Роза Абрамова. Судьбы моей простое полотно

(Продолжение. Начало в №36 от 19 сентября, №37 от 26 сентября, №38 от 3 октября, №39 от 10 октября 2014 года)

Злоключения абитуриентки

Через неделю после выпускного вечера в Сарыг-Сепской школе мы, трое одноклассников – Вера Сухова и Максим Хмельницкий и я, на грузовой автомашине отправились в Кызыл. Вера и я решили поступать в педагогические институты, Максим – в авиационное училище. Из Кызыла нам предстояло добраться до Абакана, а потом по железной дороге – до Новосибирска.

В Кызыле – красивейший парк, окруженный протокой Енисея. Мостик, спортивные сооружения, все в отличном состоянии, а главное – на танцплощадке играл настоящий духовой оркестр. Решили сходить. Максим, как всегда, не танцует, присматривает за нами. А у нас с Верой отбоя нет от кавалеров, желающих пригласить на танец. Обеим по восемнадцать, у каждой – красивые косы. Никакой косметики: губы, брови и ресницы не красили, только ресницы загибали кверху, пользуясь для этого ножом. Чем-то похожи на Фросю Бурлакову из фильма «Приходите завтра», она точно – героиня нашего времени.

Дотанцевать до конца не получилось: строгий Максим подошел к нам, взял за руки и увел из парка. Не понравилось ему, что стоящие рядом с ним парни стали обсуждать новых на танцплощадке девчонок.

До Новосибирска мы доехали в одном вагоне, а на железнодорожном вокзале расстались. Вера отправилась в пединститут, Максим поехал в Сасовское летное училище, а я осталась на вокзале, чтобы закомпостировать билет и ехать дальше – в Алма-Ату.

В то время существовало правило: бесплатно входить на вокзал можно только при наличии билета, если билета нет – плати один рубль. Двое суток безвылазно провела на вокзале: не могла закомпостировать билет – не было свободных мест. Хоть плачь. Решилась, наконец, расстаться со своим сокровищем – красным деревянным чемоданом, сдала его в камеру хранения и вышла в город, чтобы хоть до центра дойти – посмотреть Новосибирск.

Иду в тоске, а навстречу – Вера Сухова. Эта случайная встреча изменила мои планы. Вера предложила: «Зачем тебе ехать поступать в Алма-Ату? Оставайся здесь, будем вместе вступительные экзамены в пединститут сдавать, правда, в общежитии мест уже нет, но мы будем спать с тобой на одной кровати». И я согласилась.

Первый экзамен – математика письменно, получаю пятерку. Второй – математика устно, не сомневаюсь, что сдам отлично. Но, увы. На первый вопрос билета ответила без проблем, а во втором – легком, из шестого класса – о площади трапеции – запуталась. Формулу знаю – площадь трапеции равна произведению полу-суммы ее оснований на высоту, а доказательство из головы вылетело. Все равно доказала – по-своему, но получила тройку.

Средний результат по математике – четыре, шанс поступить есть, хотя тревожит маячивший впереди экзамен по немецкому языку. А Вера – хорошистка без единой тройки в аттестате – математику письменно и устно сдала на тройки. Случайность, конечно, но у нее с такими оценками шанса поступить не было, и она забрала свои документы. Отнесла их в электромеханический техникум, и ее приняли: в 1953 году из-за нехватки специалистов впервые в техникумы стали без экзаменов принимать десятиклассников на укороченный срок обучения, такие группы назывались особыми. И опять я по ее предложению и из солидарности решила идти вслед за подругой.

Специально завалила химию, хотя все вопросы попавшегося билета прекрасно знала, забрала свои документы из приемной комиссии и вместе с Верой радостно побежала в техникум. А там посмотрели мой аттестат, увидели тройку по немецкому и не приняли: брали только хорошистов.

