(Продолжение. Начало в № 8 от 2 марта, №9 от 9 марта)
Я давно тебя люблю
Первый раз я увидела своего будущего мужа в отчем доме, когда училась в седьмом классе: Кара-оол играл в шахматы с моим старшим братом Кан-оолом. Он был старше меня на пять лет, родился 21 июня 1948 года, и я относилась к нему как к другу брата.
Летом 1970 года, когда сдавала в Кызыле вступительные экзамены в Томский мединститут, гуляя в парке, ощутила за спиной чей-то пристальный взгляд. Обернулась – Кара-оол. Подошел поближе, улыбаясь, поздоровался.
Тогда я впервые обратила внимание на него: густые черные брови, черные глаза, черные волосы, смуглая кожа, загадочная белозубая улыбка, стройная фигура. Подумала, что родители не ошиблись, назвав его Кара-оолом – Черным мальчиком.
Кара-оол, отслужил в армии, учился в Кызыле в политехническом, ныне автодорожном, техникуме, на факультете «Гражданское и промышленное строительство». Мы ходили в кино, гуляли по парку, говорили совсем мало. Каждый раз, когда он смотрел на меня, становилось как-то не по себе. При каждой встрече краснела, терялась. Сначала не знала – почему, потом поняла – влюбилась.
Кара-оол признался: «Я давно тебя люблю. Помнишь, в ваш дом приходил, с твоим братом играл в шахматы. Я с нетерпением ждал, чтоб ты большая стала. Ты действительно выросла. Стала еще красивее. Я терпеливый. Я буду ждать тебя».
Я, до этого момента считавшая себя некрасивой, после этих слов на маму больше не обижалась. Кара-оол писал мне письма в Томск. Я отвечала. Он очень терпеливо ждал. Письма, разлуки, встречи.
Когда приезжала домой на зимние каникулы, мы с Кара-оолом часто катались на коньках по льду реки Каргы. Коньки были без ботинок, он привязывал их к моим валенкам.
В семидесятых годах в селе Мугур-Аксы многие увлекались катанием на коньках, активно играли в хоккей. Быстрее всех на коньках бегал Калдар-оол Чындын-оол, у него было прозвище Солагай – Левша, его невеста Юлия хорошо пела. Я восхищалась этой достойной парой. Кара-оол отвечал: «И мы такими будем».
Кара-оол был членом хоккейной сборной команды района. Неплохо играл и в волейбол. Волейбол был тогда очень распространенной игрой. Мы играли везде: около своих домов, на стадионе, в спортзале. Знаменитые волейболисты Монгун-Тайги: Узун-Дадар-оол – Высокий Дадар-оол, Адай-оол Сурунмаа, Старшина Кызыл-оол. Узун-Дадар-оол ударял по мячу не ладонью, а ребром кисти – очень сильно и точно. После такого удара все падали навзничь.
Предсказания Кара-оола
В 1974 году во время зимних каникул мы с Кара-оолом так закатались, что я опоздала на занятия в мединститут.
Вместо того чтобы идти в аэропорт снова пошла кататься на коньках, так хотелось с Кара-оолом еще один денек побыть. На речку пошли тайно, как воры. Погода была ясная, над нами летали самолеты, увозя монгун-тайгинских студентов в Кызыл, а мы катались и катались. Вечером папа сделал строгое замечание за то, что опаздываю на занятия. На следующий день пришлось лететь.
Через десять дней в Томске получаю от Кара-оола письмо, мы с ним переписывались на русском языке:
«Мои родители побывали у твоих родителей, чтобы познакомиться и просить благословения на наш брак. Приехали на двух лошадях из местечка Ак-Баштыг. Я помог в ваш дом занести даалын – переметную суму. В ней – когээржик – фляжка с аракой – молочной водкой, и ужа – мясо барана с большим курдюком. Потом я быстро смылся. Долго они разговаривали. Вернулись в хорошем настроении, получив согласие и одобрение твоих родителей».
Его родители – Биче-оол Мазыкыевич по прозвищу Депутат и Дыртыына Мага-Шириевна Донгаки были заслуженными чабанами, почетными гражданами Монгун-Тайги, их хорошие качества унаследовали все дети. У них было десять детей, мой Кара-оол – пятый ребенок в семье, как я.
Вспоминая это сватовство, муж с улыбкой говорил нашим подросшим детям: «Цена вашей мамы – одна фляжка с молочной водкой и один ужа». Он всегда улыбался.
До рождения первенца мы с мужем часто играли в шахматы. У нас было условие: кто проиграет, тот моет посуду или пол, топит печку.
Кара-оол хорошо играл в шахматы, в первое время всегда выигрывал. Мне обидно было постоянно проигрывать, стала ходить к отцу – опытному шахматисту – на уроки. В результате начала выигрывать, а муж, как проигравший, с улыбкой работал по дому. Сейчас понимаю, что дело было не только в отцовских шахматных уроках, Кара-оол специально поддавался мне – жалел и берег.
У него была хорошая интуиция. Гадал по камням, был у него 41 камень – хуваанак. Знакомые считали, что его предсказания сбываются. Я же твердо верила одному его предсказыванию: УЗИ-аппарата для определения пола ребенка в нашей больнице тогда не было, но муж всегда правильно предсказывал, кого я рожу – девочку или мальчика.
Она действительно в животе мамы шевелится!
