От трубача до генерала

(Окончание. Начало в № 22 от 4 июня)

Штабные пирожки

– А в чем заключались обязанности дежурного сигналиста при штабе?

– Сигналист дежурил в штабе от подъема до отбоя. Он на трубе строго по распорядку играл сигналы: «подъем», «на физзарядку», «на занятия», «отбой», начало и конец каждого часа занятий, начало завтрака, обеда, ужина.

Нам нравилось в штабе дежурить, потому что в обед офицерам штаба давали пирожки. И нам, сигналистам, тоже.

А потом Израилевич добился, чтобы всем воспитанникам из оркестра давали пирожки – такой перекус между завтраком и обедом. Завтрак был в восемь часов, а обед – только в четыре. Такой большой перерыв, и подросткам, почти детям, было особенно тяжело, все время есть хотелось. Вот Израилевич, а он о нас все время заботился, и выхлопотал музыкантам дополнительное питание.

Дежурили сигналистами посменно. Раз в неделю я дежурил в штабе. Поэтому штабные дела нам были известны.

В начале в 1944 года из Советского Союза прибыли Севен и Сувак. Сувак был в чине майора, Севен – в чине старшего лейтенанта. Через некоторое время Севену присвоили звание подполковника и назначили командующим армией, а Сувака – на должность военного министра.

После вхождения Тувы в СССР армия была преобразована в седьмой отдельный кавалерийский полк. Командиром полка был назначен Семен Хунаевич Севен. Начальником штаба – Николай Яжикович Лопсан.

Особенности тувинской армии

– Были в тувинской армии свои особенности?

– Да, конечно. Например, все офицеры Тувинской народно-революционной армии хорошо владели шашкой и прекрасно держались на лошадях.

Помню, Сувак не как обычно рубил лозу: не сверху вниз, а снизу вверх, и прутья разлетались. Тока ему говорил: ты руби, как все. Офицеры часто перед ним показывали свое искусство.

На берегу Енисея – на поляне близ военного городка – проводились конные, спортивные соревнования. Тока был на них частым гостем. Товарищтай, министр МВД – тоже, он с двумя пистолетами все ходил.

Физическая подготовка в армии была очень хорошая. Физкультурные занятия – два часа ежедневно: гимнастика, кросс. Зимой – лыжи.

Когда в 1946 году, уже после расформирования полка, нас отправили в Иркутск, там среди военнослужащих пошла молва: акробаты приехали. Объясняли: никакие мы не акробаты, это у нас в армии так спорт был развит – на турниках тренировались, сложные упражнения делали.

Однажды во время физкультурных занятий на брусьях у меня что-то в мышцах на груди как бы раздвоилось. Делал подъем махом и прямо осел на землю от боли. Меня ребята подняли, с трудом дошел до скамейки.

А надо было идти на стрельбище, сигналы подавать: отбой, открыть огонь и тому подобное. Красный, я его до сих пор уважаю, говорит мне:

–Товарищ Иванков, идите на стрельбище.

– Да не могу я, товарищ младший лейтенант, помру.

– Если умрете, я перед партией и правительством за вас отвечу. Идите!

Вот так тогда ставился вопрос.

Но, оказалось, в условиях войны такой обученности недостаточно. Например, тувинцы не умели ползать. Но отличались заметной смелостью и пренебрежением к смерти.

Из добровольцев я многих знал. Они благоволили к музыкантам, все, особенно офицеры, старались с нами общаться.

Тувинских офицеров, которые на фронт ушли, я всех знал. Особенно – капитана Тулуша Кечил-оола, Сата Бурзекея. Другого Сата – однофамильца – тоже хорошо помню.

Была и еще сложность: некоторые офицеры слабо владели русским языком. Например, у Кечил-оола в кавалерийском эскадроне комиссаром был Монгуш Байыскылан, он вообще русским языком не владел. Не мог освоить русский язык, хотя был патриотически настроен и на фронте хорошо работал с бойцами, был орденом награжден.

И после войны, когда я с ним встречался, он все равно по-русски не разговаривал. Я с ним пытался говорить на русском, а он ничего не мог мне ответить, а когда я на тувинский язык переходил, он оживлялся, общался.

Поэтому офицеры Тувинской народно-революционной армии после вступления ее в Красную Армию и не смогли сделать военной карьеры, были уволены в запас: надо было обязательно хорошо знать русский язык.

В тувинской армии была очень высокая дисциплина. Один из ее важнейших принципов: два военнослужащих при одинаковых званиях никогда не могли быть в равном статусе. Обязательно один должен быть старшим и ответственным за второго. Два солдата никогда не могли быть равноправными.

