(Продолжение. Начало в № 8 от 2 марта, №9 от 9 марта, №10 от 16 марта)
Шахматы как метод воспитания
1 сентября 1992 года мы всей семьей торжественно отправились в новую для детей Чаа-Хольскую среднюю школу: Кара-оол, я и наши школьники: Аяс, Азиата, Аян, Надя.
Мы шествовали по улицам под заливистый лай всех окрестных собак, которые бросались на чужака – сопровождавшего нас Барбоса.
Я испугалась: «Они же загрызут Барбоса!» Муж успокоил: «Не бойся, наш Барбос пересилит всех». И действительно наша огромная собака, которой очень гордились дети, особенно – Аян, в этих драках на каждой улице выходила победителем. Привлеченные лаем, сопровождавшим нашу процессию, люди выходили из домов и с любопытством смотрели на новых жителей села Чаа-Холь.
Особая праздничность этого дня заключалась в том, что всеми любимая Надя стала первоклассницей, поэтому после торжественной линейки мы с мужем пошли именно в ее класс. Когда классная руководительница Клара Дондуп-ооловна Хорлуу спросила у родителей, кто и чем может помочь школе, Кара-оол – единственный мужчина среди родительниц – вызвался сразу: «Буду у вас завхозом. Вот вижу – форточка у вас не в порядке, буду ремонтом заниматься».
Я подняла руку и сказала, что буду учить детей тому, что знаю и люблю – шахматной игре, и в течение всего учебного года вела кружок для первоклассников. А в конце года купила призы для победителей – шоколадные батончики, тетради, ручки – и устроила соревнования. Надя шахматами не увлекалась, только из-за моей спины следила за игрой.
А когда после турнира первоклассников все призы были вручены, дочка горько заплакала:
– Я думала, ты эти шоколадки для меня купила. А ты даже ни одного батончика мне не оставила!
– Награды даются победителям, а ты даже не участвовала.
– А если выиграю, ты и меня наградишь, как их?
– Конечно!
Наша сладкоежка не была обделена шоколадками – папа баловал ими младшую дочку, но возможность получить их не просто так, а в качестве заслуженной награды за победу, вдохновила ее. Надюша энергично взялась за шахматы, выучила все ходы, стала занимать призовые места.
Кружок в ее классе работал четыре года, а когда Надя перешла в пятый класс, директор школы Светлана Кыспай-ооловна Соднам предложила мне вести шахматный кружок для ребят всех возрастов, и не бесплатно, а за целых 66 рублей в месяц!
Согласилась, такие деньги просто так не валяются, но уходили они, в основном, на подарки для победителей. Награждала ребят, а среди них было много детей из неблагополучных семей, сирот, полусирот, всегда торжественно – на общешкольных линейках, а на видном месте при входе в школу, чтобы сразу бросалось в глаза, обязательно вывешивала объявление с именами лучших шахматистов. Ребят это окрыляло, они начинали верить в свои силы и возможности.
Мы ездили на шахматные турниры в Кызыл, Шагонар. Особенно запомнился шахматный турнир в Шагонаре, посвященный трагически погибшей талантливой девочке Лире Моховой.
Завещание отца
В середине мая 1994 года – тревожный звонок: папу из села Мугур-Аксы санитарной авиацией госпитализировали в травматологическое отделение республиканской больницы № 1.
Я сразу же приехала в Кызыл к отцу. Он тяжело дышал, кашляя, чувствовал сильную боль в левой стороне груди. Что же случилось? Папа колол дрова, оступился, упал на сучек бревна. Боль решил стерпеть, надеясь, что все пройдет само по себе. Только когда боль стала нестерпимой, обратился к врачу.
Диагноз: перелом пятого, шестого, седьмого ребер слева, левосторонняя пневмония, пневмоторакс. Я была уверена: папа обязательно выздоровеет, ведь он спортсмен. Крепкий, сильный, он никогда раньше не болел. И ему действительно стало лучше после лечения хирурга-травматолога Вячеслава Ондара.
Вернулась в Чаа-Холь, там ждали больные. Каждый день звонила в травматологическое отделение: как папа? Через две недели мне сказали: из-за нагноения плевры состояние Кыргыса Сундуевича Шомбула ухудшилось, его перевели в гнойное хирургическое отделение.
