ВРАЧЕБНАЯ ТАЙНА: ПО ЗАКОНАМ ЛЮБВИ

(Продолжение. Начало в №3 от 23 января, №4 от 30 января, № 5 от 6 февраля)

ПУЛЬС ЕДВА ПРОЩУПЫВАЛСЯ

Было 11 июня, воскресенье. Я пришла на суточное дежурство в отделение кардиологии. Обошла все палаты, посмотрела тяжелых больных, сделала необходимые назначения и вышла во двор.

День стоял теплый, безоблачный. Откуда-то со стороны общежития пединститута из открытого окна доносились звуки музыки. Пела Алла Пугачева: «Старинные часы еще идут...»

Вдруг из двери роддома, что стоит напротив кардиологии, выбежала микропедиатр Клара:

– Альбина Григорьевна! Надо срочно лететь в Мугур-Аксы, там были тяжелые роды. Вызывают врача по санавиации, вам велено лететь.

Подъехала машина «скорой помощи». Захватив чемоданчик с тонометром и лекарствами, я отправилась в аэропорт, как была – в легком костюмчике и босоножках. «Кукурузник» – зеленый четырехкрылый самолет – уже был готов к взлету.

Между сиденьями командир и штурман натянули широкий кожаный ремень, я уселась на него, и мы взлетели. Через прозрачный купол кабины самолета, как на ладони, просматривались ущелья, утесы, водопады. Красота – неописуемая! Время летело незаметно. «Кукурузник» приземлился прямо на площади поселка, вокруг которой ютились убогие домишки. Ни травинки, ни кустика.

Помнится, сняла босоножки и бегом пустилась бежать к больнице. Навстречу, не спеша, двигалась телега, это везли к самолету больную женщину. Рядом с ней сидела девочка лет десяти и прижимала к груди младенца, закутанного в серое больничное одеяло.

– Эмчи, мы увидели самолет и сразу поехали, – радостно улыбнулась она.

Эмчи запрыгнула на телегу. На соломе под таким же тонким серым одеялом в полубессознательном состоянии лежала больная с белыми губами и полузакрытыми глазами. Ее пульс едва прощупывался.

Я открыла чемоданчик, обработав спиртом, разломила ампулу с кордиамином и, моля Бога о помощи, ввела лекарство в мышцу плеча. Веки больной вздрогнули от боли. Сжимала ее запястья в своих руках и шептала молитву о спасении.

Экипаж вынес носилки, погрузил роженицу и младенца в самолет. Я сидела рядом с носилками на краешке тулупа, которым укрыли роженицу, и прижимала к себе тельце новорожденного.

– Пожалуйста, летите пониже, – просила я экипаж. Командир снизил самолет до критической отметки, а после очередной моей просьбы твердо сказал:

– Ниже нельзя!

Во время родов женщина потеряла много крови, на ее лице были видны явные признаки кислородной недостаточности, а самолет летел в разреженной атмосфере, где содержание кислорода было пониженным. И тут я поняла, какую грубую допустила ошибку, не взяв с собой кислородную подушку. Впоследствии, куда бы я ни летала по санзаданию, кислородная подушка с загубником всегда была при мне.

800 МИЛЛИЛИТРОВ КРОВИ

Когда приземлились в Кызыле, нас уже ждала машина «скорой помощи».

Роженице сразу дали кислород. Но она не приходила в сознание. Включив сирену, с повышенной скоростью мы помчались в больницу.

Из роддома выбежала Клара, схватила младенца и унеслась на второй этаж, а больную внесли в маленькую угловую комнату на первом этаже, где стояли кушетки. Рада, медсестра, со смятением в голосе упредила меня:

– Врач принимает роды.

– Быстро определяй группу крови! – приказала я.

Слава Богу, группа крови была, как у меня. Кушетки сдвинули, я легла рядом с больной, и Рада начала делать прямое переливание крови: из моей вены в вену больной. Я лежала и наблюдала за своей пациенткой.

После струйного вливания 500 миллилитров горячей крови сделали паузу. Озноба не было. Роженица по-прежнему лежала тихо, но мочка уха, обращенного в мою сторону, заметно порозовела.

– Еще триста миллилитров, – приказала я снова. Рада вскинула на меня свои круглые испуганные глаза, но ослушаться не посмела и продолжала вводить кровь больной. Теперь начали розоветь и губы. У меня же в ушах звенело, клонило в сон: ощущались симптомы быстрой потери крови.

– Странные ощущения! – мелькнуло в голове.

После того, как я сдала почти литр крови, меня накормили котлетами, освободили от дежурства и отправили домой отсыпаться.

ИНАЧЕ ТЕБЕ НЕ МИНОВАТЬ ТЮРЬМЫ

В этот же день Вячеслав Иванович тоже дежурил – в травматологии. И, по закону парности, тоже попал в приключение, связанное с переливанием крови.

Глубокой ночью «скорая» привезла в травматологию молодого мужчину с ножевым ранением брюшной полости. Группа крови у него оказалась редкой, в травматологическом отделении ее не оказалось, не было и дежуривших работников с такой группой.

А больному становилось все хуже. И тогда муж принял рискованное решение: он вычерпал кровь, которая в результате ранения скопилась в брюшной полости, а операционная сестра Валя процедила ее через несколько слоев стерильной марли прямо в капельницу.

И пока Вячеслав Иванович делал ушивание кишечника, кровь прокапали раненому. А потом с тревогой стали ждать. К утру больному стало лучше.