Наш первенец Аяс появился на свет 12 февраля 1977 года, дочка Азиата – 15 февраля 1979 года. Третий ребенок – Аян – тоже должен был родиться в феврале, а появился на свет раньше – 24 декабря 1980 года. Родила раньше срока – от испуга.
Дверь днем мы на крючок не закрывали, и в наш дом ворвался пьяный мужчина с большим ножом. Муж в то время уехал в командировку в Кызыл, я была одна с детьми. Размахивая ножом, пьяный закричал: «Зарежу всех!» Четырехлетний Аяс и двухлетняя Азиата напугались, заплакали, прижались ко мне. Кое-как пьяного уговорила, успокоила, он ушел, а у меня начались схватки.
Через пять с половиной лет после рождения Аяна мне советовали сделать аборт, но муж настоял, чтоб я родила. Он говорил: «Вот у нас два мальчика, одна девочка, а в твоем животе – точно девочка. Это точно девочка, пара нашей Азиате. Как хорошо, две девочки и два мальчика, друг другу помогать будут. И я буду помогать во всем, дети тоже подросли – в няни годятся».
Кара-оол очень мудро готовил старших детей к рождению младшей. Как-то предложил Аяну послушать мой живот: «Там маленькая сестренка шевелится, голову к животу ближе приложи, вот так». Сын стал слушать и вдруг как закричит: «Она меня пнула ногой, вот сюда, в ухо! Она действительно в животе мамы шевелится!» Прибежали Аяс, Азиата, тоже стали слушать.
С этого дня до самых родов каждый день муж и дети не отходили от меня, пока не почувствуют шевеление плода. Все с нетерпением ждали нашу младшую, дети были убеждены, что это девочка, ведь так сказал папа.
И я действительно родила девочку – 23 февраля 1986 года. На дой – праздник в честь рождения ребенка – пригласили родных и друзей. Имя долгожданной дочери – Надя – из множества предложенных выбрано не случайно. Это имя предложили наши близкие друзья, дружная пара – Кержек-оол Иргекович и Александра Очур-ооловна Салчаки – в честь гениальной девочки-художницы Нади Рушевой, дочери первой балерины Тувы Натальи Дойдаловны Ажыкмаа-Рушевой.
Кара-оол очень любил меня и детей, а Надю – особенно. Всегда с гордостью говорил: «Надя – это моя девочка». Грудного молока не хватало, он с удовольствием кормил малышку смесью из бутылочки, сам пеленал. Все дети очень любили Надю и мне очень помогали: четвероклассник Аяс, второклассница Азиата, первоклассник Аян. Аян – особенно, ведь это он первый услышал, как сестренка шевелится!
Все дети, как две капли воды, очень похожи на мужа, а на меня – никто. Даже обидно. А Кара-оол, как всегда, шутил: «Значит, ты плохо работала, а я – хорошо!»
Первое и последнее наказание
К воспитанию детей муж относился очень серьезно, был мудрее, чем я. Вот пример.
Четырехлетний Аяс и двое его друзей-ровесников разбили три окна у наших соседей – Раи и Сергея Мынмыров – за то, что их дочь Хымыш не дала прокатиться на своем новом велосипеде. Муж запер их на замок в сарае, где хранились уголь и дрова. Весь день мальчики просидели в сарае. Мне было жалко детей, хотела открыть сарай и выпустить их.
«Не смей! – строго предупредил муж. – Пусть еще посидят и хорошенько подумают, что натворили. Если ты их выпустишь, то они в будущем действительно попадут в настоящий кара-бажын – черный дом, в тюрьму. И за это будешь отвечать сама. Я своевременно защищаю их от кара-бажына!»
Не открыла. К вечеру муж сам открыл замок сарая и повел заплаканных, перемазанных углем мальчиков к дому Мынмыров. Пока он резал стеклорезом стекло, дети молча виновато смотрели. Муж отпустил их только после того, как все окна были застеклены.
Когда Аяс с опаской вошел в кухню, Кара-оол, улыбнувшись, сказал: «Одумался. Понял, что такое кара-бажын. Заруби на носу. Больше так не делай». Затем, как будто ничего и не было, поцеловал Аяса и подбросил его вверх, как обычно подбрасывал его и сестренку, приходя с работы домой.
Это первое и последнее наказание Аяс запомнил на всю жизнь.
Настоящие строители
Еще один пример. Муж мастерил маленькую табуретку. Пятилетний Аяс с большим интересом следил за ловкими движениями отца, и ему тоже захотелось смастерить что-нибудь. Отец почувствовал желание сына и спросил:
– Хочешь, сынок, я тебя научу своему мастерству?
– Да, папа, очень хочу!
Муж дал ему маленький молоток и миниатюрные гвоздики. Аяс начал вбивать гвоздь в дощечку. Раз ударил, два, а третий удар пришелся по указательному пальцу. От боли – слезы на глазах.
Отец, дуя на его палец, успокаивает: «Сначала у меня тоже так бывало. Так бывает с непривычки, или когда человек очень торопится. Ты не торопись, ударь молотком не по пальцу, а по гвоздю. Потренируешься и научишься».
И сын стал учиться. Возвращаюсь с работы домой, уже с порога Аяс кричит: «Мама, я научился вбивать гвозди. Я сейчас настоящий мастер, как папа!»
Он с гордостью показывает наши кухонные табуретки: из всех сидений криво торчат гвозди.
