Ефросинья Шошина. Как пойдёшь по жизни, так и будут называть

(Окончание. Начало в №14 от 12 апреля)

От Вятки до Канады

– Ефросинья Илларионовна, а как ваши предки оказались в Туве?

– Староверам было свойственно уходить от гонений на веру, от репрессий государства в глухие места, где они могут спокойно трудиться, молиться, спасать душу.

Когда начались сталинские репрессии, под них попал и мой дед по линии мамы Евмений Козмич Леонтьев. Жили они тогда в староверческом местечке на территории нынешнего Таштыпского района Республики Хакасия. Там моя мама – Анисья Евменьевна – и родилась в 1926 году, а в 1930 году, когда ей было четыре годика, ее отца забрали и осудили за контрреволюционную деятельность по пятьдесят восьмой статье Уголовного кодекса. Дедушку полностью реабилитировали в 1989 году.

Евмению Козмичу Леонтьеву дали десять лет. Тогда многих мужчин-староверов из их мест осудили по этой контрреволюционной статье, в том числе, и маминого дядю Вавилу Лазаревича Пономарева.

Бабушка моя, Парасковия Лазаревна, все эти годы ждала мужа, не получая от него никаких вестей. А через десять лет, отсидев весь срок, возвратился ее брат Вавила и сказал, что Евмений не вернется: умер в лагере от воспаления легких. Только тогда она, вдовая, вышла замуж за Сергея Килина, вдовца с тремя маленькими детьми. И в 1947 году все они перебрались в Туву – в село Ильинку.

Из Ильинки мама, выйдя замуж, переселилась еще дальше: вверх по Малому Енисею – в тайгу, на реку Шуй, где жили две семьи, Юрковых и Соломенниковых. За одного из сыновей Григория Феоктистовича и Евфросинии Артемьевны Соломенниковых – Иллариона – она и вышла замуж. В семье было семеро детей, старшая – Синклитикия, затем Домна, Пулхерия, Сава, Илларион, Викул, Елена.

На самом деле моя бабушка Евфросиния родила больше детей, но не все в тяжелых условиях выжили. Помню, что тятя в вечерних и воскресных молитвах всегда поминал за упокой младенцев и отроков – своих братьев и сестер, и имен было много.

Соломенниковы, мои предки по отцовской линии, перебрались в Сибирь из Вятской губернии. Мама на этот счет всегда шутила, вспоминая присказку: «Вятские – парни хватские, семеро одного не боятся». С Вятки в Минусинский уезд Енисейской губернии они переселились в начале двадцатого века. Точную дату теперь уже невозможно установить, но, думаю, это было связано с массовым переселеньем крестьян в Сибирь на свободные земли после столыпинской аграрной реформы 1906 года.

А из Минусинского уезда в Туву они попали уже после революции – в 1918 году, спасаясь от гражданской войны. Старший брат моего деда Григория, предлагал всем вместе ехать в Америку – через Китай, но Григорий не решился на такой долгий путь с малыми детьми. А старший брат с семьей до Америки все же добрался, весточки оттуда приходили. Помню, где-то году в семидесятом, я еще в школу не ходила, кому-то из родных пришла посылка из Канады: заграничные джинсы и модные мужские туфли на платформе. Все удивлялись и хохотали: штаны еще ничего – крепкие, но как в такой обуви ходить можно?

Дед мой Григорий Феоктистович Соломенников долгую жизнь прожил: девяносто три года. Умер в 1973 году, и уже с другим имением – Галактион. Это имя он получил, став монахом: в конце жизни перебрался из села в тайгу, в скит, где и прожил около двух лет. Там, в тайге, отца Галактиона и похоронили.

 

Инвестиции в будущее

 

– Евмений, Синклитикия, Парасковия, Илларион – у всех в вашем роду такие величественные старинные имена. Своих детей вы тоже назвали по святцам – в честь православных святых?

– Да. Только имя по святцам выбрала не на восьмой день после рождения, но близко к этому. Так допускается: немного отклониться, если не находишь подходящего имени. А я хотела, чтобы у детей красивые имена были. Имя для дочки – Лидия – я выбрала, а имя для сына – Глеб – выбрал муж.