Снова приехала в Кызыл. В палате – четверо больных. На одной из коек – отец. Очень похудел, черты лица заострились, не встает, лежит на правом боку, слева через разрез между ребрами выведена резиновая трубка для оттока гноя из легкого, к трубке прикреплена стеклянная бутылка.
Просила хирурга удалить левое, с гнойным плевритом, легкое, ведь и с одним легким люди живут. Но хирург никак не соглашался: «Я не могу рисковать. Во-первых, ему – 77 лет, во-вторых – он совсем худой. Вы же сами доктор, понимаете: он на операционном столе умрет».
Позвонила в Чаа-Холь, взяла отпуск без содержания по уходу за отцом. Каждый день освобождала бутылку от накопившегося зловонного гноя, выносила судно. Почти силой кормила папу из ложечки, у него совсем не было аппетита. В больнице не хватало необходимых лекарств. По всем аптекам Кызыла искала – самые дорогие, лишь бы папа выкарабкался из лап смерти.
Ничего не помогало, с каждым днем угасал дорогой мне человек. На измученном лице – выражение огромной усталости, только глаза спокойны. Уже понимая, что уходит, папа тихим голосом давал и давал наказы:
«Я тебя шахматам обучил, ты всегда играй. Стихи свои и дальше слагай. Позаботься о маме, детей своих, как следует, воспитай. Мои пий-хемские родные скажут, что похоронить Шомбула надо там, где он родился – в Пий-Хемском районе, но ты не соглашайся, похороните меня в Монгун-Тайге, она мне родная.
Денег на костюм для похорон не трать, и так израсходовалась на дорогие лекарства, купи только гроб, а меня простыней накрой. Только между лицом и гробом подложи что-то мягкое – от ушибов, когда через горы будете везти. У тебя машины нет, но ты в Минздраве у министра попроси, он даст, я думаю.
И еще, дочка, обязательно переведи с русского на тувинский язык подаренную мне Юрием Промптовым книгу «В центре азиатского материка» – о нашем первом восхождении на Монгун-Тайгу. Пусть ее люди и на родном языке читают».
Папы не стало 15 июня 1994 года. Все было сделано, как он завещал. Министр здравоохранения Борис Кудерек, действительно, как и предвидел папа, не отказал, разрешил использовать санитарную автомашину УАЗ-452, в салоне которой разместили гроб. Из Кызыла в село Мугур-Аксы добрались за тринадцать часов.
Похоронили папу на мугур-аксынском кладбище. На последний приют Кыргыса Сундуевича Шомбула смотрят его любимые горы, и самая высокая из них – Монгун-Тайга, на которую он так мечтал подняться в молодости и поднялся – в августе 1946 года.
Участник покорения вершины – Юрий Промптов в своей книге приводит рассказ Шомбула, присоединившегося к прибывшим из Москвы альпинистам:
«В позапрошлом году я уговорил двух товарищей подняться вместе со мной на Монгун-Тайгу. Много раз, когда ездил в командировки по кочевьям, я смотрел с разных сторон на гору, мне очень хотелось подняться на самую вершину.
Про эту гору в нашем районе существует поверье, что каждого, кто туда взойдет, духи сейчас же сбросят в пропасть. И вот, когда мы втроем, одевшись потеплее, отправились к Монгун-Тайге, чтобы на нее взобраться, старики стали говорить, что это нам не удастся – духи будут сильнее нас и не пустят на заколдованную вершину.
Мы оставили коней у подножья и полезли вверх по скалам, а как добрались до снега, увидели, что не сможем одолеть гору. Ноги в сапогах скользили по снегу, одежда была слишком тяжелой, метель слепила глаза – не видно было, куда идти. Так и пришлось нам вернуться, и все старики смеялись над нами, и даже те, кто и помоложе были, стали рассказывать потом, как духи нас с горы согнали.
Однако в Кызыле услышали про то, что я этой горой интересовался, и вот как раз назначили в вашу экспедицию. Теперь-то уж мы туда взойдем и других будем потом учить ходить по снеговым горам.
А я, знаете, как сегодня выезжал из Мугур-Аксы, старики опять говорили: «Прощайтесь с Шомбулом! Больше никто живым Кыргыса не увидит! Уже на этот раз духи его не отпустят – сбросят вниз!»
Я им ничего не ответил, промолчал. Зачем заранее говорить? Пусть сами узнают, тогда поверят и про духов думать перестанут. Я все же чувствую, что на этот раз мое большое желание исполнится».