– Нельзя так вбивать гвозди в табуретки. Они теперь испорчены. Попробуй-ка, сядь на эту табуретку.
– Ай! Больно сидеть на этой табуретке. А я так старался, мама...
Аяс, так ждавший моей похвалы, понял, что сделал что-то не так, и очень расстроился.
Пришел муж, потрогал все табуретки, покачал головой. Но, в отличие от меня, не стал упрекать сына, а улыбнулся и похвалил:
– Ай, какой молодец! Вот совсем недавно не умел, даже по своему пальцу молотком попадал. Это он в меня! У настоящего строителя и сын будет строителем. Сейчас будем выдергивать гвоздики, будем исправляться, сынок.
Кара-оол гвоздодером выдергивал и выдергивал гвоздики, а повеселевший Аяс помогал ему.
Кара-оол Биче-оолович действительно был настоящим строителем. В 1973 году, окончив Кызылский политехнический техникум, ныне автодорожный, вернулся в родную Монгун-Тайгу. Сначала работал мастером-прорабом Мугур-Аксынского ремонтно-строительного участка, а с 1975 года – начальником РСУ.
Ему посчастливилось построить почти полсела Мугур-Аксы: двухэтажное здание райисполкома, гостиница, баня, магазины, многие жилые дома, контора РСУ. А еще – длинный мост через реку Мугур.
Гордилась мужем, хвалила его: «Результат твоего труда сразу виден!»
Отцовская грудь
В 1988 году в Минздраве республики вспомнили о моем заявлении, которое одиннадцать лет назад написала на имя министра здравоохранения Николая Васильевича Сизых: хочу учиться в клинической ординатуре, совершенствовать свои знания. Сообщили мне: есть возможность пройти ординатуру в клинике Ленинграда.
На семейном совете решили: надо ехать. Мои родители согласились остаться с детьми, а муж, оформив очередной отпуск, поехал со мной в Ленинград.
По приезду меня сразу оформили в общежитие медицинского института по улице Кантемировской, дом 26, а Кара-оол долго искал работу, но не смог трудоустроиться без прописки.
Тогда он сказал: «Учись! А я буду с детьми. Тебе тяжело будет без нас, но держись. Какие-то два года незаметно пройдут. Я тебя ждал шесть лет, пока училась в мединституте, и эти два года выдержу».
Кара-оол действительно выдержал и этот экзамен жизни, став для детей и отцом, и матерью одновременно. Младшая дочка даже сосала отцовскую грудь.
А дело было так. Двухлетняя Надя отказывалась от еды, плохо засыпала, плакала и все время повторяла: «Маму хочу!» Кара-оол спросил: «Как ты хочешь?» Дочка, не раздумывая, подняла его сорочку и начала сосать отцовскую грудь. И ее невозможно было оторвать. Это повторялось каждый вечер перед сном: Надя засыпала, только приникнув к груди отца.
О том, что Кара-оол Биче-оолович кормит дочку грудью, узнали и его коллеги. На чаепитие в честь женского дня – 8 марта 1989 года, которое мужчины устроили в администрации района для коллег-женщин, муж взял дочку с собой. Надя спокойно ела торт, но вдруг, словно что-то вспомнив, так сильно дернула рубашку отца, что пуговицы отлетели. И при всех начала сосать его грудь.
Кара-оол покраснел, работники администрации засмеялись и потом неоднократно с улыбками рассказывали об этом случае мне. А я снова гордилась мужем, думая: таких отцов, как он, наверное, и на свете больше нет.
Он и в мужскую баню брал маленькую дочку: мыл ее там одновременно с сыновьями до моего окончания ординатуры. А Надя, скучая обо мне, иногда даже называла папу мамой.
Испытание разлукой
В Ленинграде я очень тосковала по мужу и детям. Какое это тяжелое испытание – испытание разлукой!
В первый год даже приехать домой на каникулы не получилось. И не из-за учебы, а из-за очередного испытания.
Ехала спокойно в троллейбусе, а очнулась – в реанимации. Произошла авария, результат – сильнейшее сотрясение мозга. Домой об этом попросила не сообщать: не надо беспокоить родных, зачем они поедут в такую даль? Призналась им уже много позже.
Ленинградские коллеги помогли выстоять, подняться на ноги. Память восстановилась, но слух – только частично. И мне строго сказали: специализацию по педиатрии придется оставить, это для вас сейчас – очень большая нагрузка, можете выбирать из двух профессий: офтальмолог – глазной врач, или оториноларинголог – лор-врач, специализирующийся на диагностике и лечении болезней уха, горла, носа.
Выбрала оториноларингологию, потому что на практике заметила: число больных с заболеваниями уха, горла, носа растет, а в сельской местности из-за отсутствия специалистов болезни эти плохо поддаются лечению или вообще не лечатся. В итоге – тяжелые осложнения, особенно – со стороны уха: тугоухость, глухота.
На кафедре оториноларинологии при медицинском институте работали очень эрудированные, высококвалифицированные клиницисты, блестящие профессора. В первое время все относились ко мне как к иностранке, а Туву все время путали с Монголией.
Постепенно стала своей. Обедали все вместе за одним столом. Однажды задержалась в операционной и на несколько минут опоздала на обед. К моему удивлению, никто не ел, все ждали меня.
– Извините, пожалуйста! Из-за операции задержалась. Не надо было меня ждать.
