молоко из пластиковой бутылки с голубой этикеткой «Пастеризованное элегестинское сут – молоко», на которой значится имя изготовителя – глава крестьянско-фермерского хозяйства Ч. Х-Д. Оюн, тешу себя мыслью, что это кто-то из рода элегестинских Оюнов, о которых писала в 1977 году.

Везло мне в командировках на знакомство с хорошими людьми. И только однажды повстречался безответственный тип, любитель выпить. С зоотехником совхоза объезжала чабанов. Остановились у юрты, которая стояла у речки, и увидели страшную картину: чабан багром доставал из воды туши овец.

Накануне животноводы получили зарплату, и мужчина беспробудно запил. Животные остались без присмотра, пошли к реке напиться, а её покрывал тонкий слой льда. Он не выдержал нагрузки. Зоотехник онемел от неожиданности, по-моему, ему очень хотелось поколотить нерадивого работника. Впрочем, так хотелось поступить и мне.

Радушный дом тёти Полины

У меня было строгое правило: обязательно спрашивала у людей, с которыми встречалась, можно ли написать о них в газете, с указанием фамилии. «Нет, не пишите», – говорили редко. Но если слышала отказ, в основном, от представителей староверческих семей, то держала слово, как бы ни хотелось написать очерк об этом интересном человеке.

Иногда идея приходила уже после того, как возвращалась из командировки. Так случилось с зарисовкой «Радушный дом», которую написала в 1978 году, вернувшись из села Владимировка. Там меня на ночь приютила радушная тётя Полина – так она представилась, а мне даже в голову не пришло спросить фамилию.

Когда вернулась в редакцию, рука потянулась к перу – рассказать о ней. Но для очерка материала нет, согласие на публикацию фамилии не получено. Как быть? Родилась небольшая портретная зарисовка «Радушный дом». Сегодня она мне по-особому дорога – передает жизнь и настроение людей той поры.

«В селе Владимировка отцветала черёмуха. В нежный светло-зелёный наряд приоделись деревья. Вечернюю тишину нарушило мычание коров – буренки вернулись с пастбища.

Встречает свою Снежанку и тётя Полина. «Сейчас я, – говорит она худенькой женщине, зашедшей к ней, – мигом управлюсь».

Кипит на красочно разрисованном подносе электрический самовар. На стол выставлены тарелки с творогом, сметаной, кувшин с молоком, сладости. Сынишка тети Полины Алёшка с неудовольствием замечает: «Сметана-то какая жидкая». Сестра усмехнулась: «Ох, Алёшка, магазинной ты не едал, что бы сказал тогда».

На пороге пожилая женщина. Она просит:

– Полина, выручи меня, дай сорок копеек, кино больно сегодня хорошее. Так хочется сходить!

Тетя Полина молча вручает ей монетки, а когда та, поблагодарив ее, ушла, с улыбкой замечает:

– Ни одного фильма не пропустит. Киношница!

Чаепитие снова прерывается. На сей раз на пороге – старушка, которая чуть не плачет:

– Полинушка, за лекарством я к тебе, что-то живот заболел.

Тетя Полина дает ей лекарство и «от живота» и в придачу ещё «от головы».

Как на театральной сцене предстает перед семейством тети Полины новое лицо. Девушка спрашивает Катю – её дочку. А та ушла к подруге готовиться к экзаменам: не шуточное дело – кончает школу.

Женщина в домашних тапочках – это уже к другой дочери – пришла за книгами. Они уходят в комнату, а тетя Полина тихо замечает:

– Видимо, за ум взялась, решила не пить, а книги читать, зачастила к Тоне.

Заходит соседка:

– Смотрю, ты, Полина, снова решила цветы развести. Георгины у тебя в ящиках уже побеги пустили. Всё равно ведь ребятишкам первого сентября раздашь.

– Ну и пусть несут красу в школу. Цветы для себя разводить – пустое дело.

Тихо открывается дверь. Соседский мальчуган, которому давно спать пора, а он ещё не снял с себя следы многотрудного дня, подбегает к столу и бесцеремонно хватает семечки, которые лежат на чистой клеенке.

– Руки, руки помой! – возмущается тетя Полина. – Да и спать давно пора, мать-то, небось, потеряла тебя. – И она уводит мальчишку домой.

Улица укрылась темнотой. Пора отдыхать. Но на пороге раздаётся звонкий девичий голос:

– Здравствуйте! Пустите переночевать?

Родственница приехала из Кызыла. Конечно, ей находится место в этом гостеприимном доме, где во дворе растут красивые цветы, и нет собаки на толстой цепи.

– Не люблю я их. Пусть ко мне люди идут, ничего не боясь. Двери для добрых людей всегда открыты, – говорит тетя Полина».

Встреча одноклассниц

«Прилетай вовремя, не опаздывай, – написала мне в 1968 году из Бреста Ляля Лерман. – Собираемся…» И указала дату.