У них восемь лет разницы: Лида – с 1986 года, Глеб – с 1994 года. Оба крещеные по старообрядческим канонам. И внучку Арину, тоже крестили – в старообрядческом соборе Санкт-Петербурга.

– А как ваша внучка в Санкт-Петербурге оказалась?

– Родилась там в 2012 году. Вот ведь как получается: если кому-то суждено на свет появиться, то бог его родителей в самом неожиданном месте сведет. Лида со своим мужем Иваном Мурашко во Франции на горнолыжном курорте познакомилась, куда оба приехали отдохнуть на новогодние каникулы: дочка – из Москвы, где тогда училась в вузе и работала, а Иван, он по профессии – логистик по грузоперевозкам, из своего родного Санкт-Петербурга.

Так что теперь дочка живет в Питере. Она – врач-косметолог. У Лиды еще со школы, она кызыльский лицей № 15 окончила, очень ответственное отношение к учебе. И непрерывный интерес к новому: ей постоянно недостаточно знаний, которые уже имеет. Поэтому все учится и учится, без конца и края.

Одновременно с учебой в медицинском вузе совершенствовалась как косметолог: училась на специальных курсах в Москве, повышала квалификацию в Германии, Польше. Не раз становилась призером чемпионатов России по перманентному макияжу, разработала методические пособия по нему и обучала специалистов по всей стране.

В Санкт-Петербурге она свою студию косметологии и учебный центр «Rich Med» открыла. Работает и продолжает учиться – в ординатуре.

Сын Глеб тоже решил стать врачом. Учился в кадетском классе школы № 1, в 2012 году окончил школу и поступил в Военно-медицинскую академию имени Кирова. Учиться в этой академии непросто, но Глеб справляется и очень доволен своим выбором.

Так что теперь и дочь, и сын – в Санкт-Петербурге. Они очень дружны, во всем помогают друг другу. А иначе и быть не может, так и нас в родительской семье воспитывали, мама и тятя всегда наказывали: братьям и сестрам ссориться нельзя.

Я детям тоже помогаю: учатся они на платной основе, и оплата за обучение – на мне. Деньги, конечно, немалые, особенно – ординатура, но считаю, что на образовании экономить нельзя. В получении образования детям обязательно помогать нужно. Это – инвестиции, вложение в их будущее.

 

Платье в клеточку

 

– А вам самой высшее образование получить удалось?

– Нет. Ни о каких институтах речи быть не могло: когда окончила десятилетку, тяти уже не было в живых, а с мамы тянуть было и нереально, и просто стыдно. И меня останавливала мысль: если пойду в институт, как четыре или пять лет буду жить на стипендию в сорок рублей?

Конечно, это только отговорка: можно было и учиться, и работать. Тем более, что и старшие братья убеждали: никто из нас высшего образования не получил, так хоть ты учись дальше, мы тебе материально поможем, с голоду не умрешь – прокормим. Но как я могу брать у братьев деньги, ведь у них свои семьи уже были, о которых им заботиться надо. И решила сразу стать самостоятельной: выбрала рабочую профессию.

Подсказала двоюродная сестра: «В Кызыле недавно машиностроительный завод открыли, когда проезжаю мимо него, вижу, что после смены оттуда много молодежи выходит. И, говорят, они там очень хорошо зарабатывают».

В 1982 году, окончив сизимскую школу, приехала в Кызыл. Пошла на машиностроительный завод, мне сказали: с работой – без проблем, только сначала отучись в училище при заводе: общежитие предоставляется, стипендия – 93 рубля. Отличные условия. Почему не пойти? Люди многие в то время зарплату по 80 рублей получали, а тут стипендия – 93 рубля! Можно и себя прокормить, и обновки купить, и маме подарки.

– И какую же первую обнову вы приобрели на стипендию?

– Платье. Второе настоящее покупное платье в моей жизни. До сих пор помню его цену – 85 рублей.

