(Продолжение.
Начало в №1 от 16 января, №2 от 23 января
2015 года)
Командировка
в Тандинский район: пустите переночевать
Командировки
– обязательная и важнейшая составляющая
труда журналиста советского времени.
Как иначе можно познакомиться с
тружениками районов, собрать материал
и для маленькой заметки, и для большого
очерка? Только в дороге.
Добраться
до места и вернуться назад – целое
приключение. Ярко запомнилась первая
поездка в Тандинский район в октябре
1954 года. «Пойдешь на центральный рынок,
там обычно водители останавливаются.
Найдешь того, кто едет в районный центр
– село Бай-Хаак. Он тебя и довезет», –
разъяснила моя наставница, заведующая
отделом культуры Варвара Ефимовна
Межова.
Сижу
на рынке, а машин всё нет и нет. Ближе к
вечеру появляется грузовик. Желающих
ехать оказалось много, кузов быстро
наполняется людьми. Уже в темноте
водитель останавливается около столовой
в Бай-Хааке. Почти все пассажиры уходят,
кроме пожилых мужчины и женщины, им надо
ехать дальше, в Сосновку. И тут меня
осеняет, что идти мне некуда: гостиницы
нет, знакомых тоже.
Неуверенно
обращаюсь к попутчикам: «Пустите меня
к себе в дом переночевать». Объясняю,
что я из газеты «Тувинская правда»,
приехала в командировку. И добрые люди
пустили в свой дом, накормили, в постель
уложили. Как в сказке.
От
Сосновки до райцентра дошла пешком. Там
повезло с машиной, водитель грузовика
ехал в село Кочетово, согласился подвезти.
Набралось несколько пассажиров,
устроились в кузове. Парень, даже не
предупредив нас, сначала поехал в поле
и до отвала нагрузил машину зерном.
Дальше мы ехали на этой груде. Кое-как
ухватившись за борт, постоянно ожидала:
не свалюсь ли на очередном ухабе. Не
свалилась.
В
Кочетово меня приютила приветливая
девушка – фельдшер сельского медпункта.
Молодой специалист и жила при медпункте.
Ночью раздался громкий стук в окно.
«Хулиганы», – почему-то подумала я.
Оказалось – чабан, весь в крови, с
затекшим глазом. Конь сбросил его с
седла. Девушка оказала первую помощь и
озабоченно сказала: «Мне очень не
нравится ваш вид. Поезжайте немедленно
в райбольницу. Там опытные врачи окажут
помощь».
Приключения
на этом не закончились. Пришлось даже
ехать в телеге с сильно подвыпившими
мужиками. В колхозной конторе, когда
завела разговор о ночлеге, одна женщина
предложила: «Пойдемте со мной, у меня и
переночуете». Я-то думала, что дом ее
рядом, но мы шли и шли в темноте, уже
какой-то лесочек миновали.
– Скоро
дом? – заволновалась я, подозрительно
глядя на неразговорчивую женщину.
– А
вот он.
Оказалось,
что она снимала в нем угол. Хозяева уже
спали. Кое-как разместились на полу.
Утром
выхожу, кругом ослепительно бело: выпал
первый снег. По нему уже веселей добираться
до Бай-Хаака. Вот и машина, наконец,
появилась, на сей раз – огромный груженый
лесовоз. В кабине уже сидит пассажирка,
двое мужчин в тулупах прижались к
бревнам. Прошу водителя взять меня.
Долго не соглашается, потом кивает
головой.
Едем.
Прицепившись к бревнам, постепенно
замерзаю в своем легком демисезонном
студенческом пальтишке. Тяжелый лесовоз
тащится еле-еле. Вдруг машина
останавливается, и водитель заботливо
протягивает мне теплую шаль пассажирки.
Замерзшие губы шепчут: «Спасибо».
Закутываюсь в шаль доброй женщины, хоть
немного, но стало теплее.
Бесконечными
показались мне эти часы дороги от
Бай-Хаака до Кызыла. Не раз потом приезжала
в Тандинский район, но эта первая поездка
запомнилась на всю жизнь.
Водители
– большая сила
Попутные
машины – основное средство передвижения
молодых журналисток. Водители в Туве –
большая сила, на них держалась её
экономика, они связывали и до сих пор
связывают республику со всей страной.
Мне всегда везло, попадались очень
умелые шоферы, профессионалы своего
дела.
Возвращаемся
с Алиной Голиковой из Шагонара.