На первую встречу, которая состоялась в Уфе через десять лет после окончания нами женской средней школы №12, я опоздала. Было горько и обидно. А на эту, через двадцать лет, успела приехать из Кызыла к сроку. Ляля со старшей дочерью Зиной, студенткой, уже прилетела. Она обошла всех одноклассниц, разузнала, кто как живет, работает, растит детей. Судьбы девушек сложились по-разному.

С веселой, неунывающей Зойкой Ивановой, с которой я сидела за одной партой много лет, теперь Зоей Михайловной, по городу лучше не ходи, на каждом шагу останавливают родители: «Как там мой учится?» И пошла неторопливая беседа.

Мать двоих детей, она упорно училась заочно в педагогическом институте. Во время госэкзаменов сломала ногу, но успешно сдала все. Ее, математика, можно увидеть в плавательном бассейне: «Должна же я своими глазами видеть, как у ребят проходят уроки физкультуры». Это к ней бегут старшеклассницы: «Зоя Михайловна, я вот косы решила остричь, как вы посоветуете?» Она собрала однажды ребят своего класса, привела во Дворец культуры и сказала руководителю кружка: «Научите их красиво и правильно танцевать». Он научил. На школьных вечерах ребятам только завидовали.

Знак «Отличник народного просвещения» она носит по праву.

Лена Кудоярова и Мина Шепшелевич заведуют заводскими лабораториями. Мина, как специалист, ездила с передачей опыта в другие страны. Лена при встрече сказала: «Я от жизни отстала. Вы обсуждаете фильм «Двое», а я его не смотрела. Нет свободного времени, пишу кандидатскую».

Лиля Гильманова – корреспондент Всесоюзного радио по Башкирии. Валя Горожанкина работает инженером на одном из ленинградских заводов. Другая Валя – Беляева – преподает немецкий язык в школе рабочей молодежи.

Второй Лене – Чёрной – приходится очень тяжело: месяцами она прикована к больничной койке. И хотя голову ее покрыла седина, в черных глазах по-прежнему сидят бесенята. Не баловала жизнь и Галку Петрову, самую непоседливую из нас, ту, которая после выпускного вечера громче всех кричала, играя в последний раз на школьном дворе в футбол. Она одна воспитывает сына и дочь. Сколько же ей понадобилось сил и выдержки, чтобы, узнав о смертельной болезни мужа, спокойно сказать ему: «Всё будет хорошо, не беспокойся».

На встречу не пригласили другую Галю, высокую и солидную. Она еще в школе приносила многим из нас огорчения своим несносным характером. Став взрослой, ничуть не изменилась. В коллективы, а сменила Галя их много, она вносила раздор, склоку, нервозность. Многим из нас не переставала портить жизнь и после окончания школы.

И комсорг Ляля поддержала остальных: «Жизнь сама показала, как мы были правы, в свое время выступая против нее. Только жаль, что медаль досталась такому человеку. А ведь в классе учились более достойные претенденты. Обидно, что взрослые не понимали этого».

Учителя во все времена

Брониславе Зиновьевне Киршон, своей классной руководительнице и учительнице математики, мы послали в Минск теплую благодарственную телеграмму.

О ней у меня особое воспоминание, наглядно характеризующее нашего педагога. За учебу в старших классах в то время полагалась плата. Однажды у мамы вовремя не оказалось денег. На переменке завуч строго предупредила меня: если не принесу завтра нужную сумму, отчислят.

Зазвенел звонок. Все ушли на урок. А я стою в коридоре и реву. Подошла Бронислава Зиновьевна и, обращаясь на «Вы», она всегда так уважительно разговаривала со своими учениками, сказала: «Не волнуйтесь, я уже заплатила за Вас. Деньги отдадите, когда они появятся у мамы». А ведь семья учительницы еле успела в начале войны эвакуироваться из Минска, и жили они, как и большинство в ту пору, небогато.

В Уфе продолжали жить наши учителя Герш Самойлович Шепшелевич и Дора Ароновна Ройтер. В летнее солнечное утро мы собрались в центре города у фонтана и принаряженные, веселые, с охапками цветов пришли к ним. В маленькой комнате сразу стало тесно. Разглядывая скромное жилье в коммунальной квартире двух старых людей, мы почувствовали себя неловко: многие из нас жили в лучших условиях.

Всю свою жизнь эта чета педагогов отдала детям. Дора Ароновна рассказывала нам: «Когда Герш Самойлович уходил в школу, где после Гражданской войны были собраны беспризорники, я плакала, думала, что он не вернется, они что-нибудь сделают с ним».

Герш Самойлович преподавал нам географию и астрономию. Увидев меня, радостно закричал: «Знаю, знаю, вы живете в Туве!» И начал рассказывать о ней так, будто сам там побывал.

Дора Ароновна, наша всегда серьезная и строгая учительница химии, неторопливо говорила: «С вами было работать одно удовольствие. Сейчас я не смогла бы заниматься химией с детьми, не те они стали, не те!» Наверное, так она говорила в свое время и о нас – «не те», ведь и мы причиняли огорчения учителям. Но это забылось.

Выйдя в сквер перед домом, мы сфотографировались с нашими учителями, а потом пришли в свою школу, сели за свои парты. Только за ними стало теснее – рядом сидели наши дети: Дима, Алёша, Оля, Тимур, Зина, мои дочки Марина и Аня.