А до этого у меня только одно платье было, и я в нем постоянно на занятия в училище ходила. Девчонки спрашивают: «Почему ты всегда в одном платье?» А у меня другого нет. Постираю и опять надеваю. Это платье мама мне купила в райцентре, в Сарыг-Сепе. Большого достатка в нашей многодетной семье не было, и мама всегда нам сама платья шила.

А к окончанию школы сделала мне шикарный подарок: настоящее покупное платье за целых 45 рублей. Так оно мне нравилось: ткань полушерстяная клетчатая, овальный воротничок, на груди – сборочки, юбочка прошитая, в складку.

А потом благодаря стипендии училища мой гардероб в два раза увеличился: в нем уже два платья стало.

Одиннадцать месяцев проучилась в техническом училище № 11, получила специальность монтажницы радиоаппаратуры. И с семнадцати лет уже начала работать на Тувинском машиностроительном заводе. Причем, в секретном цехе.

 

Рационализатор из секретного цеха

 

– На Тувинском машиностроительном заводе, которого сегодня уже не существует в Кызыле на улице Калинина, а в его здании разместились всевозможные министерства и ведомства, в советское время даже секретный цех был?

– Да, был. Сейчас об этом уже можно говорить. Секретное военное производство – цех номер семнадцать, он весь третий этаж занимал. Двойная пропускная система: пропуск предъявляешь при входе на завод и при входе в цех. Рабочая одежда – белый халат, белая косынка.

– Какую же секретную продукцию вы производили в цехе номер семнадцать?

– Паяли маленькие такие платочки: дадут схему, и сидишь – работаешь. Мне этот цех до сих пор иногда ночами снится: паяю, паяю – без остановки.

Для чего эти платы – не знаешь. Все секретно. Мы в Кызыле делали только один блок, а другие – в Коврове, Ижевске. И где-то на одном заводе все вместе собиралось.

Наши догадки только были, что это – для ракетных войск, для целей наведения на вражеские ракеты. Один парень, сейчас уже покойный, рассказывал, что видел наши изделия, когда служил в Афганистане.

Но точной информации о назначении изделий рабочие, конечно не имели. Знали только, что это – для оборонной промышленности, и все нужно делать аккуратно и точно, чтобы рекламаций – претензий к качеству – не приходило.

А рекламации приходили: бракованные изделия возвращались на завод. У каждого изделия – свой номер, и можно было определить, кто из рабочих некачественно сработал. Платы с моей пайкой назад не возвращались, а вот другие – довольно часто. И с одинаковым браком: постоянно один и тот же маленький проводок отваливался.

Не понимаю, почему инженеры-конструкторы сразу не догадались, потому что справиться с этим браком было очень просто. Внесла ноу-хау, тогда это называлось рационализаторским предложением. Предложила: надо на эту проблемную пайку кембрик – трубочку-изолятор – чуть большей высоты одевать, и все – проводок загибаться не будет и отваливаться перестанет.

Инженеры, а у нас целое конструкторское бюро было, внесли это в документацию изготовления изделия и получили хорошую премию. Мне за рационализаторское предложение тоже премию выдали: десять рублей.

Тувинский машиностроительный завод серьезным производством был, и рабочие там зарабатывали хорошо, значительно больше инженерно-технических работников. Представьте себе, инженеры с высшим образованием, которые пришли после институтов, 120 рублей в месяц получали, а я – девчонка после технического училища – по триста, а то и четыреста рублей зарабатывала, в зависимости от выработки. И это в восемнадцать, девятнадцать лет!

– Так вы передовиком производства на заводе были?

– Да, и в связи с этим у меня даже проблема возникла, когда предложили избираться в Верховный Совет Тувинской АССР.

 

В комсомол? Ни за что!

– А в чем проблема? Любая другая девушка сочла бы предложение стать депутатом Верховного Совета республики за честь: такой взлет карьеры.

– Но для этого требовалось вступить в комсомол. А это для меня, воспитанной в староверческой семье, было просто невозможно. Никаких вступлений в партийные организации, это родителями строго запрещалось: вера не позволяла.