Например, солдат первого года службы по сравнению со служащим второй год уже подчиненный. Если одному бойцу двадцать лет, а другому двадцать один, то старший по возрасту и является более высоким по статусу.

Может быть, этот традиционный порядок и держал на высоком уровне дисциплину.

Была еще особенность: когда нам нужно было в увольнительную, обращались к сержанту: «Эжим сержант, хоорайже шолээлерим чошпээренер» – «Товарищ сержант, разрешите отбыть на увольнение в город». И он разрешает – устно, только говорит: в одиннадцать вечера возвращайся.

А когда вошли в состав СССР, стали вводить письменные увольнительные, а без увольнительных записок задерживали и – на гауптвахту.

Как-то меня даже во время перерыва игры оркестра задержали, мы тогда в саду играли. Во время перерыва я отлучился на минутку: свидание у меня было с девушкой. А патрульные заметили, что я без головного убора – без пилотки – и забрали в комендатуру, никаких объяснений не слушали.

В комендатуре меня два или три часа строевым шагом гоняли. А потом всех задержанных военнослужащих стали стричь. Некоторые сопротивлялись, но их скручивали и стригли.

У меня тоже небольшая прическа была – не по форме. Очередь до меня дошла. Стали спрашивать, где служу. Отвечаю: воспитанник, из оркестра.

«Что же ты не сказал раньше?» «Так я говорил, не слушали». И меня отпустили.

Ложка гречки

– А чем кормили в тувинской армии?

– Постоянно в полку была команда охотников, которые добывали то марала, а то и медведя. Поэтому были и мясо, и суп. Плюс каша. И все были довольны.

А после присоединения к Красной Армии была введена тыловая норма. И прислали к нам такого здорового повара, могучего, но с писклявым голосом, и он стал варить гречневую кашу.

А раньше гречки у нас не было, в основном, каши были из проса. И он из гречки сварил невкусную кашу, хотя был на гражданке шеф-поваром какого-то московского ресторана. И вот бойцы народно-революционной армии возмутились: невкусно, мол.

А он своим писклявым голосом:

– Да я вам могу сварить такую кашу – пальчики проглотите. Только ее будет очень мало.

– Хамаан – хорошо, пусть мало, лишь бы вкусно, – согласились все.

И вот он действительно сварил такую кашу – в одном бачке, и всем в полку досталось по ложке. Каждому бойцу – по ложке. Вкусно, но очень мало.

И бойцы наутро:

– Ладно, пусть будет как раньше.

Было правило: прежде чем войти на обед в столовую, надо было обязательно несколько раз прыгнуть через гимнастического коня. Не смог – команда: «База катап! Еще раз!» И прыгали.

И еще деталь: время на прием пищи было ограниченно, особенно в обед. Входили строем, выходили строем. И все торопились есть быстро, а горячее все, обжигает.

Время вышло, и командир взвода Красный – он нас водил в столовую – командует: «Встать, выйти!» Успел – не успел, все равно – выходи.

Шоома сказал: станешь большим военным

– А генерала Шоома вы помните?

– Очень хорошо помню. Первая встреча была на дороге. Военный лагерь у нас был за Кызылом, недалеко от правительственных дач. Мы пешком туда ходили из увольнения, а идти далеко. Вот как-то раз иду из города в лагерь. Уже где-то половина одиннадцатого – темно.

Обгоняет меня машина – «ГАЗ-АА», груженая. Останавливается, и из кабины выходит Шоома. «Не опоздаешь?» – спрашивает. И посадил меня в кузов, а там вещи, которые он на дачу вез. И Валя Шоома сидит, дочь его, моя ровесница. Кудри – вот такие!

Подвез он меня и спрашивает: «Как – вовремя?» «Нормально», – отвечаю.

И, видимо, с этого случая он меня заметил и запомнил.

Другой раз мы Алексея Бадаева, председателя Президиума Верховного Совета РСФСР встречали на аэродроме. Оркестр был в составе почетного караула. Самолета с важным гостем что-то долго не было, и Шоома подошел ко мне и предложил покатать на машине вокруг аэродрома.

Я удивился: «Вы сами водите машину?» Он подтвердил: да, сам. И покатал меня на машине.

Когда уже Шоома был уволен с поста военного министра, но с сохранением права ношения военной формы, он стал начальником транспортной организации. Он для нас, русских воспитанников, делал информацию о Великой Отечественной войне, о положении на фронтах. Тогда в последний раз я видел его в форме генеральской.

Небольшой группой воспитанников мы вошли в его маленький кабинет, на стене висела карта, на ней он флажками отмечал продвижение фронта. Шомаа еще не было, а на вешалке висела его шинель, и мы поочередно стали ее примерять.

Когда очередь дошла до меня, заходит Шоома и говорит: «Улуг шериг кижи болур сен» – «Большим военным станешь».