Согласившийся довезти нас до Кызыла
молодой шофер едет из геологической
партии, страшно устал. Просит: «Девчонки,
пойте песни, иначе засну». И мы всю дорогу
поем: сначала перепели весь студенческий
репертуар, потом перешли на арии,
выученные в годы учебы в Свердловске в
нашем любимом театре оперетты.
Другое
возвращение – из Чаа-Холя. В окрестностях
этого села впервые увидела тувинскую
цирковую труппу под руководством
Владимира Оскал-оола. Выступали артисты,
которые потом объездили чуть ли не весь
мир, прямо в степи. Ходили по проволоке,
жонглировали. А вокруг них, прямо на
земле, кружком сидели зрители.
Еду
в Кызыл в кабине грузовика. «Послали
меня на уборку урожая, – говорит водитель.
– Работал много. Боюсь, доедем ли до
Кызыла, выдержит ли машина». И всю дорогу
пугает меня подробным рассказом о том,
что в ней отказало, что отвалилось, и
как он чинил ее прямо в поле.
Подъезжаем
к Бому, был такой противный участок
дороги, ведущей на запад. Сплошные
повороты, из-за скал не видно встречных
машин. «Недавно тут в пропасть упала
легковушка», – добивает меня водитель.
А сам подъезжает к самому краю дороги.
«Если там встречная машина, – проносится
в голове, – обязательно сиганем вниз».
Осторожно,
осторожно минуем поворот. Наконец,
прямая дорога, скоро город. Водитель
прибавляет скорость, да такую, что думаю:
«Там не разбились, а тут точно в аварию
попадем». Ух! Наконец, улица Рабочая –
рынок. С облегчением вздыхаю: и грузовик
жив, и мы вместе с ним. Потом понимаю:
водитель-шутник нарочно пугал молодую
попутчицу – покрасоваться хотел.
Очерки
сельских встреч
Я
благодарна судьбе: за 34 года журналистской
работы она в разных районах республики
сводила с прекрасными, душевно красивыми
людьми. Иногда перечитываю очерки,
которые в разные годы публиковались в
«Тувинской правде», и вспоминаю об этих
встречах.
С
Чигден Кармаевной Донгак, матерью-героиней,
имеющей двенадцать детей, в 1965 году
познакомилась прямо в степи, которая
для нее – дом родной. «Где зайцы лежат,
и то знаем», – улыбалась чабанка. С мужем
Монгук-Холом Лопсановичем она пасла
овец совхоза «Чыраа-Бажы».
Во
время беседы муж, заглядывая в блокнот,
сыпал цифрами, а жена дополняла их
образными картинками из жизни. В лицо
знала всех совхозных овец и ягнят:
«Ягненок с черным пятнышком на лбу вон
от той овцы – с сильно загнутыми рогами.
А этот, в белых чулочках, от той, что
любит ходить с левого края отары».
Старшие
дети чабанов жили и учились в селе, а
летом перебирались на стоянку и во всем
помогали родителям. Чигден Кармаевна
вспоминала один эпизод весны шестьдесят
третьего. Муж уехал по делам, на зимней
стоянке она осталась с малыми детьми.
Под вечер мимо их домика проехали двое
мужчин, она услышала их голоса. «Видимо,
за сеном», – подумала женщина, остатки
стога находились неподалеку от стоянки.
Позже,
выйдя из дома, ужаснулась: со стороны,
куда направились проезжавшие, тянуло
дымом: горела сухая прошлогодняя трава.
Видимо, кто-то из них бросил непотушенный
окурок. Огонь медленно двигался к
стоянке. Позвала ребятишек, схватила
кошму и фуфайку. Дети мочили их водой,
а мать тушила горевшую траву. Ночь
показалась бесконечной, но к утру потухли
последние искры. Только тогда, вся черная
от сажи, облегченно вздохнула: и стоянка,
и скот спасены.
Этой
женщине-труженице из Дзун-Хемчикского
района посвятила очерк «Степь».
С
другой многодетной матерью и великой
труженицей познакомилась в Тандинском
районе. Вспоминаю, как редактор Николай
Максимович Растрёпин зашел в кабинет
и распорядился: «И чего вы сидите за
столом, поезжайте в село и напишите о
простых людях. У вас это хорошо получается».