Деваться некуда, снова с чемоданом – на вокзал, снова сдаю его в камеру хранения и в полной растерянности выхожу на улицу. Что делать – понятия не имею. Жить негде, на железнодорожный билет домой денег нет, да и возвращаться стыдно: как это так – никуда не поступила.

В тоскливых раздумьях иду по городу и вдруг вижу объявление: «Новосибирский кооперативный техникум Роспотребсоюза принимает на бухгалтерское отделение десятиклассников в особую группу». Бегу на третий этаж в приемную комиссию. И меня принимают – на последнее оставшееся в группе место! И сразу же дают адрес, где жить: улица Байдукова, 90. Общежитий не хватало, и техникум заключал договоры с частными домовладельцами, платил за каждую студентку по 75 рублей.

Нужный мне дом оказался двухэтажным, рядом – еще домик. Все обнесено высоким забором и принадлежит Симоновым. В маленьком домике живет одна сестра, в двухэтажном на первом этаже – вторая сестра, на втором этаже – их брат Александр Васильевич с женой Августой Николаевной и сыном Валерием. У них я и должна жить. Поднимаешься на второй этаж, заходишь в квартиру – большая кухня, слева комната, в ней квартиранты – лейтенант с женой. Прямо – комната для четырех студенток техникума, из нее – вход в комнату хозяев. В комнату поселили двух девочек из другой группы, и Веру Чемоданову с Алтая – из моей группы. Мы с ней сразу подружились.

Мне все понравилось – и новое мое студенческое жилье, и его хозяева. Августа Николаевна и Александр Васильевич Симоновы оказались на редкость добрейшими людьми, с которыми не теряла связи до последних дней их жизни.

О хапугах и негодяях: украденное масло и почтовый обман

Дала родителям в Туву телеграмму: сообщила о поступлении в техникум и свой адрес. В ответ – телеграмма не из дома, а из Алма-Аты: «Встречай». Дата, номер поезда, вагона. И подпись: «Мама». Ничего не пойму: почему мама едет из Казахстана?

Оказалось, тетя Поля, так и не дождавшись племянницу в Алма-Ате, сообщила, что я не приехала, в пединституте не появилась. Родители перепугались. А тут еще сделанный в школьные годы Сашей Горбуновым мой фотопортрет в рамочке под стеклом упал со стены, стекло разбилось. Суеверная мама испугалась еще больше. Продала корову и поехала с братом Юрой и сестрой Катей разыскивать меня. В Алма-Ате обошли все институты, куда бы могла пойти учиться, меня нигде нет.

Когда папа, получив мою телеграмму, сообщил им мой новосибирский адрес, вздохнули облегченно и двинулись домой – через Новосибирск, где мы и встретились. Вот такая получилась история с моими абитуриентскими приключениями.

Вскоре – новая телеграмма, от папы: «Срочно выезжай, принята в институт». Узнав, что пошла учиться в торговый техникум, отец очень расстроился и поехал в Кызыл, где год назад – 1 сентября 1952 года начал работать учительский институт. Рассказал ректору, что он – инвалид войны, что дочь серьезно хочет учиться, и только на физмате. Убедил. В новом институте – недобор, и меня согласились принять.

Как меня это оскорбило! Я в ответ такое резкое письмо написала! Как он мог? Коммунист, участник войны, устраивает меня, комсомолку? Никуда не поеду, сама всего добьюсь: сначала окончу техникум, а потом – педагогический институт. Обидела я его тогда, и сильно.

Когда приехала в Даниловку на зимние каникулы, папа объяснил, почему не хочет, чтобы я работала в торговле – слишком доверчивая, а там не только честные, добросовестные люди работают, но и всяких типов полно – хапуг и негодяев.