Как в воду глядел.

Бывший военный министр Тувинской Народной Республики генерал-майор Гессен Данилович Шоома в моем представлении был замечательным человеком, патриотом своей Родины. Он был первым тувинским генералом. Это уже значительно позже Салчак Тока стал генерал-лейтенантом.

Долгий путь в генералы

– Шоома оказался провидцем: вы действительно стали большим военным – генералом. Ваш путь к этому званию?

– Он был долгим. В оркестре прослужил до начала 1946 года, в последние полтора года – уже красноармейцем. До 1944 года Тувинская народно-революционная армия была самостоятельной, а когда 11 октября 1944 года Тувинская Народная Республика вошла в состав СССР, ее армия вошла в состав Красной Армии.

И нас всех – на присягу. Приняли мы присягу, кому исполнилось и кому не исполнилось 17 лет, и стали красноармейцами.

А мы в сорок втором году начали служить, а в сорок четвертом должны были уже перейти на сверхсрочную службу: жить вне казармы – дома, а только приезжать на службу. И мы к тому времени уже чувствовали себя почти сверхсрочниками. Но когда стали частью Красной Армии, эта льгота пропала.

После окончания войны для нас, музыкантов, служба в Туве стала более тяжелой и менее профессиональной. Над нами такого опекуна, как Израилевич, уже не было. Нас стали, помимо музыкального обеспечения, как обычных солдат посылать в караул, на охрану объектов.

Даже учиться не могли. Но всякими правдами-неправдами нам удалось устроиться в вечернюю школу. Я в 1945-1946 годах ходил в вечернюю школу.

Мои сверстники уже оканчивали школу, а я только в шестой класс пошел. Правда, проходил в него всего неделю, и меня сразу в седьмой класс перевели, потому что был выше шестиклассников по уровню знаний. У нас в музыкальном взводе была хорошая политическая подготовка. И я много читал. Надо отдать должное и нашему товарищу Гоше Голубцову – он был старше и обучал музыкантов математике, физике – сверх плана занятий. А политзанятия у нас главный врач ТНРА капитан Серекей проводил.

В начале 1946 года полк расформировали. Как-то быстро все произошло, не очень понятно, нам никто ничего не объяснял.

Неделю мы в казарме ждали машин. Машины пришли ночью, в феврале 1946 года. И повезли нас в Абакан – всех, и тувинцев, и русских.

Потом часть полка осела в Красноярске, а часть – в Иркутске. Я попал в ту группу, которая оказалась в Иркутске. Там нас, пятерых музыкантов, определили в оркестр.

А осенью отправили в Комсомольск-на-Амуре, там закончил курсы шоферов, а в 1947 году направили во Владивосток – в автомобильный батальон, который обеспечивал грузами пароходы, доставляющие грузы военным гарнизонам на Курилах, Сахалине, Камчатке.

На транспортной машине занимался этим развозом, а потом, в 1948 году, меня отправили шофером на Сахалин – в зенитную дивизию.

А я к 1949 году прослужил уже семь лет: с 1942 года служил, у меня в красноармейской книжке это было записано.

Я тогда уже начал свои права осознавать, прихожу к начальству: «Уважаемые, есть приказ Сталина, кто семь лет прослужил, того демобилизовывать. А я уже больше семи лет служу, вот – посчитайте».

Начальство в замешательстве: действительно, вот документы. И тогда мне предложили пойти на курсы лейтенантов зенитной артиллерии. А я понятия не имел об артиллерии, отказывался. Начали уговаривать, агитировать. Пришлось пойти.

И в течение года из меня сделали профессионального артиллериста, лейтенанта.

Служил на Сахалине в артиллерийской дивизии, а в 1956 году перевелся в Одесский округ, командовал там батареей.

СЕКРЕТНЫЕ СИСТЕМЫ

– Как дальше развивалась ваша карьера?

– В 1958 году поступил в Артиллерийскую командную академию, в Ленинграде. После академии получил назначение командиром зенитного ракетного дивизиона. Потом был старшим офицером управления седьмой танковой армии в Борисове.

В это время танковая армия проводила испытания автоматизированного комплекса «Воздух-1М». Это такие совсекретные были системы, что даже меня, ответственного за испытания, по специальному допуску впускали.

В ту пору министр обороны Гречко ввел омоложение личного состава. При равных возможностях офицеров младшего по возрасту выдвигали по службе, а старшего – задерживали или увольняли. И о моей кандидатуре был отзыв – старый. Вот здесь-то и сказалась мне прибавка двух лет к истинному возрасту при зачислении в тувинскую армию в 1942 году. Кстати, мне до сих пор не удалось восстановить истинную дату рождения. Такова сила бюрократизма.