На пятиминутке присутствовал главный хирург республики Зудов. Выслушав отчет мужа о дежурстве, холодно произнес: «Моли Бога, чтобы больной выздоровел, иначе тебе не миновать тюрьмы».

Слава Богу, больной поправился.

КАК ТРЕПЕТНО БИЛОСЬ ГОРЯЧЕЕ СЕРДЦЕ

Как-то утром муж позвонил и предупредил, что летит в Тоджу по санзаданию. Там – ножевое ранение. Я сделала обход, записала дневники в историях болезней и решила сбегать в универмаг.

Мимо, включив сирену, пролетела «скорая». Через мгновенье она остановилась у приемного покоя хирургии, которая в то время располагалась по улице Ленина. Из машины выпрыгнул мой муж, вместе с водителем они вытащили тяжелые носилки и бегом направились к приемному покою.

Я – следом. Но в приемном покое я застала только Полину Максимовну. «Пулемет Максимовна» – так звали ее врачи, и она не обижалась, потому что знала за собой этот «грешок»: много и быстро говорить. Она тут же протараторила, что сейчас мой муж вместе с Лидией Михайловной Козловой будет оперировать ножевое ранение в сердце.

– Не бойся, – частила она. – Козлову с Наумовым работа любит. Когда они вместе дежурят: он – в травматологии, она – в хирургии, то ночью спать не приходится. То вместе до утра режут да шьют, то по очереди. А тут нож-то финский! Торчит из самого сердца! Только эти вдвоем и смогут справиться.

Удалить финку и зашить рану на бьющемся сердце сможет не каждый. Я слушала все еще тараторящую Максимовну, а мое сердце обливалось кровью: останется ли жить эта раненая женщина, справятся ли хирурги?

А пациентке в это время уже давали наркоз, Козлова с Наумовым – хирург с травматологом, облачившись в белые одежды, готовились к операции. Нужно было хладнокровно вытащить нож и зашить сердце.

Швы, наложенные на мышцу работающего сердца, выдержали, рана со временем затянулась.

Вечером муж пришел с работы домой, смертельно уставшим. Я накормила его. После ужина, сев в кресло, он затянулся «Беломором» и начал рассказывать. Первая фраза его была такой:

– Как трепетно билось горячее сердце, моля о пощаде...

ПОСЛЕДСТВИЯ АРАКИ СО СНЕГОМ

В 1982 году Вячеслава Ивановича пригласили в Монголию – в больницу Улангома, по обмену опытом работы. Вернулся он домой в среду ночью, а под утро усилились у него боли в желудке (эпигастрии).

Сам он объяснил это тем, что в Улангоме пришлось пить араку – молочную водку, а закусывать – снегом! Отказаться от угощения, как ему сказали, было невозможно, нарушил бы местный обычай. Через силу, но – пил. В результате боли перекочевали в правое подреберье. А потом – в пах.

На работе в четверг состояние ухудшилось, но он остался на дежурство. И когда понял, что у него атипичный острый аппендицит, вызвал из хирургического отделения дежурившего там Вячеслава Ушкалова – молодого веселого хирурга.

А я в это время дома занималась уборкой, мыла полы. Как-то неожиданно заныло сердце, решила позвонить мужу: узнать, прошла ли у него боль.

Приятный женский голос на мою просьбу позвать Наумова ответил: «А его положили в реанимацию». Я бросилась на гору, в новый корпус, где расположилась травматология и хирургия, поднялась в ординаторскую и стала просить сестру пустить меня в реанимацию – святая святых больницы.

Пока мы препирались, вошел сам Вячеслав Иванович, как всегда, в белом халате, шапочке и… с зондом в носу. Он был очень бледен, но вел себя мужественно.

–У меня перитонит, завтра утром – операция.

– Почему только завтра?– возмутилась я.

– Надо подготовиться.

ОТЕЦ-ТО НАШ РОДНОЙ

Муж не разрешил мне остаться. Я вернулась домой, закончила уборку, приняла душ. Попыталась лечь в кровать и не смогла: обе «лестничные мышцы» окаменели, шею пронизывала острая боль. Анальгин не помогал.

Так и просидела до утра, плача и моля Бога о спасении мужа. Утром его прооперировали, меня впустили в реанимацию. Десять дней жизнь его висела на волоске от смерти.

Я очень благодарна Николаю Васильевичу Сизых, министру здравоохранения Тувы, что он разрешил мне находиться в реанимации возле мужа. Растирала ему руки и ноги, выносила судно, протирала кожу свежим настоем из трав, кормила бульонами.

Ему стало лучше 17 апреля, на Пасху. Я принесла кулич и срезала дома розу, но меня в реанимацию уже не впустили. Через три дня Вячеслава Ивановича перевели в хирургическое отделение, в седьмую палату, и принесли ему туда мою распустившуюся розу. Когда пришла к нему, она встретила меня чудесным благоуханьем.

А мужа в палате не оказалось. Я вышла в коридор и отправилась в предоперационную. Там сидели медсестры и, готовя марлевые шарики для операций, тихо переговаривались:

– Отец-то наш родной самостоятельно отправился в туалет!

Так я узнала, что моего мужа в операционном блоке, которым он заведовал, называют Отцом. Я тихонько, на цыпочках вышла в коридор и увидела: «Отец родной», кособочась и держась за стенку, идет мне навстречу.

И улыбается!

(Окончание в №7 от 20 февраля)

Фото: Козлову с Наумовым работа любит. В приемном покое республиканской больницы. Хирург Лидия Козлова и травматолог Вячеслав Наумов – сидят. Кызыл, 1973 год. Фото Шамиля Седен-оола.