И поведал такую историю. Когда в сорок седьмом году он с мамой начал работать в магазине на золотом прииске Соруг-Хем, сначала стали принимать товары от ранее работавшего продавца – тыловика по фамилии Лукин. Сливочное масло было упаковано в деревянные стандартные ящики, на которых каждый вбитый гвоздь закручен проволокой. На вид – все в порядке, ящики не вскрывались. Стали складировать их под крышу магазина. Отец наверху принимал груз и почувствовал, что вес ящиков – разный. Решил проверить – вскрыть.

Открывают первый ящик – в нем вырезан солидный кусок масла, во втором – тоже. И так – во всех. На бумаге – одно, а на деле не хватает несколько десятков килограммов. Лукин поработал на славу: вскрывал ящики, отбавлял масло, снова аккуратно заколачивал, а в документах указывал полный вес. Надеялся, что проверки не будет, и всё потом спишут на слепого заведующего и его жену.

Когда перепроверили все вызывавшие сомнения товары, недостачи вылились в крупную растрату. Лукина осудили на большой срок, а если бы при ревизии вовремя не обнаружили его приписки, растрата была бы у родителей. И папе, кроме тюрьмы, ждать было бы нечего.

С обманом отец серьезно столкнулся еще раз – уже от почтовых работников. Пока я два года училась в Новосибирске, он регулярно посылал мне денежные переводы. Ежемесячно получала на почте сто пятьдесят или двести рублей, помогавших прожить от стипендии до стипендии.

То, что на самом деле папа с мамой, во многом отказывая себе, слали мне гораздо больше – по триста рублей, выяснилось уже после окончания техникума. У меня случайно сохранилось самое последнее извещение – на двести рублей, и я показала его родителям.

Папа пошел в Сарыг-Сеп, в почтовом отделении ему без слов вернули сто рублей. Потом началось серьезное разбирательство, выяснилось, что бухгалтер и кассир, пользуясь слепотой отправителя – Алексея Ильича Караваева – постоянно переписывали квитанции, указывая меньшую сумму, а деньги присваивали. Это они проделывали не только с отцом. Когда все эти факты вскрылись, одна из мошенниц застрелилась, а другая отсидела большой срок.

Так что у отца были веские причины сопротивляться тому, чтобы дочь шла по связанной с деньгами торговой дороге, на которой человека подстерегают и искушения, и нечестные люди.

Чужое платье из синего крепдешина и истинные ценности

Учиться в Новосибирском кооперативном техникуме мне нравилось. Избрали старостой группы. Наш классный руководитель Иван Иванович Харламов действительно был классным, он вел бухгалтерский учет. Директор техникума Соломон Григорьевич Лифшиц – отличный руководитель и педагог.

Свободное время посвящали кино и театрам, много читали. Могли на еде сэкономить, питаться только картошкой на комбижире, а билеты в театр и кино, хоть и на дешевые места, обязательно купить. Театром увлеклась благодаря хозяевам квартиры: Августа Николаевна, я ее ласково называла Гутюшей, и Александр Васильевич Симоновы были заядлыми театралами. Опера, балет – постепенно начала разбираться и в них.

Каждый поход в театр – праздник, тщательно подбирали наряды. Гардероб мой был беден: две юбки-шестиклинки из черного и белого штапеля, три кофточки – розовая, голубая и белая. Но если все это чередовать, получалось много нарядов. К кофточкам – рифленые белые воротнички. Туфли – мамины довоенные, чисто кожаные, с квадратными носками, на высоких граненых каблучках. Плюс голубая миниатюрная театральная сумочка. Так что выглядела не хуже других.

Однажды с подругой – Зиной Голышко из нашей группы – собирались в театр юного зрителя. Вера Чемоданова предложила мне для театра свое платье, присланное братом. Платье шикарное – из синего крепдешина, сшито по моде – плиссировка по плечам и внизу. Я как надела его да косы распустила – девчонки ахнули. Идем в театр, а в душе – тревога: «Вдруг хулиганы нападут и платье с меня снимут?» В городе неспокойно, часто мелкое жулье отбирало деньги или хорошие вещи.