В газете «Красная звезда» прочитал, что объявлен конкурс на должность преподавателя противовоздушной обороны Военной академии имени Фрунзе.

Пошел на собеседование, прошел его успешно. На меня отправили запрос в штаб армии. А из штаба – отказ: у нас самих грамотных офицеров не хватает. Парадоксальная ситуация: с одной стороны – по службе не выдвигают, поскольку омоложение состава, а с другой – в преподаватели не отпускают.

Мне посоветовали: а ты в адъюнктуру подай. Я срочно сдал кандидатский экзамен в двухгодичную адъюнктуру, но личное дело опять не передают.

Командармом седьмой танковой армии тогда был генерал-лейтенант Ахромеев. А он меня знал: когда он командовал учебной дивизией, я его дивизию проверял. Ахромеев вызывает своего порученца и говорит: отдай Иванкову личное дело, и пусть он сам везет его в Москву.

Это незаконно было, но, тем не менее, командующий принял такое решение. Я получил свое личное дело и поехал в Москву. Под новый 1969 год – приказ министра обороны: откомандировать в адъюнктуру. И я, как прибыл, так 18 лет и преподавал в Военной академия имени Фрунзе. Читал лекции в группе начальника Генштаба, меня привлекали для проверки Ленинградского, Одесского, Дальневосточного округов.

Пришлось поработать военным специалистом за рубежом – в Сирийской военной академии, за что был награжден сирийским золотым орденом из рук президента Хафеза Асада. Уволился в 1985 году.

Потом работал в Государственной библиотеке имени Ленина – заведующим сектором комплексных проблем управления и развития библиотеки, во Всесоюзном географическом обществе.

И вот уже 21 год, как избран президентом общественной организации – российской Народной академии. Работаю, используя свои знания и опыт.

Судьбы сынов полка

– Петр Федорович, а как сложилась ваша личная жизнь?

– Вот уже несколько лет у меня сложилась новая дружная семья.

Мой приемный внук Владимир учится в первом классе. Жена – Татьяна Андреевна – врач и мой заместитель по работе в академии. В последнее время несколько раз мою семью показывали по центральному телевидению, в программе «Доверие» на первом канале. А Татьяна Андреевна довольно часто участвует в передаче «Малахов плюс».

Моей гордостью является приемная дочь Ирина Ондар, приемная дочь не по документам, а по нашей многолетней жизненной привязанности и по настоящим родственным чувствам. Ира – дочь моего друга, известного тувинского ученого Хеймер-оола Опановича Ондара, трагически погибшего.

Она живет во Франции, работает балериной и хореографом, педагогом классического танца в двух крупнейших балетных компаниях Парижа.

– А как сложилась дальнейшая судьба остальных воспитанников музыкального взвода?

– С Гошей Голубцовым, который постарше нас был, ему потом уже звание сержанта присвоили, я в Москве встретился, он бухгалтером у нас в академии работал, очень умный мужик. К сожалению, уже ушел из жизни.

Из остальных воспитанников ТНРА за все прошедшие годы удалось встретиться только с Валентином Веденеевым, Буга Бады-Сагааном, Моге и Арбай-оолом. Наиболее известным оказался Буга – ныне Заслуженный артист Тувы Борис Филиппович Бады-Сагаан.

– Скажите, а сейчас вы помните что-то из того, чему учили вас в музыкальном взводе?

– Забыть ничего невозможно. Но играть я давно уже не пробовал. А вот амбушюр – вмятина от мундштука трубы у меня на губах сохранилась до сих пор.

Фото Виталия Шайфулина, Владимира Ермолаева – из архива Национального музея Республики Тыва, из личного архива Петра Иванкова.

Интервью с Петром Иванковым войдет в четвертый том книги «Люди Центра Азии», который готовит редакция газеты «Центр Азии».

Четвертый том книги судеб выйдет в свет в начале 2011 года.

Фото:

1, 2. Петр Иванков. Боец музыкального взвода Тувинской народно-революционной армии – Кызыл, 1944 год и генерал – Москва, 2010 год.

3. Комиссар добровольцев-кавалеристов

Монгуш Байыскылан. Фронтовая фотография.

4. В штабе тувинского полка. Слева направо: начальник штаба Николай Яжикович Лопсан, командир полка Семен Хунаевич Севен, замполит Александр Сюрюпович Эртне. 1944 год.

5. Петр Федорович Иванков с супругой Татьяной Андреевной и автором интервью

Виктором Яковлевичем Норбу, сыном музыканта оркестра Тувинской народно-революционной армии Якова Амирбитовича Норбу.

На открытии выставки «Тувинская Народная Республика – все для общей Победы!»

в Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе. Москва, 4 мая 2010 года.