Я ведь даже ни октябренком, ни пионеркой в школе не была. И мои одноклассники – тоже. Школа в селе Сизим – маленькая, с первого по десятый – по одному классу. И учеников в них гораздо меньше, чем в городских школах. Больше всего учеников в моем классе было, когда учились в седьмом – четырнадцать человек. А десятый класс нас шестеро окончило.

И пионер у нас был только один. Когда в шестом классе учились, у нас появился новенький: приехал из Сарыг-Сепа. Семья его была не очень благополучная, и он плохо учился, совсем домашние задания не выполнял. И вот учительница поручает мне как старосте класса организовать пионерское собрание и разобрать на нем этого мальчика, воздействовать, чтобы исправился. А у нас в классе никто не пионер, только он, и единственный среди нас двоечник. Понятия не имею, как на него по-пионерски воздействовать, но делать нечего: учительница поручила, надо выполнять.

Собрались, все молчат. Я спрашиваю: «Эдик, прочему так плохо учишься, ведь ты же пионер?» Он стоит, ничего не отвечает. Тогда мне больше ничего в голову не пришло, как задать вопрос: «И почему ты, пионер, пионерский галстук не носишь?»

Он снова молчит. А потом посмотрел на меня и огрызнулся: «А я что-то на тебе, староверке, креста не вижу». Тут уже я засмущалась, не нашлась, что ответить. И на этом наше единственное пионерское собрание с треском провалилось.

А крест на мне, конечно, был. Только не напоказ, а под одеждой, потому что так и положено было его носить – на теле, он так и называется – нательный крест. У родителей были деревянные старинной работы кресты. А у меня – оловянный, местными умельцами отлитый. И не на цепочке, а на мягкой веревочке – гайтане.

Гайтан должен быть определенного размера: не длинный, но и не короткий, чтобы через голову мог свободно проходить. Это в целях безопасности, чтобы не пострадать, если вдруг гайтан случайно за что-то зацепится. Особенно это для малышей важно.

– Как же вы разрешили проблему: комсомол и Верховный Совет?

– Отказалась, и все. Хотя со мной и руководство завода работало, и партийная организация. На завод разнарядка на выдвижение кандидата в Верховный Совет Тувинской АССР пришла: будущая депутатка должна быть из рабочих, молодой, передовиком производства и обязательно партийной или комсомолкой. И я им по всем статьям подходила, кроме партийности. Для них проблемы с этим не было: быстренько вступишь в комсомол, и все.

И заманивали, и сулили: ты только вступи, а мы тебя и депутатам сделаем, и в заграничную поездку в восточную Европу по комсомольской линии отправим. И они никак не могли понять, почему от таких заманчивых перспектив отказываюсь, ведь от меня никаких усилий не требовали: надо было всего лишь, как все, в комсомол вступить.

А я уперлась: ни за что! Для меня это было невозможным, невероятным: нельзя. Так нас воспитали. Да как бы я маме в глаза посмотрела, если бы согласилась?

Махнули на меня рукой и отступились. Другую работницу выдвинули, комсомолку, она меня на год постарше была. Четыре года депутатства она, работая на заводе, по 80 рублей ежемесячно от Верховного Совета получала, просто так – ни за что. Раз в три месяца еще и продовольственный паек, в том числе – дефицитные книги и колбаса.

 

Бог дал, Бог и взял

– А когда вы поняли, что экономическая ситуация резко изменилась: страна переходит от беспечного социализма к жесткому капитализму, и рассчитывать приходится только на себя?

– То, что рассчитывать только на себя надо, что под лежачий камень вода не течет, еще в детстве усвоила. А коммерческая жилка на машзаводе проснулась. Мы работали по бригадному подряду. И с авралами. Две недели работаем, а потом две недели комплектующих деталей нет – без дела сидим. Когда Лиду родила, уже не могла так работать и написала после декретного отпуска заявление с просьбой выйти из бригады и работать индивидуально, по свободному графику.