А тут еще в театре нашими соседями оказались два молодых человека: в антрактах приносят настоящие шоколадные конфеты и мороженое из буфета, угощают нас. Мы отказываемся, а они настаивают. Ох, думаю – неспроста: это воры дорогим крепдешиновым платьем заинтересовались, заманивают в ловушку.

После спектакля затаились с Зиной, выходим из театра последними, надеясь, что эти подозрительные парни нас потеряют. А они на улице ждут. Один берет под руку Зину, другой – меня. В голове – одна мысль: «Пропало платье! Что я Вере скажу?» С перепуга, язык мой – всю жизнь мне и враг, и друг, ляпнула: «Хорошо, что вы нас подождали, идти далеко, небезопасно. Хулиганы и платье снять могут, а оно не мое, а подруги».

Парни рассмеялись. Вроде бы не жулики, тон мирный, назвали свои имена, а мы свои соврали – для конспирации. Назначили нам на воскресенье свидание в парке, мы для вида согласились, а у самих – одно желание: только бы до дома добраться, и так, чтобы парни не узнали адреса. Хитро заявляю: «Дальше не ходите, а то родители вас увидят и не только в парк, но и в театр отпускать не будут».

Распрощались, возбужденные прибежали домой, выкладываем все Августе Николаевне. Гутюша, услышав эту историю, рассмеялась: «Вот так отбились от кавалеров!» Да Бог с ними, с кавалерами, главное – доверенное подругой платье вернула в целости.

Какими же мы были наивными! И нравственно чистыми.

Полностью согласна со словами болгарской прорицательницы Ванги: «Придет время, когда у людей будет всё, но они не смогут купить себе ничего из того, что действительно имеет ценность и представляет истинное богатство – дружбу, любовь, сострадание, милосердие».

Сейчас, когда за плечами – семь десятков лет, я понимаю, что такое время пришло: в магазинах – всего в избытке, никакой товар не в дефиците, но вот в душах людей – дефицит дружбы, любви, сострадания. В телепередачах – насилие, убийство, секс, наглость, пошлость, нет разницы между добром и злом. В современной эстраде – откровенная пошлость, безвкусица, разврат, тупость, вульгарность. Песни – ни о чем, однодневки.

А у нас всё это истинное богатство было. Мы были бедны материально, но духовно богатыми. Дружили искренне, всегда приходили на помощь друг другу. Счастлива тем, что меня всегда окружали хорошие люди, друзья, подруги. И дружба эта не прекращается десятки лет. Почему? Потому что считаю, надо думать больше о тех, кто тебя окружает и быть взаимной во всем, никогда не забывая того добра, что делали тебе.

Самагалтайская кукуруза

О торговых работниках редко услышишь доброе слово, за глаза их пренебрежительно называют торгашами. А ведь именно от них, обеспечивающих людей всем необходимым, зависит быт, достаток, благополучие. И трудиться в этой сфере тоже можно творчески, с полной отдачей – работа хоть и трудная, но важная, интересная.

Никогда не мечтала и не собиралась работать в торговой сфере, а начав эту деятельность, увлеклась ею, и торговля стала моей любимой работой – на всю жизнь.

В июне 1955 года окончила техникум и получила распределение в Туву. Мне – двадцать лет. В Кызыле, в Тувинском респотребсоюзе, дали направление – бухгалтером в Тес-Хемское райпо, в село Самагалтай.

В Туве существовало два вида торговли: государственная и кооперативная. Кооперативную организовали в начале 1920 года русские поселенцы, она называлась ВПО – Всеколонистское потребительское общество.

В пятидесятых годах уже в каждом районе существовали райпо – районные потребительские общества. Райпо являлось многоотраслевой организацией и подчинялось Тувинскому Респотребсоюзу, он – Роспотребсоюзу и Центросоюзу. Потребительская кооперация была одной из мощных организаций не только в Туве, но и во всей стране.