Папа действительно таким и был, он твердо верил: человек может покорить любую вершину, главное – всегда идти вперед, вверх и не сдаваться.
Большой огурец
Быт наш в селе Чаа-Холе налаживался непросто. Целая череда краж, которых мы и представить себе не могли в Мугур-Аксы, где у нас никогда ничего не крали.
Летом 1993 года, во время отпуска, мы снова уехали на лечебный аржаан Ажыг-Суг, теперь уже с детьми. Дома остался только старший сын Аяс. Пока он смотрел кино в клубе, из нашей квартиры стащили всю добротную одежду мужа и сыновей. Соседская девочка сказала, что ворами были двое подростков. Сразу заявили в милицию, но воров не нашли.
Потом отравили нашу любимую собаку – Барбоса, затем украли мотоцикл «Урал». Купили корову, ее тоже украли. Обращались в милицию – без толку.
Вдобавок в старом доме на самой окраине села жить было неуютно. Сколько мы ни утепляли его, он оставался очень холодным.
Муж предложил: «Давай поедем обратно в Монгун-Тайгу, по контракту будешь работать, там уже один педиатр по договору работает, не одна будешь. А здесь мы, получается, чужие. Обворовывают – милиция бездействует. В доме этом холодном жить невозможно».
Действительно, так как в то время добровольцев для работы в Монгун-Тайгинском районе не находилось, в Минздраве республики начали заключать с врачами-педиатрами договоры: после трехгодичной работы в районе предоставляется благоустроенная квартира в городе Кызыле, автомобиль «УАЗ-469».
Когда сообщила об этом плане главному врачу, он категорически отказался отпускать меня: больнице нужны специалисты. Нам предоставили благоустроенную трехкомнатную квартиру в центре поселка, недалеко от больницы и администрации. Быт наш стал налаживаться. Муж и сыновья построили около дома баню, гараж. Посадили огород.
Кара-оол заочно окончил в Красноярске сельскохозяйственный институт, получил специальность зооинженера, поэтому лучше меня разбирался в огородных делах. До переезда в Чаа-Холь наша семья, единственная в то время в Монгун-Тайге, имела теплицу. А здесь – в Чаа-Холе – все росло без теплицы, только трудись. Работали всегда вместе – всей семьей.
Плоды нашего чаа-хольского огорода удивляли земляков-монгунтайгинцев. Помню один забавный случай: летом, проездом на аржаан Ажыг-Суг, монгунтайгинцы остановились у нас. Увидев в огороде кабачок, один из них закричал: «Смотрите, какой большой огурец!»
Муж-шутник, подмигивая мне и детям, говорит: «Да, это специальный сорт огурца, срывайте, кушайте на здоровье!» Гость очищает с кабачка кожуру, отрезает кусок, кладет в рот и выплевывает: «Это не огурец, есть невозможно, что вы мне даете?» Когда мы, объяснив, что это действительно не огурец, пожарили кабачок с картошкой, всем гостям это впервые отведанное блюдо очень понравилось.
Председатель администрации района Камбаа Дамчатович Биче-оол даже ставил нашу семью в пример на заседании руководителей района:
«У них в огороде все растет, даже арбузы. Картошку посадили и возле своего дома, и в Шолук-Хову. А ведь они приехали из Монгун-Тайги с суровым климатом, где ничего не растет. А у нас, несмотря на все условия, в огородах некоторых семей растут одни сорняки».
Когда муж рассказал об этой похвале детям, которые очень любили вместе с нами копаться в огороде, они стали еще усерднее трудиться на грядках.
Труд с песней
Когда дети уставали, действовала по примеру мамы, которая, чтобы поддержать нас в детстве во время особенно трудной работы, всегда пела.
Осенью 1994 года мы собрали богатый урожай картофеля – свыше тридцати мешков. Начали рассортировывать: травмированные картофелины – на срочное съедение, маленькие – на семена, большие – запас на зиму и на отправку родным в Монгун-Тайгу, в первую очередь – семье Зои Хуурак, родной сестре мужа, муж которой умер от перитонита, она одна поднимала шестерых детей.
Сначала все работали с большим энтузиазмом, потом дети замолчали, поникли. Я и сама устала. Как моя мама когда-то, решила поддержать работников пением, объявила конкурс песен и тувинских народных частушек. Что тут началось! Дети запели наперебой. За пением мы даже и не заметили, как наша утомительная работа закончилась.