– Нет, мы специально ожидали вас. И нам так приятно смотреть на ваши белые-белые, красивые зубы.
Все были в возрасте, самому молодому – чуть за пятьдесят. Вот тогда-то я обратила внимание на их испорченные кариозные зубы. То ли плохая вода, то ли питание, то ли возраст так повлияли, но почти у всех профессоров зубы были не в порядке. Они стали спрашивать, как я сохранила зубы, что мы едим в Туве, какая у нас любимая национальная еда.
Училась, училась, даже выходила на бесплатные ночные дежурства, чтобы стать хорошим лор-врачом, чтобы профессионально оперировать. Но, что скрывать, очень тосковала по родным, несколько раз даже пыталась оставить учебу. Меня понимали. Заведующий отделением разрешил мужу звонить из Монгун-Тайги прямо в ординаторскую, я с ним и детьми свободно разговаривала на родном языке, как дома.
Только перед новым 1990 годом призналась заведующему кафедрой, что у меня четверо детей, попросила отпустить на каникулы на неделю раньше. Он не поверил, попросил показать паспорт. Увидев в паспорте фамилии, имена и отчества детей, очень удивился: «Такая молодая, с виду не скажешь, что у вас столько детей. Да вы просто героическая женщина! Поезжайте, можете приехать назад через месяц, даже через два месяца!»
Ура! Домой! С самолета на самолет: рейс Ленинград – Москва, потом Москва – Кызыл. В Кызыле на целую неделю задержка: нелетная погода.
Наконец, лечу. Внизу перевал Саадак, сверкающая ледниками Монгун-Тайга. Кажется, все горы, все не замерзающие даже зимой ручьи хором говорят: «Здравствуй, Зоя!» От радости – слезы на глазах. Мысленно вижу любимые лица детей, мужа, родителей, сестер, братьев.
И вот они – наяву. Муж и дети – Аяс, Азиата, Аян, Надя – встречают в аэропорту, бегут навстречу. Забрасывают вопросами: «Почему так долго, мама? А ты в Эрмитаже была? А у Пушкина была? Какие эти белые ночи, все видно, как днем?»
Милые мои, любимые!
Первый поэтический гонорар
И еще незабываемое: именно стихи, родившиеся в городе на Неве, стали началом моей литературной деятельности, их напечатали – впервые в моей жизни.
В марте 1989 года Нина Бадмаева – клинический ординатор по хирургии, соседка по комнате – принесла мне в комнату общежития, в которой мы жили втроем, почтовое извещение. Перед тем как отдать его, заставила меня танцевать. Станцевала. А увидев сумму в переводе – 5 рублей 75 копеек – очень удивилась. Подумала: «Неужели у мужа денег совсем мало осталось? Почему-то еще и с копейками высылает».
А при получении денег в почтовом отделении мне дали корешок перевода, из которого узнала: это – гонорар за напечатанное в газете «Шын» мое стихотворение «Аванын ынакшылы» («Любовь матери»), посвященное мужу. Сразу вспомнила: ведь сама его из Ленинграда отправила в редакцию в феврале.
Я тогда и не знала даже, что за стихи платят гонорар. Как тогда радовалась: мои стихи читает вся Тува, и за такое счастье еще в придачу платят! До этого момента веры в себя не было, хоть и писала стихи со школьных лет, но только для себя, даже не предполагала, что их могут опубликовать.
Этот первый литературный гонорар тратила очень экономно: только на метро. Один проезд тогда стоил пять копеек, и мне этой суммы хватило надолго.
Муж мой стихи не любил. Но это мое стихотворение и то впечатление, которое оно произвело на окружающих, изменило его отношение к поэзии. Вот что он написал мне из Мугур-Аксы в письме от 11 марта 1989 года:
«Захожу в свой кабинет. Не успел раздеться, вдруг заходит первый секретарь райкома партии Владимир Туматович Хемер-оол с газетой в руках: «Если бы моя жена обо мне такое стихотворение сочинила, я ее носил бы на руках». Вслед за ним заходит председатель райисполкома Киров Салчакович Дилак и спрашивает: «Кара-оол Биче-оолович, читали ли вы стихи вашей жены во вчерашней газете «Шын»? И подает газету. Твое стихотворение «Аванын ынакшылы» читают все».
С того момента Кара-оол тоже полюбил стихи, а меня – еще сильнее.
Волшебный аржаан Ажыг-Суг
В 1990 году окончила в Ленинграде клиническую ординатуру по оториноларингологии и снова – работа в родном селе. Теперь уже за троих: главный врач Монгун-Тайгинской районной больницы, педиатр, лор-врач.
Нагрузки сказались, я серьезно заболела: плохой аппетит, после еды – рвота. Постепенно худела, появились головные боли, головокружения. Несмотря на все это, я старалась победить болезнь, как-то держалась, ходила на все три работы. Мое нездоровье замечали только муж и родители.
Мне казалось, что начинается рак желудка. Обследование в Кызыле показало: хронический гастрит, холецистит, период обострения. Язва желудка – под вопросом. Двухнедельное стационарное лечение – без эффекта. Аппетит совсем пропал, тошнило уже от любой еды, даже от запаха пищи. Рвота продолжалась, из-за слабости еле ходила, шаталась, как пьяная.