Вскоре после нашей встречи Герша Самойловича не стало, он ушел из жизни в 1970 году, Дора Ароновна пережила мужа на четырнадцать лет.

Да, мне в жизни повезло на хороших учителей. Но они есть во все времена, в чем убедилась на примере своих дочерей. В школе № 7 в начальных классах они попали в руки Агриппины Маркеловны Онищенко, о которой в 1968 году написала очерк «Все они – её питомцы».

Сейчас много говорят о важности изучения русского языка. Агриппина Маркеловна не говорила – делала. Она завела порядок – ученики с первого класса вели словари, куда записывали трудные слова, запоминали их написание. Она умела найти подход к трудным детям, хорошо наладила контакт с родителями. И после окончания школы уже солидные воспитанники навещали её, платили теплом и участием.

Огромный след оставила в жизни старшей дочери и Клавдия Ивановна Ярославцева, математик, классный руководитель. Она много внимания уделяла детям и после занятий. В летние каникулы ездила с учениками на озеро Чагытай, где они купались, загорали, ловили и готовили рыбу, спали в палатках, пели у костра. Интересно проходили в классе мероприятия, посвящённые творчеству Аркадия Гайдара, поэтам и писателям, погибшим на фронте. Вечер так и назывался «Строка, оборванная пулей». Все ребята, даже троечники, охотно исполняли свои роли. Во мне вспыхивали пионервожатские чувства, вожатой у пионеров была в школьные и студенческие годы, с большим интересом помогала в составлении сценариев, в проведении мероприятий.

Урок верности школьному товариществу

Двадцать лет прошло с тех пор, как мы в сорок восьмом под звуки «Одинокой гармони» танцевали на выпускном вечере. А сейчас на квартире Вали Беляевой «Одинокую гармонь» играла Лялина дочка Зина, и мы снова, как в юности, кружились в вальсе. Солидные взрослые женщины, мы остались друг для друга девчонками с уменьшительными именами и прежними, девичьими, фамилиями.

«Мы, дети, словно прикоснулись к вашему прошлому, прочитали одну из страниц вашей юности. Какая же ты, мама, счастливая, что у тебя такой дружный класс, такие верные подруги», – сказала Зина матери.

Сами того не ведая, мы действительно преподнесли мудрый урок своим детям – урок верности школьному товариществу.

«На работе говорю: у нас – встреча одноклассниц, – рассказывала Галя Петрова. – Все удивляются: «У вас что, класс особенный был? Мы своих одноклассников растеряли». А я им: «Девчонки как девчонки, мы ведь тогда раздельно от мальчиков учились. Только вот комсорг у нас – Ляля, им на всю жизнь и осталась. Собрала нас всех вместе, посвятила этому свой отпуск».

Ляля Лерман больше не приезжала в Уфу. У мужа, который во время войны потерял всех родных, неожиданно нашлась тетя, которая проживала в Израиле. Она пригласила Бориса в гости, там ему очень понравилось. Семья решила уехать. В последнем телефонном разговоре с Лялей я просила ее не делать такую глупость, не менять родину. Она отвечала: «Всё решено, дети – Зина, Марина, Саша – согласны с нами».

Потом пошли письма из Израиля. Дети работали, внуки привыкали к новой жизни, бойко говорили на местном языке, внучка даже отслужила в армии. Ляля языком овладевала с трудом, сказывался возраст. С мужем много путешествовала. Единственное, что их угнетало – это жара. Внезапно письма прекратились. Мне позвонили её дети и сказали, что отец умер, а мать в тяжелом состоянии, видимо, не выживет после второго инфаркта. Связь с Лялей, нашим школьным вожаком, которая оставалась им всю жизнь, прервалась.

Окончание – в №4 от 6 февраля 2015 года

Очерк Ларисы Кенин-Лопсан «Покой нам только снился» войдёт пятым номером в шестой том книги «Люди Центра Азии», который сразу же после выхода в свет в июле 2014 года пятого тома книги начала готовить редакция газеты «Центр Азии».

Фото:

1. Очередная командировка: Лариса Кенин-Лопсан беседует с работниками Хараал-Тейской фермы совхоза «Чодураа» – «Черёмуха». Тувинская АССР, Тес-Хемский район, 5 октября 1977 года.

2. Лариса Кенин-Лопсан – корреспондент газеты «Тувинская правда». Уфа, во время отпуска у родных, 1964 год. Фото сделал брат Гурий Четвериков.

3. Одноклассницы и их дети – встреча через двадцать лет после окончания уфимской женской школы №12. Первая слева в первом ряду Ляля Лерман, четвертая – Лена Кудоярова, далее Нина Савина, Лена Чёрная, Валя Беляева, Зоя Иванова. Первая в третьем ряду Лиля Гильманова, третья Лариса Четверикова, четвертая Галя Петрова. Сидят в центре первого ряда учителя Дора Ароновна Ройтер и Герш Самойлович Шепшелевич. Уфа, лето 1968 года.