Поехала
в Балгазын. Зашла в избушку-сторожку на
току и здесь познакомилась с Макридой
Исаевной Чистобаевой, ветераном колхоза,
а затем совхоза «Пламя революции»,
матерью восьми детей. Она работала
сторожем, а до этого какую только работу
ни делала: косила, вязала снопы, делала
кирпичи, клала печи, была дояркой,
свинаркой, конюхом, поваром.
На
мужа Филиппа Кирилловича, зимой сорок
второго призванного на фронт, в августе
пришла похоронка – вторая в Балгазыне.
Сыновья Фёдор и Василий вернулись
израненные, контуженные, но живые.
Макрида
Исаевна неторопливо рассказывала о
своей жизни, я только успевала записывать
услышанное в блокнот. Под вечер под
окнами избушки раздались звонкие ребячьи
голоса: «Принимай гостей, бабушка!» Это
внуки – Саша, Вася и Женя – принесли ей
сумку с ужином: дежурство на току – на
всю ночь.
Очерк
об этой женщине назвала «Здравствуй,
новый день!», он был опубликован в газете
в 1966 году.
А
очерк «Семья» посвятила семье
чабанов-ветеранов из села Элегест.
Оранбал Энди-Хооевич и Шивитмаа Халбаевна
Оюны – гостеприимные добрые люди. Дети
их, получив образование – от среднего
до высшего – тоже трудились на селе.
Дружная, трудолюбивая семья, много
сделавшая для процветания родного края.
Сейчас,
когда пью молоко из пластиковой бутылки
с голубой этикеткой «Пастеризованное
элегестинское сут – молоко», на которой
значится имя изготовителя – глава
крестьянско-фермерского хозяйства Ч.
Х-Д. Оюн, тешу себя мыслью, что это кто-то
из рода элегестинских Оюнов, о которых
писала в 1977 году.
Везло
мне в командировках на знакомство с
хорошими людьми. И только однажды
повстречался безответственный тип,
любитель выпить. С зоотехником совхоза
объезжала чабанов. Остановились у юрты,
которая стояла у речки, и увидели страшную
картину: чабан багром доставал из воды
туши овец.
Накануне
животноводы получили зарплату, и мужчина
беспробудно запил. Животные остались
без присмотра, пошли к реке напиться, а
её покрывал тонкий слой льда. Он не
выдержал нагрузки. Зоотехник онемел от
неожиданности, по-моему, ему очень
хотелось поколотить нерадивого работника.
Впрочем, так хотелось поступить и мне.
Радушный
дом тёти Полины
У
меня было строгое правило: обязательно
спрашивала у людей, с которыми встречалась,
можно ли написать о них в газете, с
указанием фамилии. «Нет, не пишите», –
говорили редко. Но если слышала отказ,
в основном, от представителей староверческих
семей, то держала слово, как бы ни хотелось
написать очерк об этом интересном
человеке.
Иногда
идея приходила уже после того, как
возвращалась из командировки. Так
случилось с зарисовкой «Радушный дом»,
которую написала в 1978 году, вернувшись
из села Владимировка. Там меня на ночь
приютила радушная тётя Полина – так
она представилась, а мне даже в голову
не пришло спросить фамилию.
Когда
вернулась в редакцию, рука потянулась
к перу – рассказать о ней. Но для очерка
материала нет, согласие на публикацию
фамилии не получено. Как быть? Родилась
небольшая портретная зарисовка «Радушный
дом». Сегодня она мне по-особому дорога
– передает жизнь и настроение людей
той поры.
«В
селе Владимировка отцветала черёмуха.
В нежный светло-зелёный наряд приоделись
деревья. Вечернюю тишину нарушило
мычание коров – буренки вернулись с
пастбища.
Встречает
свою Снежанку и тётя Полина. «Сейчас я,
– говорит она худенькой женщине, зашедшей
к ней, – мигом управлюсь».
Кипит
на красочно разрисованном подносе
электрический самовар. На стол выставлены
тарелки с творогом, сметаной, кувшин с
молоком, сладости. Сынишка тети Полины
Алёшка с неудовольствием замечает:
«Сметана-то какая жидкая». Сестра
усмехнулась: «Ох, Алёшка, магазинной ты
не едал, что бы сказал тогда».
На
пороге пожилая женщина. Она просит:
– Полина,
выручи меня, дай сорок копеек, кино
больно сегодня хорошее. Так хочется
сходить!
Тетя
Полина молча вручает ей монетки, а когда
та, поблагодарив ее, ушла, с улыбкой
замечает:
– Ни
одного фильма не пропустит. Киношница!