Перед тем, как ехать в незнакомый мне Тес-Хемский район, отправилась в родной Каа-Хемский – к родителям, помогла им в домашних делах. А потом – снова беру свой деревянный чемодан, с любимой песней «За дальнею околицей» выхожу за село и на попутке – в Кызыл, а оттуда – снова на попутке – за сто семьдесят километров в Самагалтай.

Перед селом – огромная поляна, а вокруг – тайга. Главная улица широкая, длинная, но не озелененная; в центре села – здание райпо, рядом – раймаг, всё очень примитивное, в магазине даже стены не штукатурены.

Встретили меня хорошо, как молодому специалисту сразу выдали подъемные – 550 рублей, дали жилье – отдельную маленькую комнату. Заходишь, слева печка, за ней уместился до окна деревянный топчан. Около окна – стол и стул.

Купила разных тканей: простынное полотно, матрасный тик, голубой плюш. А ещё – рулон марли, вату. Сшила наматрасник, постельное белье, вместо ковра повесила на стену плюш, а на него закрепила собственноручную вышивку – розы в вазе. Из марли сделала длинные шторы, по краям нашила шарики из ваты. Марлю подсинила и накрахмалила. Получилась комнатка всем на удивление.

Вскоре приехало пополнение молодых специалистов: две девушки – товароведы, лесничий – тоже девушка, экономист Соня Макарюк, Эльвира Криницына из Ленинграда – в спорткомитет и второй секретарь райкома ВЛКСМ – Василий Егорович Абрамов. Первым секретарем райкома ВЛКСМ был Владимир Чооду. Культмассовую работу должен проводить второй секретарь Абрамов, но у него это не очень получалось.

Наша комсомольская задача состояла в том, чтобы не только работать, но и учить тувинскую молодежь тому, что сами умеем делать. Каждый день ходили на танцы в клуб, где устраивали игры, аттракционы. Занимались спортом.

И колхозу помогали – на уборке кукурузы. В тот год посеяли ее впервые, и выросла она – на загляденье, а как убирать – никто не знает. Нам, комсомольцам, дали серпы: каждый спилит кукурузину и идет складывать в общую кучу. Дело двигалось очень медленно.

Я умела косить, попросила у председателя колхоза литовку и стала косить кукурузу, как траву. А напарница складывала скошенное в кучу. Увидев, что так быстрее выходит, взялись за литовки и другие. К вечеру участок убрали, долго пели песни у костра, а ночевали в палатках.

Замужество сдуру

С той уборки кукурузы Абрамов стал оказывать мне знаки внимания, рассказывать о своем тяжелом детстве. Уроженец Владимирской области, город Гусь-Хрустальный, он отслужил в погранвойсках в Туве, в воинской части возглавлял комсомольскую организацию. После службы окончил годичные курсы секретарей, и его направили в Самагалтай.

Я и не думала ни о каких серьезных отношениях с секретарем райкома. Дело решил случай – телеграмма от Лёни Гаврина, в школе он учился на класс старше меня. Когда после первого курса техникума приехала домой на каникулы, Лёня пришел из армии в отпуск. Раньше я на него внимания не обращала. А тут встретились, стали вместе ходить на танцы. Родители наши дружили, им очень понравилось, что подружились и мы.

Когда разъехались: Лёня – дослуживать, я – доучиваться, он стал присылать мне ласковые письма. В одном из них написал, что родители уже купили нам свадебные подарки – стиральную и швейную машины. Меня возмутило то, что, не спрашивая моего согласия, не имея к этому никакого повода, он решил, что мы поженимся. Замуж не собиралась, но тем не менее его ждала.

Отслужив, Лёня отправил телеграмму: демобилизовался, едет. Почтальон, не застав меня дома, вложил её в щель двери. Абрамов увидел телеграмму, прочитал и забрал, скрыв от меня. Быстро собрал членов районного комитета комсомола и пришел с ними ко мне свататься. Сдуру, не любя, дала согласие. Это был роковой шаг в моей жизни.