И мне пошли навстречу, спасибо руководству. Сейчас рассказываю и сама удивляюсь: в оборонном цехе двадцатидвухлетней девочке разрешили свободное посещение и работу вне бригады! Но ведь разрешили. Приходила в цех, когда комплектующие были, быстро всю работу делала и зарабатывала больше, чем в бригаде.

Но заказов на завод все меньше поступало, и поняла, что нужно перестраиваться, переквалифицироваться. Завод еще окончательно не развалился, а я уже другую профессию в училище получила – портнихи. Шила национальную одежду на предприятии «Народно-художественные промыслы», когда и там работы не стало, диспетчером на автобазе трудилась.

А в 1996 году зарегистрировалась как индивидуальный предприниматель. Альтернативы уже не было: на государственных предприятиях работы не найти, все развалилось. И муж – Андрей Игоревич Шошин, водитель-дальнобойщик – тоже без работы оказался: предприятие рухнуло.

– И с чего же вы начали свой персональный малый бизнес?

– Думаю, что путь предпринимателя в малом, точнее – микроскопическом, бизнесе у всех одинаковый. И я исключением не была: заняла у знакомых деньги под проценты и поехала в Москву за тряпками, приятельница взяла с собой. Привезла в Кызыл тяжеленные сумки с одеждой, обувью и пошла на рынок.

Часть товара на прилавок выложила, а большая часть – в сумке под прилавком. И сразу же в первый же день у меня эту сумку с товаром украли. Неопытная была, не знала, что у воров на рынке специальная технология уже отработана: одни отвлекают, делая вид, что к товару прицениваются, а другие за спиной продавца сумки тащат.

– Очень плакали из-за этой потери?

– Совсем не плакала. Никогда из-за материальных потерь не плачу. В таких случаях надо всегда говорить: «Пусть Христа ради пойдет». Это мама меня так научила.

После кражи первого товара и еще финансовые потери случались, без этого в бизнесе не бывает: все не учтешь и не предусмотришь. Но из-за них никогда не отчаивалась.

Только одна утрата до слез обидна: старинная икона – Богородица с младенцем Иисусом. И не из-за того переживала и сейчас переживаю, что она старинная, а значит, дорогая, а из-за того, что это – фамильная икона. Ею маму мою благословляли, когда она замуж выходила, и ее маму – тоже. Мама мне эту икону отдала, чтобы хранила и своей дочке передала, когда она замуж выйдет. А я, получается, главную родовую ценность не уберегла.

– Что же произошло с фамильной иконой: ее у вас украли?

– Нет, по-другому вышло. Два года назад племянница с мужем приехала, он предложил: что-то икона плохо выглядит от древности, давайте отвезу ее в староверческий монастырь на Дубчес, там монахи ее отреставрируют. И отвез. Дубчес – это река в Красноярском крае, она в Енисей впадает.

Назад икона не вернулась, сказали, что сгорела. Может, я грешу на людей, но очень странно, что сгорела именно та келья, в которой иконы пишут и реставрируют, уже во второй раз сгорела.

Вот это было очень-очень горько. А остальное, материальное, не стоит того, чтобы из-за него переживать: пришло – ушло. «Бог дал, Бог и взял», – так тятя всегда приговаривал.

 

Буду стоять и буду работать

 

– Став предпринимателем, сразу почувствовали уверенность в себе?

– Ох, далеко не сразу. Это сейчас люди стали понимать, что предпринимательство – тяжелейший труд, непрерывная работа. А шестнадцать лет назад в сознании были живы представления советских времен: все частники-предприниматели – спекулянты, торгаши. Так что некоторые с пренебрежением и осуждением на меня поглядывали.

Когда ничего с вещами не получилось, мы с мужем занялись продуктами. Он возил, я торговала: сначала – на рынке, потом – из контейнера на базе. Поначалу очень не по себе было, стыдно. Особенно, если кто-то из знакомых подходил.

Не раз в то время вспомнила маму. Она иногда зимой ездила в Кызыл и продавала ягоды, кедровые орехи, которые мы всей семьей собирали. Старшая сестра спрашивала: «Мама, как ты можешь, это ведь так стыдно – стоять на базаре». А мама отвечала: «Доченьки, когда прижмет, и вы встанете, будете торговать – ради детей».