Однажды, вернувшись из Кызыла, где был в командировке, муж сказал: «Друг посоветовал ехать на аржаан Ажыг-Суг где, рассказывают, даже люди с раком желудка в начальных стадиях излечиваются. Давай поедем. Зачем вот так сидеть, сложа руки. Посмотри на себя в зеркало – кожа да кости».
И мы с Кара-оолом летом 1991 года поехали к этому целебному источнику – дикому аржаану Ажыг-Суг – Кислая вода. Иногда его называют Уур-Сайыр аржааны. Добирались автотранспортом до Шагонара, а оттуда на моторной лодке Александра Кузьмина, закадычного друга мужа – по Енисею, потом по крутому подъему на гору – на тракторе.
Известнейший в Туве и почитаемый в народе аржаан Ажыг-Суг находится на левом берегу Енисея, немного ниже впадения в него крупного притока – реки Хемчик. Среди скал, поросших редким кустарником, в небольшом овражке с оранжево-коричневым грунтом сочится и собирается в тоненький ручеек кислый источник – место паломничества больных с хроническим гастритом и язвой желудка.
По древнему обычаю разбрызгали с мужем у целебного источника молоко, разбросали кусочки еды по ходу солнца, привязали чалама – ленточку к дереву с разноцветными ленточками, прося милости у хозяина аржаана.
Набрала из источника целый стакан, выпила. Жду привычной рвоты. К моему удивлению, ее нет. Ни через пять, ни через двадцать минут. Выпила еще полстакана – опять нет рвоты. Наоборот, пока муж готовил на костре обед, у меня аппетит разыгрался. С удовольствием съела суп из свежей козлятины.
Почему аржаан кислый? Потому что в нем содержатся кремнекислота, ионы железа и многие микроэлементы. Во все туалеты были большие очереди, так как почти у всех отдыхающих в первые два или три дня – жидкий стул, как после очистительной клизмы. Аржаан обезвреживает токсины, годами копившиеся вредные вещества выводятся из организма.
До самого отъезда у меня ни разу не было рвоты, ела с аппетитом все подряд. Постепенно восстановились жизненные силы, на третий день после нашего приезда начала замечать красоту природы, появился интерес к окружающему, с мужем начала ходить в лес за ягодами.
Беседовала с отдыхающими, живущими в палатках у источника. Почти у всех – желудочно-кишечные заболевания. В одной палатке лежала пожилая женщина с раком пищевода.
В первый день заметила девочку с корочками, высыпаниями, следами расчесов по всему телу. Через три дня не узнала ее: кожа стала совершенно чистой.
Мама ребенка подтвердила: «Не только вы, но и другие тоже удивляются. А ведь к каким врачам я только не обращалась. Даже, как у нас считали, к лучшим. Чем только ее не лечила – бесполезно, а здесь пили аржаан, мазались грязью около источника, умывались аржааном, вот и выздоровела моя девочка».
Через семь дней совершенно здоровая я с мужем отправилась домой. Никаких лекарств за это время не принимала. Почему так быстро выздоровела? Отдых в красивейшем месте, уединение от хлопот. А самое главное – сам аржаан.
Среди его микроэлементов, я предполагаю, больше всего магния. Он помог снять хронический стресс, который увеличивал приток кальция в клетки и препятствовал притоку магния, а это приводило к тому, что через некоторое время клетки прекращали производить энергию, так как для этого им нужен магний. В результате быстро наступали усталость и вялость. Вот почему у меня была походка, как у пьяной.
По своему врачебному опыту знаю, что во многих случаях причиной бессонницы тоже является дефицит магния – минерала, который напрямую отвечает за нормальную работу нервной системы. А здесь, у источника, все спали прекрасно.
По приезду в Монгун-Тайгу определила содержание гемоглобина в своей крови. Сначала даже не поверила – гемоглобин 130 мг/л, как у здорового человека, а до отъезда был 70. Это еще одно доказательство, что аржаан помогает при малокровии – железодефицитной анемии.
Есть хорошая фраза: «Было бы здоровье, а остальное – будет». И это верно. Когда человек здоров, то и сил, чтобы добиваться своих целей у него гораздо больше, а значит, его жизнь проходит ярче и интереснее.
Аржаан Ажыг-Суг спас меня. Его волшебная сила – для тех, кто долгое время ищет способы вернуть себе былую энергию жизни, чтобы просыпаться утром бодрым, как в детстве, и проживать каждый день себе в радость.
Суровая жизнь Мугур-Аксы
Но радость моя после посещения аржаана Ажыг-Суг была недолгой. Опять приступила к трем работам, и через некоторое время нагрузки стали сказываться вновь: снова пропал аппетит, возобновилась рвота.
Разделения на рабочее и свободное время не существовало. Родители с заболевшими детьми, взрослые пациенты считали вполне нормальным прийти прямо ко мне домой: Зоя ведь своя, местная, с детства знакомая – дочь Шомбула.
В дверь нашего дома могли постучаться и в выходные, и вечером, и ночью. А выгнать пришедших, велев приходить в больницу послезавтра, не позволяло чувство врачебного и человеческого долга: больше ведь им в нашем отдаленном районе помочь было некому.
Я умоляла председателя Монгун-Тайгинского райисполкома Шой-оола Иргитовича Намы походатайствовать перед Минздравом и решить вопрос о направлении в наш район хотя бы еще одного детского врача. Но во всей республике в начале девяностых годов была нехватка врачей-педиатров.