Кара-оол тоже любил музыку, играл на гармошке. Еще в Монгун-Тайге купил пианино: пусть дети учатся играть.
Ох, каких усилий стоило перевезти инструмент из села Мугур-Аксы в Чаа-Холь, одна погрузка-разгрузка, в которой участвовали восемь мужчин, чего стоила! Зато и усилия были оценены. Известный в Туве композитор Каадыр-оол Бегзи, уроженец Чаа-Холя, придя в наш дом, похвалил мужа: «Молодец, Кара-оол Биче-оолович! Я по всему Чаа-Холю искал пианино, и только в вашей семье нашел. Музыка окрыляет, воспитывает человека. Учите своих детей музыке».
А потом композитор, аккомпанируя себе на пианино, спел песни, написанные им на мои стихи: «Расцелую от души», «Отец моих детей», «С восемнадцатилетием».
Доктор в кирзовых сапогах
В
селе без своего хозяйства – никак нельзя. И наше хозяйство постепенно увеличивалось.
Выменяли на мясо сарлыка двух кроликов. Кролики быстро размножались, через год их уже двадцать.
Аян попросил купить гусят. «Сынок, мне некогда за ними ухаживать, да и чем кормить, не знаю». А он в ответ: «Ты только купи, а остальное – я сам». В Кызыле купили малюсеньких желтых гусят: мои коллеги-врачи – по десять, а я – только шесть. У коллег все гусята погибли, а шесть наших малышей благодаря стараниям Аяна через полгода превратились в больших белых красавцев.
Был у нас десяток куриц и один петух-драчун, который нападал на незнакомых людей. Он даже на нас – хозяев – кидался. Однажды, когда я доила корову, подкрался сзади и клюнул в затылок. На мужа тоже напал, когда он выдергивал гвоздь. Кара-оол долго гонялся по двору за увертывающимся хулиганом, а в результате вместо него поранил безвинную курицу.
Прослышав о вздорном характере петуха, все гости опасались его больше, чем собаки. Прежде, чем открыть калитку, спрашивали: «Где ваш страшный петух?» В конце концов пришлось опасного забияку сварить и съесть.
Вместо украденной купили новую корову. С ней повезло больше, ее тоже украли, но пропажу удалось найти с помощью жителей: помогли напечатанные мною и развешанные на видных местах объявления с приметами. Муж и сыновья косили сено для нашей буренки, я научила дочек доить ее.
Однажды хотела погнать нашу корову к коровам соседей в том же поношенном, забрызганном молоком пальто, в котором доила ее. Кара-оол категорически воспротивился:
«Не уйду от калитки, пока не наденешь приличное пальто. Разве может доктор в таком грязном наряде по селу идти, даже за коровой? Помнишь, как даже в Монгун-Тайге твои кирзовые сапоги из своего дома люди выбрасывали?»
Действительно, в селе Мугур-Аксы был такой случай. Я в старых кирзовых сапогах занималась ремонтом на веранде дома. Вдруг – рев мотоцикла, сидящий на нем кричит: «Зоя Шомбуловна, мой ребенок умирает! Фельдшер «Скорой помощи » оказывает помощь, но судороги не прекращаются! Не переодевайтесь, быстрей, так садитесь!»
Выбежала, в чем была, села за спиной мотоциклиста. Он на полной скорости – к своему дому. Вошла в комнату, скинула заляпанные кирзовые сапоги у двери, побежала во вторую комнату. Там шестилетний ребенок: весь синий, судороги. Спрашиваю фельдшера, что ставили. «Внутримышечно седуксен». Ввела внутривенно реланиум – судороги прекратились. Кожа порозовела, ребенок открыл глаза, на мой вопрос ответил. Кризис миновал, родители успокоились, а бабушка с радостью пригласила меня к столу, стала угощать чаем.
Во время чаепития бабушка вдруг бросает взгляд на пол у двери, молча встает, грозит пальцем своим детям и выбрасывает мои грязные сапоги за порог.
Спрашиваю удивленно: «Это же мои сапоги, зачем вы их выбросили?» Отец-мотоциклист подтверждает: «Это не я их в комнате оставил, мама. Это сапоги Зои Шомбуловны, она ремонтом занималась, я очень торопил, она не успела переобуться». Бабушка-чистюля извинилась и сама занесла мои сапоги в дом.