Вот и мое время пришло: встала на рынке. И решила для себя: ни на чьи сплетни и косые взгляды не стану обращать внимание, а буду стоять и буду работать. Любую работу буду делать, только чтобы дети не нуждались.

Мы с мужем честно работали, никогда никого не обманывали. Но розничная и оптовая торговля – это очень тяжело. Совсем не женское дело. Усталость – уже на пределе. И тогда решила снова переквалифицироваться.

Возникла идея заняться сугубо женским делом: переключиться на сферу салонного бизнеса. Не обычную парикмахерскую с маникюрным залом открыть, а именно салон, в котором клиентки могли бы получить весь комплекс услуг: от волос и лица до пальцев ног.

Если свое новое дело открываешь, надо всегда продумать, просчитать: какая конкуренция в этом направлении, чем ты будешь отличаться от других, что сможешь особенное предложить? Проанализировала рынок услуг: таких салонов красоты, как планировала, в Кызыле тогда не было, вот и решила стать первой.

Честно признаюсь, никакого особого опыта в этом деле не имела, даже личного: прически делала крайне редко, губы впервые в тридцать лет накрасила, да и то сразу стерла. Но очень уж привлекала мысль – работать на красоту, вот и взялась за дело.

– Принимая такое серьезное решение о смене деятельности, с кем-то советовались?

– Никогда ни с кем не советуюсь. Все решения принимаю сама, и сама за них несу ответственность, ни на кого ее не перекладывая.

Подвернулась дешевая двухкомнатная квартира на первом этаже пятиэтажки, и фактически в центре – вблизи улицы Кочетова, на которой квартиры почти в два раза дороже были. Взяла в банке кредит, приобрела эту квартиру, отремонтировала, оборудовала, и 25 декабря 2004 года салон открылся.

 

Строгое брачение

 

– Супруг тоже подключился к новому бизнесу?

– Нет, мы в 2005 году с ним расстались. Двадцать с половиной лет вместе прожили, двух детей родили, столько трудностей вмести пережили, и в итоге наши пути разошлись: развелись.

Андрей Игоревич – честный, порядочный, очень работящий. Профессиональный водитель, в своем деле – асс. И Лида с Глебом в него пошли, отлично автомобиль водят, никогда не блуждают, даже в Москве и Санкт-Петербурге, где такой поток автотранспорта, что я со своим пятнадцатилетним стажем вождения опасаюсь за руль садиться.

Во многом сама виновата, что так вышло. У нас получилось, что в семье – два лидера. А так быть не должно: женщина должна почитать мужа, уступать ему, так и все религии учат. Но никак я со своим характером не могла мужу подчиниться. И в итоге мы не сошлись во мнениях, как правильно жить надо.

Он за Саянами сейчас живет, мы поддерживаем отношения, созваниваемся время от времени. Но пути назад уже нет.

Черная зависть – большой грех, но я белой завистью завидую тем парам, которые до старости вместе прожили. Ведь у них тоже были сложности, но они все преодолели, сохранили свой союз. Сейчас такие пары уже, скорее, исключение, чем правило, а у предков наших даже речи никакой о разводе быть не могло: мужем и женой перед Богом они становились на всю жизнь.

– Получается, что вы нарушили старообрядческие традиции, по которым развод невозможен?

– А я – невенчанная. Только у староверов это называется не венчание, а брачение – вступление в брак.

Чтобы брачиться, мне нужно было за старовера выйти, а если жених – не старовер, то он должен бороду сначала отрастить, научиться молиться, отмолить все свои грехи. Очень строгие правила. Поэтому мы с мужем только светский брак регистрировали, а в церковный не вступали.

Из нас, четырех сестер, только старшая Мария брачилась. Из пяти братьев – брачились четверо, кроме Ивана. И невесток, в семью приходящих, мы сразу воспринимали родными – старшими сестрами.