Комсомольскую свадьбу провели вскладчину, но она была нерадостная. Наш общий друг Петя Неделин отдал свою квартиру, я пыталась обустроить её, Василий во всем помогал. В его характере было много хорошего – добрый, непьющий, внимательный, всё умел делать. Молодежь тянулась к нам, мы были в центре внимания, и я начала думать: хорошо, что вышла за него замуж. Думала: привыкну, полюблю, будем вместе учиться дальше.

Теперь-то могу сказать твердо: брак без любви может покалечить жизнь. Своим поступком я принесла большие неприятности и своим родителям, и всей семье Гавриных, за что в дальнейшем и была наказана, ведь ничто не проходит бесследно: любое твое зло рано или поздно возвращается к тебе.

Трудная и опасная наука продавца

Работать меня сначала назначили бухгалтером производства, обязанности – обработка отчетов пекарни, швейного, колбасного и транспортного цехов. С водителями объехала все места, куда они возили грузы, составила километраж до каждого объекта. Изучила работу производственных цехов, следила за правильной закладкой сырья по рецептурам. Бухгалтер из меня получился, хотя эта работа мне не нравилась.

Однажды обокрали районный магазин. Сделали ревизию – сумма хищения большая; продавца освобождают от должности. Заменить некем, и меня заставляют принимать товар отдела, в котором продавались готовые изделия и ткани. Отказывалась, ведь это для меня работа новая: нужно знать характеристику товара и правильно мерить ткань. В зависимости от того, какая ткань – хлопок, шерсть или шелк, существует несколько способов ее измерения, а из нас в техникуме готовили бухгалтеров торговли и этому не учили.

Когда же приступила к делу, работать продавцом мне очень понравилось. Правильно продать – целая наука, это не купи-продай, как некоторые думают. Настоящих продавцов, знающих свое дело, не так уж много. Бывает, придет покупатель в магазин и ничего не купит, но у него останется хорошее настроение от общения с продавцом, а порой и дефицитную вещь может приобрести, а радости не получит. Пришлось учиться общению с покупателями, чтобы они уходили из магазина довольными.

Тувинские женщины не умели шить, а я окончила курсы кройки и шитья, когда училась в техникуме. Начала работу с отрезков разных тканей, которые скопились в отделе в большом количестве. Кроила из них детские вещи: шапочки, фартуки, платья – что получится. Сметывала на руках, а продавала без наценки – по цене отрезка.

Покупательницы сами дошивали – так они учились шить. Около прилавка всегда стояла очередь женщин.

В продажу поступил гладкоокрашенный штапель разных цветов. Как его в таком количестве реализовать? Заведующим швейной мастерской при райпо работал Оюн Шайбанович Тарма. Посоветовалась с ним, нашли решение – отдали ткань в швейную мастерскую. Напридумывала разных фасонов, по ним в мастерской женщинам нашили платья всех размеров. Так и продали штапель.

Женщины стали меня считать не только продавцом, но и советчиком. Порой затруднялась, но обстоятельства заставляли находить оптимальный ответ.

В гости ко мне приехал мой любимый дед. Сошел с автобуса и не знает, куда идти. Его спрашивают:

– Вы к кому?

– К внучке Роське; в раймаге работает.

Его сразу привели ко мне. Вечером пригласила гостей, дед подвыпил и говорит: «Роська, тебе люди доверили большое дело, не обижай их». Не обижай – значит, не обсчитывай.

Вскоре приехал отец, слепой, но доехал до Самагалтая, его тоже привели в магазин. Он одобрил то, как работаю с людьми, на прощание сказал: «Если будешь обсчитывать покупателей, считай себя хуже нищего и хуже вора».

Так напутствовали меня два родных человека. Так я и работала. Но однажды тюремные нары замаячили и передо мной.