Чаепитие
снова прерывается. На сей раз на пороге
– старушка, которая чуть не плачет:
– Полинушка,
за лекарством я к тебе, что-то живот
заболел.
Тетя
Полина дает ей лекарство и «от живота»
и в придачу ещё «от головы».
Как
на театральной сцене предстает перед
семейством тети Полины новое лицо.
Девушка спрашивает Катю – её дочку. А
та ушла к подруге готовиться к экзаменам:
не шуточное дело – кончает школу.
Женщина
в домашних тапочках – это уже к другой
дочери – пришла за книгами. Они уходят
в комнату, а тетя Полина тихо замечает:
– Видимо,
за ум взялась, решила не пить, а книги
читать, зачастила к Тоне.
Заходит
соседка:
– Смотрю,
ты, Полина, снова решила цветы развести.
Георгины у тебя в ящиках уже побеги
пустили. Всё равно ведь ребятишкам
первого сентября раздашь.
– Ну
и пусть несут красу в школу. Цветы для
себя разводить – пустое дело.
Тихо
открывается дверь. Соседский мальчуган,
которому давно спать пора, а он ещё не
снял с себя следы многотрудного дня,
подбегает к столу и бесцеремонно хватает
семечки, которые лежат на чистой клеенке.
– Руки,
руки помой! – возмущается тетя Полина.
– Да и спать давно пора, мать-то, небось,
потеряла тебя. – И она уводит мальчишку
домой.
Улица
укрылась темнотой. Пора отдыхать. Но на
пороге раздаётся звонкий девичий голос:
– Здравствуйте!
Пустите переночевать?
Родственница
приехала из Кызыла. Конечно, ей находится
место в этом гостеприимном доме, где во
дворе растут красивые цветы, и нет собаки
на толстой цепи.
–
Не люблю я их. Пусть ко мне люди идут,
ничего не боясь. Двери для добрых людей
всегда открыты, – говорит тетя Полина».
Встреча
одноклассниц
«Прилетай
вовремя, не опаздывай, – написала мне
в 1968 году из Бреста Ляля Лерман. –
Собираемся…» И указала дату.
На
первую встречу, которая состоялась в
Уфе через десять лет после окончания
нами женской средней школы №12, я опоздала.
Было горько и обидно. А на эту, через
двадцать лет, успела приехать из Кызыла
к сроку. Ляля со старшей дочерью Зиной,
студенткой, уже прилетела. Она обошла
всех одноклассниц, разузнала, кто как
живет, работает, растит детей. Судьбы
девушек сложились по-разному.
С
веселой, неунывающей Зойкой Ивановой,
с которой я сидела за одной партой много
лет, теперь Зоей Михайловной, по городу
лучше не ходи, на каждом шагу останавливают
родители: «Как там мой учится?» И пошла
неторопливая беседа.
Мать
двоих детей, она упорно училась заочно
в педагогическом институте. Во время
госэкзаменов сломала ногу, но успешно
сдала все. Ее, математика, можно увидеть
в плавательном бассейне: «Должна же я
своими глазами видеть, как у ребят
проходят уроки физкультуры». Это к ней
бегут старшеклассницы: «Зоя Михайловна,
я вот косы решила остричь, как вы
посоветуете?» Она собрала однажды ребят
своего класса, привела во Дворец культуры
и сказала руководителю кружка: «Научите
их красиво и правильно танцевать». Он
научил. На школьных вечерах ребятам
только завидовали.
Знак
«Отличник народного просвещения» она
носит по праву.
Лена
Кудоярова и Мина Шепшелевич заведуют
заводскими лабораториями. Мина, как
специалист, ездила с передачей опыта в
другие страны. Лена при встрече сказала:
«Я от жизни отстала. Вы обсуждаете фильм
«Двое», а я его не смотрела. Нет свободного
времени, пишу кандидатскую».
Лиля
Гильманова – корреспондент Всесоюзного
радио по Башкирии. Валя Горожанкина
работает инженером на одном из
ленинградских заводов. Другая Валя –
Беляева – преподает немецкий язык в
школе рабочей молодежи.