Когда, вернувшись домой, рассказала об этом, дети и муж от души смеялись. Такой хохот стоял! Вот об этом уроке, который преподала мне пожилая женщина, Кара-оол к месту и вспомнил: доктор, руководитель должен быть безукоризненным во всем и всегда. Такой он был!
Исчезновение в местечке Идик-Хончу
Был… Невыразимо горестно и трудно писать это слово – был, и вспоминать о том дне, когда мой Кара-оол исчез – навсегда.
23 августа 1997 года. Яркое солнечное утро. За нашим забором – два автобуса. В них – коллеги Кара-оола, сотрудники администрации Чаа-Хольского района, с детьми. Все веселые, оживленные: профсоюз администрации организовал долгожданную поездку в местечко Идик-Хончу!
Кара-оол торопит: «Зоя, собирайся скорей, все только нас ждут». Относит в автобус фотоаппарат, палатку, рюкзак с продуктами, свою старую гармошку. Просит меня захватить матрац, одеяла.
– Зачем матрац с одеялами? Разве так далеко находится Идик-Хончу? Я думала, вечером домой вернемся.
– Нет, далеко от райцентра, дальше Шанчы. Два дня там отдыхать будем, с ночевкой. Это очень красивое место, у тебя там стихи сами собой рождаться будут.
Загрузились, расположились на первом сидении, в середине – Надя. Мама, которая после смерти папы жила с нами, и остальные дети остались дома.
Добрались до Идик-Хончу уже к вечеру. Остановились около двух домов. Действительно, чудесное местечко. Через реку Хемчик качается висячий мост. Хемчик после недавних проливных дождей разлился широко, местами – до самой горки. До сих пор он перед глазами – этот мутный бурный поток.
Неподалеку от берега зажгли костры. Зарезали баранов, приготовили хан. После ужина начались соревнования: бег в мешках, кросс среди мужчин, женщин, детей. Очень весело было. Затем – конкурс песен семидесятых и восьмидесятых годов. Муж около костра аккомпанировал всем на гармошке, иногда сам запевая. Когда стало совсем темно, все пошли спать. Мы легли в своей палатке около Нади.
Вдруг душераздирающий вопль: «Спасите! Тону!» Муж выбежал на крик. Я – за ним. В темноте зацепилась за веревку между палатками, упала, поднялась, снова бегу, падаю, поднимаюсь. Кто-то бежит впереди, кто-то – за мной. Вижу плохо, из-за своей куриной слепоты еле различаю силуэты в лунном свете. Кто-то кричит: «Там Радик, смотрите, он кого-то тянет из воды на берег».
Подбегаем, на берегу – женщина: мокрая, дрожащая. Ее Радик, молодой водитель автобуса, вытащил за волосы из воды.
А где же мой муж? Стоящие на берегу видели, как он поплыл на помощь. Радик кричит: «Я видел, как она барахталась в потоке, как кто-то подтолкнул ее к берегу. Наверное, Кара-оола Биче-ооловича судороги подвели». Радик, хороший пловец, снова бросается в воду, долго ныряет – никого. Больше в воду никто зайти не решился: как и я, не умели плавать.
– Кара-оол! Кара-оол! Где ты, откликнись! – звала я, бегая по берегу и плача.
– Кара-оол Биче-оолович! Кара-оол Биче-оолович! – кричали его коллеги.
Искали всю ночь и утро, прочесывая берег: вдруг Кара-оола Биче-ооловича вынесло течением, и он где-то лежит без сознания? В моей голове никак не укладывалось, что муж вот так исчез. Даже мелькала сумасшедшая мысль: он же шутник, он спас женщину, а сейчас просто дразнит нас, где-то за деревом прячется и, улыбаясь, наблюдает за нами.
Надя тоже не могла поверить в происходящее: «Не может быть! Папа жив! Он где-то здесь, рядом! Мама, пойдем искать! Папа, папа!» Надя плакала, не преставая.
Пока искали, сотрудники администрации выясняли, что же произошло. Оказывается, когда мы пели песни около костра, трое бывших одноклассников – водитель второго автобуса, его жена и только что принятая на работу техничка администрации – отделились от всех и втайне выпили заранее купленные ими две бутылки водки. Жена приревновала мужа к техничке. Троица перессорилась.
Техничка, чтобы как-то утихомирить разбушевавшуюся приятельницу, спьяну бросилась в реку, изображая тонущую. Но бурный поток подхватил и понес ее. Поняв, что действительно тонет, она стала кричать.