Командированные врачи не выдерживали даже полмесяца. Они спрашивали у меня шепотом: «Есть в этом поселке хоть один туалет внутри помещения?» Услышав отрицательный ответ, вздыхали: «Скорей бы командировка кончилась. Надо было эту Монгун-Тайгу отдать Монголии».
Да, у нас в селе Мугур-Аксы жизнь суровая. Зимой бывают такие вьюги, что даже взрослые ничего не видят на улице, могут стукнуться о столб, дом. Даже был случай со смертельным исходом: от сильного удара об двигающуюся машину во время пурги погиб Кан-оол, сын нашего соседа Содуна. А лето очень короткое, прохладное, может даже выпасть снег. В таких трудных климатических условиях долго работать приезжие врачи не смогли. А я здесь выросла, привыкла.
Во вновь созданный Чаа-Холь
В августе 1992 года муж прочитал в газете «Шын» объявление: в только что созданном Чаа-Хольском районе требуются врачи-педиатры, лор-врачи.
Прочитав, задумался и сказал: «Ты болеешь из-за перегрузок на работе. Надо ехать в Чаа-Холь, там совсем близко аржаан Ажыг-Суг, исцеливший тебя. Нас здесь не привязали силой, мы свободные люди. Везде можно работать, было бы здоровье. Сейчас же напиши письмо на имя главного врача». И я написала. Друг за другом пришли три телеграммы: «Срочно приезжайте с семьей. Работой и квартирой обеспечим».
Земляки сначала не верили нашему предстоящему переезду. Они удивлялись: «Оба местные. Оба занимают высокие должности: Кара-оол Биче-оолович – заместитель председателя администрации, Зоя Шомбуловна – главный врач. Зачем в какой-то Чаа-Холь переезжать? Жили и работали бы здесь на свое счастье».
А я не могла с каждым откровенничать, жаловаться, что больна. Врач не должен болеть. Но доктор – тоже живой человек. Когда уже были загружены две машины, нас долго не отпускали – прощались, мы уехали только ночью.
С 1 сентября 1992 года я начала работать в Чаа-Хольской центральной кожуунной больнице – районным педиатром и одновременно – врачом-оториноларингологом, а мужу с работой пришлось подождать.
В первое время жили на улице Белек, в старом деревянном доме – предпоследнем на окраине поселка. В нерабочее время больные в наш дом, как в Монгун-Тайге, не шли: народ незнакомый. Так что работать здесь было намного легче.
Кроме того – главный врач Болат Балчый и его заместитель по лечебной части Лидия Даржай – тоже выпускники Томского медицинского института, 1978 года выпуска. Я их знала с института, они учились на два курса младше. Радовала созданная ими дружелюбная атмосфера в коллективе.
Радовала и материально-техническая база больницы: в двухэтажном благоустроенном здании – терапевтическое, хирургическое, родильное отделения размещены на втором этаже, а на первом – поликлиника с администрацией, пищеблок, рентген- и физиотерапевтический кабинеты, лаборатории. Больница была полностью обеспечена мягким и твердым инвентарем, в отделениях – чистота и порядок.
Рядом в одноэтажных зданиях – детское соматическое отделение и станция скорой помощи, морг, гараж. Все в одном месте, не то, что в Монгун-Тайге. В гараже – три машины скорой помощи, один УАЗик. Все четыре – на ходу, а в Монгун-Тайге – одна единственная машина была в рабочем состоянии, хотя числилось три.
И, самое главное, больница была обеспечена квалифицированными врачебными кадрами: хирург Эдуард Доре, акушер-гинеколог Римма Кызыл-оол, терапевт Татьяна Севек, фтизиатр Дарья Наксыл, стоматолог Севээн Монгуш, педиатр Павел Суван.
В поисках «бабочки»
На второй день работы на новом месте во время приема в поликлинике главный врач вызывает меня к себе: «Зоя Шомбуловна, быстрей идите в детское отделение! Заведующий отделением Павел Тулушович у меня на сегодня отпросился, а с чабанской стоянки поступил грудной ребенок в тяжелом состоянии – с кишечной инфекцией».
Побежала в детское отделение. Там – совсем молодая мама с шестимесячным ребенком: личико осунулось, глазки запали, губки сухие, потрескавшиеся. Ребенка рвет, стул жидкий, как вода. Продолжая осмотр и обследование, прошу дежурную медсестру подготовить капельницу и «бабочку».
Капельница настроена, но медсестра виновато шепчет: «Я не умею маленьким детям внутривенно вводить и «бабочку» не нашла. Павел Тулушевич таких тяжелых детей здесь не лечит, сразу направляет в город Шагонар. Вы тоже лучше напишите направление туда».
«Бабочка» – это маленькая медицинская иголочка с синими крылышками, в Монгун-Тайге ее все мои медсестры знали. Порылась в шкафу с медицинским инструментарием, нашла ее там. Отыскала на головке ребенка хорошую вену, сначала ввела лекарства внутривенно, затем подключила капельницу. Всю ночь и на следующий день наблюдала за больным. Постепенно выходила его.
Вот так с самых первых дней работы заметила, что в Чаа-Хольской больнице всех тяжелобольных детей и инфекционных больных не лечат, а сразу переводят в Шагонарскую центральную. Это удивило: таких больных в Монгун-Тайгинском районе не отправляла в Кызыл, а лечила у себя. Ну, представьте себе: больного с вирусным гепатитом отправляю из далекой Монгун-Тайги в Кызыл, там врачи-инфекционисты меня просто засмеют!