Второй
Лене – Чёрной – приходится очень тяжело:
месяцами она прикована к больничной
койке. И хотя голову ее покрыла седина,
в черных глазах по-прежнему сидят
бесенята. Не баловала жизнь и Галку
Петрову, самую непоседливую из нас, ту,
которая после выпускного вечера громче
всех кричала, играя в последний раз на
школьном дворе в футбол. Она одна
воспитывает сына и дочь. Сколько же ей
понадобилось сил и выдержки, чтобы,
узнав о смертельной болезни мужа,
спокойно сказать ему: «Всё будет хорошо,
не беспокойся».
На
встречу не пригласили другую Галю,
высокую и солидную. Она еще в школе
приносила многим из нас огорчения своим
несносным характером. Став взрослой,
ничуть не изменилась. В коллективы, а
сменила Галя их много, она вносила
раздор, склоку, нервозность. Многим из
нас не переставала портить жизнь и после
окончания школы.
И
комсорг Ляля поддержала остальных:
«Жизнь сама показала, как мы были правы,
в свое время выступая против нее. Только
жаль, что медаль досталась такому
человеку. А ведь в классе учились более
достойные претенденты. Обидно, что
взрослые не понимали этого».
Учителя
во все времена
Брониславе
Зиновьевне Киршон, своей классной
руководительнице и учительнице
математики, мы послали в Минск теплую
благодарственную телеграмму.
О
ней у меня особое воспоминание, наглядно
характеризующее нашего педагога. За
учебу в старших классах в то время
полагалась плата. Однажды у мамы вовремя
не оказалось денег. На переменке завуч
строго предупредила меня: если не принесу
завтра нужную сумму, отчислят.
Зазвенел
звонок. Все ушли на урок. А я стою в
коридоре и реву. Подошла Бронислава
Зиновьевна и, обращаясь на «Вы», она
всегда так уважительно разговаривала
со своими учениками, сказала: «Не
волнуйтесь, я уже заплатила за Вас.
Деньги отдадите, когда они появятся у
мамы». А ведь семья учительницы еле
успела в начале войны эвакуироваться
из Минска, и жили они, как и большинство
в ту пору, небогато.
В
Уфе продолжали жить наши учителя Герш
Самойлович Шепшелевич и Дора Ароновна
Ройтер. В летнее солнечное утро мы
собрались в центре города у фонтана и
принаряженные, веселые, с охапками
цветов пришли к ним. В маленькой комнате
сразу стало тесно. Разглядывая скромное
жилье в коммунальной квартире двух
старых людей, мы почувствовали себя
неловко: многие из нас жили в лучших
условиях.
Всю
свою жизнь эта чета педагогов отдала
детям. Дора Ароновна рассказывала нам:
«Когда Герш Самойлович уходил в школу,
где после Гражданской войны были собраны
беспризорники, я плакала, думала, что
он не вернется, они что-нибудь сделают
с ним».
Герш
Самойлович преподавал нам географию и
астрономию. Увидев меня, радостно
закричал: «Знаю, знаю, вы живете в Туве!»
И начал рассказывать о ней так, будто
сам там побывал.
Дора
Ароновна, наша всегда серьезная и строгая
учительница химии, неторопливо говорила:
«С вами было работать одно удовольствие.
Сейчас я не смогла бы заниматься химией
с детьми, не те они стали, не те!» Наверное,
так она говорила в свое время и о нас –
«не те», ведь и мы причиняли огорчения
учителям. Но это забылось.
Выйдя
в сквер перед домом, мы сфотографировались
с нашими учителями, а потом пришли в
свою школу, сели за свои парты. Только
за ними стало теснее – рядом сидели
наши дети: Дима, Алёша, Оля, Тимур, Зина,
мои дочки Марина и Аня.
Вскоре
после нашей встречи Герша Самойловича
не стало, он ушел из жизни в 1970 году, Дора
Ароновна пережила мужа на четырнадцать
лет.
Да,
мне в жизни повезло на хороших учителей.
Но они есть во все времена, в чем убедилась
на примере своих дочерей. В школе № 7 в
начальных классах они попали в руки
Агриппины Маркеловны Онищенко, о которой
в 1968 году написала очерк «Все они – её
питомцы».
Сейчас
много говорят о важности изучения
русского языка. Агриппина Маркеловна
не говорила – делала. Она завела порядок
– ученики с первого класса вели словари,
куда записывали трудные слова, запоминали
их написание. Она умела найти подход к
трудным детям, хорошо наладила контакт
с родителями. И после окончания школы
уже солидные воспитанники навещали её,
платили теплом и участием.