Потом эти трое – не вместе, а поочередно, со своими родственниками – приходили в наш дом: каялись, извинялись. Ну, что я могла им сказать, что сделать с ними? Если бы они не пили водку и не ссорились бы спьяну, ничего бы не произошло, Кара-оол остался бы с нами.
Поиски продолжались. Оперативно приехали спасатели-водолазы МЧС. На мои телеграммы, объявление по местному телеканалу откликнулись родственники, друзья, знакомые.
Старшего сына Аяса для поисков отца на десять дней отпустили в отпуск с пограничной заставы в Эрзинском районе, где он тогда служил. Снова искали все вместе в районе Идик-Хончу, не нашли.
Старожилы Чаа-Холя посоветовали: «Утонувших в Хемчике в районе местечка Идик-Хончу надо искать у реки в местечке Изиг-Кара, там всплывают трупы». В Изиг-Кара поселились в палатках у берега, поставили сети. В них, кроме рыбы, ничего не попадало.
Когда на реке появился тонкий лед, снова приехали спасатели-водолазы МЧС, вместе с ними вновь отправилась на поиски в Идик-Хончу. Увы, безуспешно. Когда река замерзла совсем, розыски стали бесполезными – до весны.
Возместить убыток армии белым полушубком
И тут – новая напасть. Срок службы в армии у Аяса закончился, но его никак не отпускают домой: требуют вернуть армейский полушубок, который, якобы, исчез во время его дежурства на Эрзинской пограничной заставе.
Получив от сына письмо об этом, еду в Кызыл, в погранотряд, куда его перевели. Начальство погранотряда показывает мне расписку Аяса, в которой написано: согласен на освобождение только после возмещения нанесенного армии убытка. Ничего не понимаю: что это за расписки такие требуют с солдат?
Сын, которому разрешили увидеться со мной, в отчаянии рассказывает:
«Мама, не знаю, куда на Эрзинской заставе делся этот полушубок. Утром во время дежурства принял 15 полушубков, вечером при сдаче их оказалось 14. Я отлучался только в туалет. Представь, если бы даже я украл этот несчастный полушубок, то куда его спрячу? Под койкой сразу видно, в маленькую тумбочку он не войдет.
Здесь не только я, но и двое русских военнослужащих из-за пределов Тувы ждут, когда их родители заплатят за бинокль, за еще что-то, пропавшее, якобы, по их вине. Один из них уже и надежду на освобождение потерял, так как нет у его родных денег, живут только на пенсию бабушки. Моя надежда только на тебя, мама. Здесь так надоело, скорей бы домой. Надо отца искать, а я тут застрял».
У своего одноклассника Озук-оола Салчака, милиционера в отставке, выпросила его поношенный милицейский полушубок черного цвета, принесла в погранотряд. Его не приняли. Требуют совсем новый полушубок и обязательно – белого цвета.
В магазинах Кызыла такие белые армейские полушубки не продаются, только на шубной фабрике есть, но стоит так дорого! Набрав деньег в долг у всех родственников и знакомых, купила, отнесла в погранотряд. Только после этого Аяса отпустили.
Уже только втроем – Аяс, Аян и я – весной 1998 года, когда растаял лед на реке Хемчик, снова поехали на поиски в Идик-Хончу. Опять не нашли.
Памятник Кара-оолу
Чудес не бывает, живым найти Кара-оола уже невозможно, умом это понимала, а сердцем – нет.
От каждого стука в окошко, в дверь вздрагивала, бежала со всех ног: вдруг это муж пришел? Идет похожий на него человек, я – за ним, обернется он – нет, чужое лицо, отворачиваюсь, извиняясь.
Продолжая поиски, время от времени заглядывала в городе Шагонаре в морг районной больницы. Все может быть. Ведь Хемчик впадает в Енисей, а Енисей – в Саяно-Шушенское водохранилище, может, волны его туда вынесли?
После каждого безрезультатного возвращения домой меня ждала мама. Мама, любимая моя, как хорошо, что ты была рядом. Всегда рядом, пока не ушла из жизни – 6 августа 2005 года.
Мама, милая мама, я никогда не выстояла бы без тебя! Только ты, мама, слышала мой тихий плач ночью, когда дети засыпали, и успокаивала: «Это жизнь тебя проверяет на прочность. Держись, дочка. Надо жить и выстоять – ради детей».