Из Госторгинспекции приехал с проверкой инспектор, сделал у меня контрольную закупку – нарушений нет. На полках лежало много кусков креп-жоржета, красивой шелковой ткани – голубая с красными и желтыми розами. Инспектор снимает с полки один кусок, замеряет ширину, а она на два сантиметра меньше, чем указано на этикетке.

Что это значит? Это значит, что я неправильно приняла ткань: мерить тонкий креп-жоржет нужно было, накладывая на деревянный метр, а мне ее на метр накрутили, как ситец, да так, что уменьшилась ширина, а увеличилась длина. Стали перемеривать все куски креп-жоржета, предварительно восстановив ширину, получилась большая недостача. Ткань дорогая, за ошибку платить мне. Я – в шоке, а инспектор говорит: «Не расстраивайся, суши сухари, отсидишь – у тебя еще целая жизнь впереди».

Кроме того, я еще взяла из магазина три тысячи в долг и купила Абрамову костюм, туфли и рубашки, всё-таки – секретарь, а себе – пальто. Потеряла покой и сон и уже представляла себя в тюрьме на нарах. Но меня всю жизнь хранит мой ангел-хранитель: поступает большая партия разных китайских тканей. Дорогие – от ста пятидесяти до трехсот рублей за метр. И в каждом куске – излишки по 30 –50 сантиметров.

Иду к председателю райпо Ликтану, докладываю:

– Нужно комиссию назначить, излишки замерить и оприходовать.

Он смотрит на меня, улыбается и говорит:

– Ты дурак, что ли? Покрывай свою растрату, чтобы в тюрьму не попал.

И дает распоряжение – всю партию китайской ткани отправить мне в магазин. Так спас он меня от позора. Свой долг – три тысячи я внесла, а то, на что меня обманули, покрылось излишками китайской ткани.

Смерть Томочки

Я забеременела и такая стала страшная: лицо покрылось коричневыми пятнами, талия испортилась – самой на себя смотреть тошно. В августе 1956 года родилась девочка, да такая красивая: глазки коричневые, ресницы почти до бровей, губки бантиком.

Василий ее полюбил и купал только сам. После окончания средней школы ко мне приехал брат Юра, до призыва в армию работал в строительстве. Он-то и настоял назвать дочку Тамарой в честь своей любимой девушки и тоже все свободное время проводил с Томочкой. Девочка была не по возрасту смышленой, все понимала.

Короткий декретный отпуск закончился, пришлось выходить на работу в раймаг. Томочку девать некуда, уговорила Машу Зарубину, техничку моего отдела, водиться с нею, а сама мыла за нее полы.

У Марии – трое детей. Старшая, Галя, училась в третьем классе, красивенькая, но горбатенькая, она больше всех любила Томочку. Их дом – рядом с раймагом, я могла быстро сбегать и покормить дочурку грудью. Одно только тревожило: иногда она становилась вяленькой, поднималась температура. Сердце болело, словно чувствуя беду. Бывало, Томочка спит, и мне кажется – не дышит, потрогаю – зашевелится. Василий знал мою «дурь», как он выражался, и, если бежала к кроватке, стоял на пути и не подпускал.

Томочке уже шесть месяцев, и такая она хорошенькая! Ее кроватка – рядом с нашей койкой. Каждое утро Василий вставал в шесть часов, перекладывал ее ко мне, а сам шел топить печку. Январским вечером я долго читала какую-то книгу, завтра, в понедельник у меня выходной, можно позволить себе попозже лечь спать. Перед сном взглянула на Томочку: она тихо лежала и смотрела на меня своими огромными глазками. Мне стало не по себе. Взяла ее на руки, а она вялая, тихая, температурит. Дала ей молочка, и температура нормализовалась. Вроде, все обошлось.

Утром Василий не стал ее ко мне перекладывать, а затопил печь. Подходит к кроватке, смотрит на дочку и весело говорит: «Вот какая, проснулась и помалкивает!»