А здесь это объяснялось тем, что Чаа-Холь только что отделился от Улуг-Хемского района, близостью города Шагонара, отсутствием инфекционного отделения, нехваткой необходимого медицинского оборудования и инструментария. Отсутствовал и лор-кабинет для больных с заболеваниями уха, горла, носа.
Внесла свои предложения и вскоре заметила, что к ним администрация больницы прислушивается внимательно, принимает меры. В середине здания, где размещалось детское отделение, установили перегородку и таким образом обеспечили два входа: один – в детское отделение, другой – в новое инфекционное, начались ремонтные работы, и вскоре инфекционное отделение заработало.
Удалось создать и лор-кабинет. В первое время инструментов не хватало, но с помощью главного врача достали и оборудование, и инструменты.
В награду – коза
Мы начали комплексные осмотры детей района. Участковая больница в селе Ак-Туруг, фельдшерско-акушерские пункты в поселках Булун-Терек (ныне Кызыл-Даг), Шанчы, школы, детские сады, чабанские стоянки.
Выявляли многие заболевания, но преобладал диагноз зоб – заболевание щитовидной железы. В связи с этим приезжала специальная комиссия из Кызыла, после работы которой Чаа-Холь был признан эндемичным по заболеванию щитовидной железы, то есть районом, в котором это заболевание присутствует постоянно. Широко стали употреблять йодированную соль, йодсодержащие препараты, а в тяжелых случаях – гормоны щитовидной железы.
К моему приезду в районе числилось только три ребенка-инвалида. Но обследования показали: их гораздо больше. Родители сами на прием детей не приводили, детей с запушенными формами заболеваний выявляла во время посещений домов и юрт, оформляла им инвалидность согласно приказу Министерства здравоохранения РСФСР.
На чабанской стоянке близ поселка Шанчы заметила глухонемого подростка. Его мама, отвечая на мои вопросы, пояснила: мальчик – глухонемой с рождения, пенсию по инвалидности не получает, они и не слышали ничего ни о какой пенсии.
Оформила мальчику инвалидность. И что вы думаете? Через полгода благодарная мать приехала в наш дом с живой козой. Мы с мужем удивились: зачем коза?
А мать стала благодарить: «Я сначала не поверила вам, что сын пенсию будет получать. До вас много раз врачи приезжали в нашу юрту, делали осмотры, но никто никогда о пенсии не говорил. Сейчас мы пенсию ежемесячно регулярно получаем, это большое подспорье для нас. Если бы не вы, мы ничего и не получали бы. Пожалуйста, возьмите козу. Это подарок от чистого сердца, для детей ваших. Это коза хорошая, породистая, ежегодно рожает двойняшек, и молоко у вас для детей будет».
Как мы ни отказывались, женщина категорически отказывалась забрать козу назад, чуть было не обиделась. Пришлось пустить козу в загон к четырем черноголовым овцам тувинской породы, которых подарили нашим детям родители мужа. Эти овцы из Монгун-Тайги отличались от местных, в то время в Чаа-Холе были только овцы-мериносы. А коза действительно оказалась с богатым приплодом.
В девяностые годы, в годы кризиса, многие семьи в Чаа-Хольском районе, да и в других районах Тувы, выживали только благодаря пенсиям и пособиям. Частая картина, которую замечала, посещая детей на дому: кроме ребенка-инвалида в семье много несовершеннолетних, а отец и мать не работают, все живут только на пенсию по инвалидности.
В таких случаях часто приходилось защищать права пациентов на заседаниях ВТЭК – врачебно-трудовой экспертной комиссии. Выездная ВТЭК приезжала к нам из города Чадана. Она принимала окончательное решение: оставить ребенка на учете или снять с него, лишив пенсии по причине улучшения здоровья.
Приходилось неопровержимо доказать, убеждать, яростно отстаивать интересы пациентов-инвалидов, после чего члены комиссии соглашались и продлевали срок получения пенсии. В то время на комиссиях ВТЭК учитывали социальные условия семьи.
Тяжелых детей мы стали выхаживать сами, не отправляя в больницы Шагонара и Кызыла, применяя комплексную терапию. Как и в Монгун-Тайге, здесь тоже была большая смертность от воспаления легких среди детей раннего возраста.
По опыту лечила в больнице детей с тяжелой пневмонией, с выраженной дыхательной недостаточностью, а также больных, проживающих в неблагоприятных бытовых условиях, а легкую и среднетяжелую пневмонию – в домашних условиях, активно посещая малышей до самого выздоровления. В результате смертность от пневмонии у детей грудного возраста снизилась.
Хирург Доре, спасший Борбоо
Профессиональным мастерством, внимательным отношением к больным, сердечной заинтересованностью в их исцелении поражал меня совсем молодой хирург Эдуард Монгушевич Доре.
Хирургию люблю со студенческой скамьи, поэтому часто добровольно помогала Эдуарду Монгушевичу во время операций. Его профессионализм особенно ярко проявился, когда грузовая машина с пассажирами и грузом, ехавшая из Кызыла в Мугур-Аксы, перевернулась около поселка Ак-Туруг. Пострадавших доставили в Чаа-Хольскую больницу. Все они – студенты, ехавшие домой в Монгун-Тайгинский район на майские праздники.