Очень важное правило: девушки перед брачением разделяют волосы на две половины, заплетая две косы. Вокруг головы косы должны обернуться три раза. Если длины волос не хватало, то вплетали косоплетку – хлопчатобумажную веревочку. Сверху одевали шашмуру – специальный чепчик, а на шашмуру – платок.

И так замужняя женщина должна была постоянно ходить. Даже овдовев, все равно шашмуру носила. Мама снимала шашмуру и расплетала косы, только когда в баню шла. Помоется и опять заплетет, снова оденет шашмуру, платок.

 

Леди Лидия

 

– Как родилось название вашего салона?

– Оказывается, название так сложно придумать. С Лидой думали-думали и надумали: студия красоты «Леди Li» – «Леди Лидия». Мне название очень по душе. Во-первых, в честь дочери. Во-вторых, благодаря двум буквам «л» звучит мягко, женственно.

– Будучи хозяйкой студии красоты с таким изысканным названием, чем вы сегодня можете гордиться?

– Ничем. Я всегда в замешательстве перед этим вопросом, потому что гордыня – один из тяжких грехов. Ни гордиться, ни клясться, ни завидовать, ни осуждать кого-то нельзя. Мама нам это с детства внушала и всегда подчеркивала, что самый страшный грех – самоубийство, потому что в этом грехе человек уже не сможет покаяться.

– Хорошо, тогда поставим вопрос по-другому: какие проблемы у «Леди Li»?

– И про проблемы мне тоже сложно ответить, потому что не люблю жаловаться на трудности. Какой смысл стонать: «Ой, сложно, ох, тяжело?» Ничего не трудно, надо лишь не отступать, если взялась за дело.

Конечно, когда только открывала салон, наивно думала, что сфера обслуживания полегче, чем торговля. Ошибалась. В салонном бизнесе – множество тонкостей и нюансов, которые осваивала уже на практике, в процессе работы и на своем горьком опыте.

– Весь горький опыт – не надо, все равно люди не учатся на чужих ошибках, предпочитая совершать свои. Но хотя бы пару примеров приведите, пожалуйста.

– Хорошо, уговорили. Например – обучение персонала. Когда только начинала, специалистов в сфере салонного бизнеса в Кызыле не было, и за свой счет обучала девушек, отправляя их на курсы за Саяны. Оказалось, что это – бессмысленная трата средств, которые не окупились. Девушки выучились, поработали и ушли, и клиентов за собой увели. Так что мой горький опыт номер один: ни в кого, кроме своих детей и себя самой, деньги на обучение больше не вкладываю.

Сейчас проблемы с недостатком персонала нет, постоянно приходят специалисты, которые уже имеют опыт и хотят поработать в салоне. Новичков сначала проверяю на себе: как они обслужат меня в качестве клиентки. Тут не только мастерство важно, но и корректность. Мастер должна быть доброжелательной, с улыбкой, а не с кислой миной. Ни в коем случае нельзя утомлять клиентов своей болтовней, задавать вопросы не по делу. Люди приходят в салон, чтобы расслабиться, отдохнуть, и лишние разговоры им ни к чему.

Еще одна тонкость из горького опыта: маленькая, но существенная. Перед сотрудниками как работодатель несу полную ответственность: плачу государству налоги, делаю отчисления в пенсионный и другие фонды, закупаю и привожу из-за Саян все необходимое: современное оборудование, косметику, краску, лаки, инструменты, до самой маленькой кисточки. Кроме ножниц и кусачек для маникюра. Их мастера должны иметь свои. Потому что хозяйские ножницы и кусачки имеют свойство постоянно падать и ломаться, а личные никогда не упадут.

– Недостатки салона?

– Маленькое помещение. Но в то же время это и плюс, постоянные клиентки и клиенты считают, что так уютней, по-домашнему.