Меня как током ударило. Соскочила с постели, подбежала к кроватке, смотрю: она лежит с открытыми глазками, розовыми щечками и …холодная. Я не плакала, а выла – Томочка мертвая.

Переполошились все: и врачи, и общественность. В чем причина смерти? Дали заключение – пневмония. На похороны пришло много людей. Ребята-тувинцы сделали крест, и на нем вырезали: Абрамова Тамара, даты рождения и смерти. Натолкли зеркало и залепили им вырезанные буквы.

В заключение о пневмонии я не очень верила, мучилась в догадках. Через год после дочкиной смерти уезжала из Самагалтая моя подруга Нина – детский врач. Перед отъездом раскрыла тайну:

– Хочешь знать причину смерти Томочки?

– Конечно.

– Ты ее носила к Зарубиным, там с ней водились?

– Да.

– Так оказалось, что у Машиной дочери Гали – открытая форма туберкулеза. Когда врачи это узнали, Галю направили в Балгазынский детский туберкулезный санаторий. Шум поднимать не стали, ведь она ходила в общую школу, отец работал в пекарне. Вялость, температура и розовые щечки после смерти у Томочки – признаки туберкулеза.

Вот, оказывается, почему случилась эта трагедия.

Что дал мне Самагалтай

Василий смерть Томочки переживал не меньше, чем я. У него на нервной почве сыпью покрылись руки и уши. Мы решили уехать из Самагалтая, где всё было связано с воспоминаниями о потерянной доченьке.

Василия перевели в Барун-Хемчикский район – в райком КПСС, а меня переводом – опять же бухгалтером в райпо. Он уехал решать вопрос с квартирой, я осталась в Самагалтае упаковывать вещи. Вскоре он отправил за мной автомашину.

Погрузили вещи, выезжаем за Самагалтай. На огромной поляне вижу много друзей и знакомых – тувинцев всех возрастов. У многих водка, хан и другая пища. Что здесь за мероприятие? Оказывается, узнали, что уезжаю, и вышли проводить. Я была поражена и тронута до слез: вышла из машины, расцеловалась и распрощалась со всеми.

После этих душевных проводов, пришла к выводу, что профессия продавца тоже ценна и уважаема, если работать от души, люди это видят и ценят. Решила оставить мечту о профессии учителя и работать только в торговле. В этом – заслуга самагалтайцев, за что я им очень благодарна.

Что дал мне Самагалтай за два с половиной года? Научил профессиональному общению с людьми. Здесь вышла замуж. Перенесла радость рождения дочки и горе её потери. Поняла значимость профессии торгового работника. Нашла свое призвание.

Продолжение – в №41 от 24 октября 2014 года

Очерк Розы Абрамовой «Судьбы моей простое полотно» войдёт третьим номером в шестой том книги «Люди Центра Азии», который сразу же после выхода в свет в июле 2014 года пятого тома книги начала готовить редакция газеты «Центр Азии».

Фото:

1. Роза Абрамова – в девичестве Караваева и Журавлёва – абитуриентка с длинной косой. 1953 год.

2. Новосибирский кооперативный техникум Роспотребсоюза – первый выпуск особой группы бухгалтерского отделения. Директор техникума Соломон Григорьевич Лифшиц – четвертый слева в первом ряду. Во втором ряду вторая слева – Вера Чемоданова, четвертая – Роза Журавлева. Первая слева в четвертом ряду – Зина Голышко. Май 1955 года.

3. У дверей раймага. Продавец Роза Абрамова – справа. Тес-Хемский район, село Самагалтай. Весна 1956 года.

4. Василий Абрамов – второй секретарь Тес-Хемского райкома ВЛКСМ. Село Самагалтай. Конец 1955 года.

5. Роза Абрамова с дочкой Тамарой. Декабрь 1956 года.