Огромный
след оставила в жизни старшей дочери и
Клавдия Ивановна Ярославцева, математик,
классный руководитель. Она много внимания
уделяла детям и после занятий. В летние
каникулы ездила с учениками на озеро
Чагытай, где они купались, загорали,
ловили и готовили рыбу, спали в палатках,
пели у костра. Интересно проходили в
классе мероприятия, посвящённые
творчеству Аркадия Гайдара, поэтам и
писателям, погибшим на фронте. Вечер
так и назывался «Строка, оборванная
пулей». Все ребята, даже троечники,
охотно исполняли свои роли. Во мне
вспыхивали пионервожатские чувства,
вожатой у пионеров была в школьные и
студенческие годы, с большим интересом
помогала в составлении сценариев, в
проведении мероприятий.
Урок
верности школьному товариществу
Двадцать
лет прошло с тех пор, как мы в сорок
восьмом под звуки «Одинокой гармони»
танцевали на выпускном вечере. А сейчас
на квартире Вали Беляевой «Одинокую
гармонь» играла Лялина дочка Зина, и мы
снова, как в юности, кружились в вальсе.
Солидные взрослые женщины, мы остались
друг для друга девчонками с уменьшительными
именами и прежними, девичьими, фамилиями.
«Мы,
дети, словно прикоснулись к вашему
прошлому, прочитали одну из страниц
вашей юности. Какая же ты, мама, счастливая,
что у тебя такой дружный класс, такие
верные подруги», – сказала Зина матери.
Сами
того не ведая, мы действительно преподнесли
мудрый урок своим детям – урок верности
школьному товариществу.
«На
работе говорю: у нас – встреча одноклассниц,
– рассказывала Галя Петрова. – Все
удивляются: «У вас что, класс особенный
был? Мы своих одноклассников растеряли».
А я им: «Девчонки как девчонки, мы ведь
тогда раздельно от мальчиков учились.
Только вот комсорг у нас – Ляля, им на
всю жизнь и осталась. Собрала нас всех
вместе, посвятила этому свой отпуск».
Ляля
Лерман больше не приезжала в Уфу. У мужа,
который во время войны потерял всех
родных, неожиданно нашлась тетя, которая
проживала в Израиле. Она пригласила
Бориса в гости, там ему очень понравилось.
Семья решила уехать. В последнем
телефонном разговоре с Лялей я просила
ее не делать такую глупость, не менять
родину. Она отвечала: «Всё решено, дети
– Зина, Марина, Саша – согласны с нами».
Потом
пошли письма из Израиля. Дети работали,
внуки привыкали к новой жизни, бойко
говорили на местном языке, внучка даже
отслужила в армии. Ляля языком овладевала
с трудом, сказывался возраст. С мужем
много путешествовала. Единственное,
что их угнетало – это жара. Внезапно
письма прекратились. Мне позвонили её
дети и сказали, что отец умер, а мать в
тяжелом состоянии, видимо, не выживет
после второго инфаркта. Связь с Лялей,
нашим школьным вожаком, которая оставалась
им всю жизнь, прервалась.
Окончание
– в №4 от 6 февраля 2015 года
Очерк
Ларисы Кенин-Лопсан «Покой нам только
снился» войдёт пятым номером в шестой
том
книги «Люди Центра Азии», который сразу
же
после
выхода в свет в июле 2014 года пятого тома
книги
начала
готовить редакция газеты
«Центр
Азии».
Фото:
1.
Очередная командировка: Лариса
Кенин-Лопсан беседует с работниками
Хараал-Тейской фермы совхоза «Чодураа»
– «Черёмуха». Тувинская АССР, Тес-Хемский
район, 5 октября 1977 года.
2.
Лариса Кенин-Лопсан – корреспондент
газеты «Тувинская правда». Уфа, во время
отпуска у родных, 1964 год. Фото сделал
брат Гурий Четвериков.
3.
Одноклассницы и их дети – встреча через
двадцать лет после окончания уфимской
женской школы №12. Первая слева в первом
ряду Ляля Лерман, четвертая – Лена
Кудоярова, далее Нина Савина, Лена
Чёрная, Валя Беляева, Зоя Иванова. Первая
в третьем ряду Лиля Гильманова, третья
Лариса Четверикова, четвертая Галя
Петрова. Сидят в центре первого ряда
учителя Дора Ароновна Ройтер и Герш
Самойлович Шепшелевич. Уфа, лето 1968
года.