После осмотра и обследования хирург быстро рассортировал всех: кого-то перевязывали, кого-то повели в рентген-кабинет, кому-то накладывали гипсовую повязку на сломанную руку.
А самого тяжелого повезли на каталке в операционную. Им оказался Борбоо – друг моего сына Аяса. Совсем бледный, он жаловался на резкие боли в животе, еле выговаривая:
«Машина резко повернула, и мешок сахара ударил меня по животу. Такая боль! Ой-ой, не могу! Что-нибудь сделайте быстрей, пожалуйста! Мама Аяса, я не умру?»
Дали ему наркоз. Чтоб проверить, уснул или нет больной под наркозом, у него обязательно что-то спрашивают. Спросила: «Сколько тебе лет, Борбоо?»
Операционная сестра поправила: «Зоя Шомбуловна, в истории написано, что его имя – Аяс». Ну, конечно, Борбоо – это его прозвище. Я почему-то лучше запоминаю прозвища, чем настоящие имена.
Сначала он отвечал на мои вопросы, затем уснул под наркозом. Определили у Борбоо группу крови. В начале операции выяснилось: массивная кровопотеря в брюшной полости, но откуда кровотечение – неизвестно. По ходу хирург определил – из селезенки. Из нескольких участков селезенки кровь брызнула фонтаном. В этом случае один выход – удалить селезенку, иначе больной умрет от кровотечения.
В ходе операции артериальное давление упало, состояние резко ухудшилось. Эдуард Монгушевич: «Здесь поможет прямое переливание крови. Зоя Шомбуловна, только у вас группа крови подходящая!»
Хорошо, что хирург заранее определил группы крови всех медиков и сотрудников больницы. Очень пригодилось в нашем экстренном случае.
Не раздумываясь ни на секунды, дала ему свою кровь, так же любой врач сделал бы. Сколько – не знаю, так как в конце упала в обморок. Пришла в себя. Хирург улыбается: «Все хорошо! И он жив, и вы живы! Борбоо будет жить несколько десятков лет. Я знаю такие случаи». И показывает мне удаленную селезенку, всю в дырочках.
Эдуард Монгушевич оказался прав. Борбоо потом женился, семью хирурга и меня на свадьбу приглашал, но из-за загруженности работой мы не смогли поехать на торжество. Борбоо-Аяс со своей семьей до сих пор счастливо живет в Монгун-Тайге.
Эдуард Доре сейчас – заведующий хирургической службой в городе Шагонаре, заботливый отец троих детей, любящий муж своей Долааны Комбуевны, которая работает главным экономистом в райфинотделе.
А на стене операционной долго висели большие часы, которые мать Борбоо – Кара-кыс Михайловна Коже – с огромной благодарностью подарила Чаа-Хольской больнице перед выпиской сына. Может быть, эти часы и сейчас еще идут?
Фото:
1. Молодые супруги Кара-оол и Зоя Донгаки. Томск, 1976 год.
2. Зоя Донгак со старшим сыном Аясом. Село Мугур-Аксы, Монгун-Тайгинский район, 1983 год.
3. Донгак Мазыкыевич и Дыртыына Мага-Шириевна Биче-оолы, родители моего мужа. Село Мугур-Аксы, Монгун-Тайгинский район, 1972 год.
4. Заслуженный животновод Тувинской АССР Донгак Мазыкыевич Биче-оол по прозвищу Депутат, отец мужа, приезжал на этой лошади к моим родителям сватать меня. Местечко Ак-Баштыг, Монгун-Тайгинский район, 1970 год.
5. Строители Монгун-Тайги: коллектив Мугур-Аксынского ремонтно-строительного участка.
Кара-оол Донгак стоит с журналом – первый справа во втором ряду. Село Мугур-Аксы, середина семидесятых годов ХХ века.
6. Активисты и передовики Монгун-Тайгинского района – делегаты областной партийной конференции.
В первом ряду слева направо: первый секретарь райкома ВЛКСМ Кержек-оол Салчак, работник райпо, член бюро райкома КПСС Мая Опаш, неизвестная.
Во втором ряду: передовая чабанка из бригады «Тоолайлыг» Феня Донгак, зоотехник, член бюро райкома КПСС Кара-кыс Чульдум, библиотекарь районной библиотеки Александра Салчак, начальник Мугур-Аксынского ремонтно-строительного участка Кара-оол Донгак.
В третьем ряду: председатель Монгун-Тайгинского райисполкома Владимир Суге-Маадыр, неутомимый и бессменный председатель совхоза «Моген-Бурен» Ошку-Саар Ооржак, Заслуженный животновод Тувинской АССР Тейин Дамдын.
Кызыл, конец семидесятых годов ХХ века.
7. Мугур-Аксы в конце семидесятых годов ХХ века. Эти новые дома тоже строил Кара-оол Донгак.
8. В Чаа-Хольской районной больнице. В первом ряду слева направо: фельдшер физиокабинета Зоя Межекей, врач Зоя Донгак, медицинская сестра Саара Байыр.
Во втором ряду: врач-педиатр Орланмаа Хертек, санитарка Минчеймаа Ондар, медицинская сестра детского кабинета Саяна Хурен, фельдшер картотеки и прививочного кабинета Ольга Шивит-оол. Поселок Чаа-Хол, Чаа-Хольский район Республики Тыва, 1994 год.