Да, ради детей. Аяс, Азиата, Аян, Надя, как хорошо, что вы у меня есть. Вы – моя поддержка и опора.
А еще – друзья, односельчане, все добрые люди, которые шли и шли в наш дом со словами поддержки, с провизией, деньгами для финансирования поисков. Многое для поисков – продукты, горюче-смазочные материалы для моторных лодок, автомашин – приходилось брать в магазинах и на автозаправочных станциях в долг. Люди сочувствовали, соглашались подождать с оплатой: «Вернете, когда сможете».
Из Кызыла приезжали мои коллеги, окончившие Томский мединститут: врачи-педиатры Зинаида Идам, Чайзатмаа Баткар, фармацевт-провизор Любовь Ензак. Они вручили мне конверт с деньгами, выражая соболезнование от имени всех томичей. Где только они эти деньги нашли? Ведь не только мне, всем врачам республики зарплату тогда не выдавали месяцами.
Низкий поклон всем, кто в то самое тяжелое время помог нашей семье выстоять, кто помог мне установить памятник мужу.
Этот памятник стоит на скале над рекой Хемчик в местечке Идик-Хончу, недалеко от того места, где Кара-оол весь свой последний вечер жизни – 23 августа 1997 года – играл на гармошке. Ему было 49 лет. Когда приезжаю к нему, Кара-оол улыбается мне с фотографии.
Этот памятник я считаю условной могилой мужа, ведь тело его так и не нашли. В 1999 году Указом № 431 Президента Российской Федерации Кара-оол Биче-оолович Донгак был посмертно удостоен Ордена Мужества, которым награждают за смелые и решительные действия при исполнении воинского, гражданского или служебного долга в условиях, сопряженных с риском для жизни, в том числе – за самоотверженность, мужество и отвагу, проявленные при спасении людей.
Мне этот орден вместе с цветами вручили в республиканском военном комиссариате, где я уже тогда работала в должности врача-оториноларинголога республиканской военно-врачебной комиссии.
Памятник стоит, посмертный орден вручен, но ведь я Кара-оола не хоронила, и мне до сих пор кажется, что муж живой, что он вернется.
Это о нем мои стихи, в переводе на русский язык кызыльской поэтессы Марии Галацевич:
Любовь, как ценную награду,
Не потеряю никогда.
Неугасимая лампада
В моей душе горит всегда!
Работать, работать, работать
Женщины, которым пришлось в одиночку растить детей, знают, как это непросто. Став вдовой в 44 года, поняла: в Чаа-Холе мне четверых детей не поднять. Ставку районного педиатра сократили, на одной зарплате лор-врача, которую и выдавали-то «раз в год по обещанью», далеко не уедешь.
В 1998 году мама предложила: надо ехать в Кызыл, искать там работу, на которой платят ежемесячно. И такая работа нашлась: в республиканском военном комиссариате, должность – врач-оториноларинголог военно-врачебной комиссии, которая проводила медицинские переосвидетельствования призывников из всех районов и городов Тувы.
Финансирование республиканского военного комиссариата осуществлялось из федерального бюджета, поэтому мы ежемесячно получали зарплату и премиальные, в конце года – тринадцатую зарплату. Через каждые два года во время очередного отпуска дорогу туда и обратно оплачивали и самому сотруднику, и всем членам его семьи, включая несовершеннолетних детей.
В свободное от основной работы время подрабатывала лор-врачом в Кызылском доме-интернате ветеранов и инвалидов, в качестве врача-педиатра дежурила на станции «Скорой помощи».
Детей надо было учить, ставить на ноги. А значит – работать, работать, работать, успевая везде.
Пришлось освоить и новую сферу деятельности – педагогическую. Сначала работала в Кызылском медицинском училище, ныне это республиканский медицинский колледж, педагогом-совместителем, а с сентября 2007 года по сентябрь 2010 года, уже в штатной должности, преподавала педиатрию и оториноларингологию.
Башкы вместо эмчи
Мне очень нравилась моя новая профессия – башкы. До этого все время слышала приветствие: «Экии, эмчи! Здравствуйте, доктор!» И вдруг: «Экии, башкы! Здравствуйте, учитель!»
Как это приятно и гордо звучит! Каждый день преподавания был для меня праздником.
В республиканский медицинский колледж принимают учащихся после окончания одиннадцатого класса, они сразу становятся второкурсниками. Вчерашние школьники, ныне второкурсники, входят в незнакомый и еще не познанный ими мир. Им трудно, поэтому на первых занятиях я никогда не ставила двоек. К студентам обращалась уважительно – только по имени и отчеству.