Кроме того, в маленьком помещении проще сделать ремонт. В салоне красоты необходима чистота, все должно сверкать. С нашей зимней кызыльской сажей, которая оседает на стенах и потолках, полный ремонт приходится делать каждые два года, а то и чаще. И при этом мы не закрываемся, потому что к мастерам по прическам, маникюру, педикюру, уходу за лицом и телом люди записываются заранее, и надо очень пунктуально принять их. Поэтому днем обслуживаем посетителей, а с 18 часов приходят рабочие и занимаются ремонтом, заодно и оформление обновляю. Рано утром уборщица наводит порядок, и снова – по тому же графику.

 

Хозяйские руки

 

– Ваш личный рабочий график?

– Безобразный. Нужно работать так, чтобы оставалось свободное время для того, чтобы культурно расти, чтобы проанализировать свою жизнь. А у меня никак не получается: ухожу из дома утром и возвращаюсь затемно, и так – ежедневно, мы ведь без выходных работаем.

– А зарубежные поездки, как положено бизнес-леди?

– Да, но ненадолго. Первый раз в Объединенные Арабские Эмираты Лида вытянула: «Мама, хватит без остановки работать, надо отдохнуть» Как в сказку попала, потом второй раз туда слетала. Два раза в Китае побывала, один – в Таиланде.

Теперь меня уже не остановишь: хоть на недельку, да выберусь. На больший срок дело никак оставить нельзя: нужен не только хозяйский глаз, но и хозяйские руки.

– И что же делают ваши хозяйские руки?

– Да все делают. И стирают, и моют, и убирают. Никакую работу не считаю зазорной, все могу сделать. Особенно люблю работу мастера: так приятно, когда женщины уходят довольными, отдохнувшими.

– А как вы сами мастером стали?

– Научилась. И в процессе работы, и на курсах, семинарах: в Абакане, Красноярске, Санкт-Петербурге. Педикюр, уход за лицом и телом. Очень многое у Лиды переняла.

В жизни ведь так: сначала мы детей учим, а потом они нас. Новые горизонты нам открывают. Так Лида открыла мне «Невские берега» – международный фестиваль красоты. Дважды – в прошлом, и нынешнем году – участвовала в нем вместе с дочкой, помогая ей. Очень интересное мероприятие: там и себя показать можно, и у других поучиться, перенять российский и зарубежный опыт.

Бизнес красоты постоянно развивается, такие интересные новейшие технологии появляются, что только успевай осваивать. И он никогда не рухнет. Чтобы не происходило в истории – кризисы, войны, женщины всегда стремились быть красивыми. Их не переделаешь. Это – бесконечно. Так что мне еще работать и работать. И постоянно учиться.

Только дай Бог здоровья. И разума.

Фото из личного архива Ефросиньи Шошиной.

 

Интервью Надежды Антуфьевой с Ефросиньей Шошиной «Как пойдешь по жизни, так и будут называть» войдет сороковым номером в пятый том книги «Люди Центра Азии», который продолжает формировать редакция газеты «Центр Азии». Пятый том планируется к изданию в 2014 году.

Фото:

1. Из староверческого рода. Ефросинья Шошина с дочерью Лидией, и сыном Глебом. В день бракосочетания дочери. Санкт-Петербург, 6 октября 2011 года.

2. Григорий Феоктистович Соломенников, в монашестве отец Галактион. Тувинская АССР, поселок Эржей, 1971 год.

3. Семья. Слева направо: Иван и Лидия Мурашко, Ефросинья и Глеб Шошины. В центре – на коленях у мамы – Арина Мурашко. Санкт-Петербург, 28 февраля 2013 года.

4. Ефросинья Соломенникова, в том самом клетчатом, и пока единственном платье, с сестрой Стефанидой. Кызыл, 1982 год.

5. Будущие сборщики и радиомонтажники, учащиеся технического училища № 11. Ефросинья Соломенникова – пятая справа во втором ряду. Кызыл, 1983 год.

6. Паяю, паяю и паяю. Ефросинья Соломенникова – радиомонтажница секретного семнадцатого цеха Тувинского машиностроительного завода. Кызыл, 1983 год.

7. Ефросинья Шошина, представительница тувинского салонного бизнеса, на международном фестивале красоты «Невские берега». Санкт-Петербург, 23 февраля 2013 года.