Лекции свои старалась сделать четкими, содержательными, всегда следила, успевают ли студенты записать то, о чем им говорю. А чтобы разрядить напряжение в конце лекции, рассказывала что-то интересное из своей врачебной практики.
У меня была группа, за которую несла особую ответственность как ее куратор – шестая, специальность – «Сестринское дело». Срок обучения медицинских сестер – два года и десять месяцев. За это время надо успеть не только подготовить специалиста, но и воспитать человека.
В группе – шесть круглых сирот, 21 – полусироты, для них особенно важно простое человеческое понимание, внимание. Поэтому я часто приходила в общежитие, где жили мои студентки, общалась с ними, читала стихи, старалась увлечь книгами, сценическим искусством. Мы вместе, по написанному мною сценарию, поставили мини-спектакль «Суд над Ижер-оолом» – о вреде алкоголя.
Особая сложность – язык. В нашей шестой группе училась только одна русская девушка Алена, да и она на втором курсе взяла академический отпуск. Все остальные – тувинские девушки и трое парней. Из Кызыла – шестеро, остальные – из районов Тувы.
Многие недостаточно хорошо владели русским языком, их словарный запас был ограниченным, а это неизбежно приводило к трудностям в усвоении учебных предметов, ведь от студентов требуется свободное владение лексикой и осознанное употребление слов и словосочетаний. Кроме того, они должны были усвоить еще и сложные медицинские термины.
Прекрасно понимала их сложности, никогда не забывала время от времени ставить себя на место своих учеников, вспоминая свои студенческие годы в Томске. Мне – семнадцатилетней девочке из Монгун-Тайги, плохо говорившей по-русски, в первые годы студенчества было очень трудно.
Многому научилась у Нины Ивановны Пахомовой, высококвалифицированного преподавателя акушерства и гинекологии с пятидесятилетним стажем. Посещая ее занятия, перенимала опыт. Нина Ивановна порекомендовала самые труднопроизносимые термины, незапоминающиеся слова проговорить студентам сначала на тувинском языке, а затем – на русском, несколько раз произносить их хором. Я так и делала. Это действительно очень помогало.
Как я радовалась вместе со своими выпускниками, когда в июле 2010 года дипломы с присвоением квалификации медицинской сестры получили все 39 студентов моей шестой выпускной группы!
Сегодня они успешно трудятся в должности медицинских сестер: Шенне Донгак – в перинатальном центре, Аяна Кочел – в родильном доме № 2, Айлан Сарыглар – в центре профилактики, Айыраа Ондар – в нефроцентре, Уранмаа Донгак – в туберкулезном диспансере, Сайлыкмаа Сумбаа и Ольга Сат – в республиканской больнице № 1, Долаана Байыр – в Чаа-Хольской районной больнице, Орланмаа Орустук – в Каа-Хемской.
А мои отличники и ударники – Тана Тюлюш, Менги Кара-Сал, Чимисмаа Донгак, Сайлык Сенди, Надежда Комбу, Азиата Маадыр-оол – поступили в медицинские академии разных городов страны.
Фото:
1. Семья. В первом ряду слева направо: сыновья Аяс, Аян, дочь Азиата, во втором ряду – младшая сестра Зои – Уля, Зоя и Кара-оол. У входа в парк культуры и отдыха. Кызыл, 12 июля 1985 года.
2. Кыргыс Шомбул – у подножия горы Монгун-Тайга, на чабанской стоянке у реки Мугур. 1987 год.
3. Зоя Донгак с младшей дочерью Надюшей – первоклассницей. Поселок Чаа-Холь, 1 сентября 1992 года.
4. Кара-оол и Зоя Донгаки во время очередной сессии Кара-оола в Красноярске, где он заочно учился на зооинженерном факультете Красноярского сельскохозяйственного института. 1989 год.
5. Улыбка Кара-оола Донгака. Село Мугур-Аксы, середина семидесятых годов ХХ века.
6. Супруги Донгаки – Кара-оол и Зоя. 1990 год.
7. Преподаватель Зоя Донгак со своими студентками. Республиканский медицинский колледж. Кызыл, 2007 год.
Загрузка. Пожалуйста, подождите...
2012 
Опубликовано 24 марта 2012 г.
