Врачебная тайна: по законам любви

Продолжение (начало в №3)

ВЫ, УВАЖАЕМАЯ, ЛЕВША?

На младших курсах Красноярского медицинского института мне импонировало, что наш преподаватель Абрам Танхелевич Пшоник во время своих лекций обращал на меня внимание.

Абрам Танхелевич Пшоник судьбы был необычной. Когда я только родилась в 1938 году, он уже защитил кандидатскую диссертацию. В 1950 году защитил докторскую диссертацию на тему «Роль коры головного мозга в рецепторной функции организма в норме и патологии» и работал в лаборатории академика К. Быкова в Институте экспериментальной медицины в Ленинграде.

Но характер имел неоднозначный, прежде всего, на все имел свою точку зрения. По поводу печально известного в то время «дела врачей» имел неосторожность высказаться в пятьдесят втором году не так, как надо было, и был немедленно отправлен в Сибирь: в Красноярск, на «укрепление кадров».

Нам, студентам, конечно же, повезло, что физиологию нам преподавал «сам Пшоник». Ко всему прочему Абрам Танхелевич в совершенстве владел методами гипноза. Рассказывая на лекциях о сознании и подсознании, он однажды ввел всех присутствующих в гипнотическое состояние: заставил студентов хохотать. Только несколько человек, в том числе и я, недоумевали: что же с остальными происходит?

Через полчаса одной фразой он вывел всех из этого состояния, потом подошел ко мне и вдруг спросил: «Вы, уважаемая, левша?»

– Да, – ответила я.

Он удовлетворенно кивнул, вернулся по ступенькам на кафедру и продолжил лекцию.

– Ты же пишешь правой рукой, – в недоумении обратилась ко мне моя подружка Света Зелинская.

Тогда я взяла ручку в левую руку и продолжила писать.

– Как же узнал Пшоник, что ты левша?

– А я откуда знаю? – я поправила на носу очки, которые, оставшись без контроля, совсем съехали, и только тут до меня дошло, что наш преподаватель поставил здесь и сейчас какой-то эксперимент.

ОТКУДА РОДОМ ЭТИ КОСЫ

Во время обеденного перерыва, который длился 40 минут, мы должны были, закончив занятия по анатомии в корпусе по улице Урицкого, добежать до главного корпуса по улице Горького, и еще и перекусить где-нибудь.

А на каждом углу стояли лотки с горячими пирожками, которые мы называли «собачьей радостью». Потому что пока продавщица доставала и завертывала пирожок, откуда ни возьмись, появлялся пес. Хочешь, не хочешь, а надо было делиться с ним.

Пока длилась вся эта эпопея с перекусом, время перерыва заканчивалось, и поэтому мы прибегали на лекции в последнюю минуту, сбрасывали верхнюю одежду и головные уборы, и, сломя голову, мчались по ступенькам на последний этаж, в лекционный зал.

Я, как правило, почему-то всегда оказывалась последней и плюхалась на первое свободное место, не добежав до своего – в пятом ряду, с краю и, отбросив косы за спину, быстро доставала тетрадь для конспектов.

В один из таких дней, когда я опять опаздывала, сзади меня раздались шаги. Это вошел Николай Валерьевич Розовский, возглавлявший кафедру госпитальной хирургии.

У него была такая особенность: во время лекций он рассказывал о случаях из своей практики. А практика у него была богатейшая: после окончания Томского университета он заведовал врачебным участком в селе Павловское, что на Алтае, потом, после ординатуры у профессора Мыша заведовал хирургическим отделением в Прокопьевске.

Защитил кандидатскую диссертацию, в 1939 году угодил на Халхин-Гол, где были боевые действия. Оттуда судьба привела его в военно-морской флот, был награжден боевыми наградами. Мы все его обожали. В то время ему было 59 лет, был он больным, но как читал свои лекции! Мы никогда не пропускали их.

И вот этот, можно сказать, полубог, подходит ко мне сзади, пока я усаживаюсь, берет в ладони мои косы и, как бы взвешивая их, спрашивает:

– Откуда родом эти косы?

Я, робко, боясь пошевелиться, пылая от гордости:

– Из Минусинска.

Он рассмеялся:

–Только у сибирячек такие косы!

Возможно, я ему напоминала кого-то из его молодости.

После этого девчонки у нас чуть ли не традицию установили перед экзаменами:

– Иди первой и не прячь косы! Это чтобы создать ему настроение. И сними очки, пусть он видит, какой голубизны у тебя глаза.

Но пятерок по хирургии у Розовского, несмотря на так понравившиеся ему косы, я добиться так и не смогла. А моей мечтой было стать только хирургом.

ВСКРЫТИЕ ПОКАЖЕТ

Да и по терапии пятерки я получала тоже не всегда, особенно, когда нашу группу вел Иван Иванович Исаков, доктор медицинских наук, профессор, ученик знаменитого кардиолога Мясникова, по учебнику которого мы учили терапию.

Исаков возглавлял кафедру госпитальной терапии. Это был замечательный врач и психотерапевт, он блестяще вел «разбор» труднодиагностируемых болезней и редко ошибался в своем диагнозе.

Собственные лекции он всегда сопровождал демонстрацией больных, давая студентам знания не только клиники, но и патофизиологии, биохимии, генетики. Его монография по ЭКГ и нарушениям ритма – лучшая из всех, что я имею. Могу смело утверждать это, проработав 25 лет в функциональной диагностике.

Иван Иванович на практических занятиях просил каждого высказываться по поводу анамнеза, анализов, диагноза и предполагаемого лечения. Мы вразнобой предлагали свое мнение. Он внимательно слушал, потом, загибая пальцы и трогая очки на переносице, перечислял свое: диагноз, лечение, прогноз.

Если пациент был безнадежен, называл диагноз, когда наступит exitus letales, а после паузы:

«Верно, или нет, вскрытие покажет».

Все происходило на 100 процентов в соответствии с тем, как прогнозировал Исаков.

С БОЖЬЕЙ ПОМОЩЬЮ

Особенно мне запомнились лекции профессора кафедры общей хирургии Вениамина Исааковича Рожанского.

Во время Великой Отечественной войны он считался ведущим хирургом эвакогоспиталя, где работал Войно-Ясенецкий. Он написал толстенный учебник для студентов, требуя, чтобы мы назубок выучили все, что касается асептики и антисептики. Наверное, половина учебника состояла из «Очерков гнойной хирургии» Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого и профессор требовал, чтобы мы все это знали.

Помню, кто-то задал вопрос:

– Как оперировал Войно-Ясенецкий?

– С Божьей помощью, – последовал ответ.

И это в те времена яростного атеизма, когда на наших глазах в Красноярске были разрушены храм и монастырь, а на их месте сооружено безликое здание райсовета.

В другой раз, рассказывая о полостных операциях, Рожанский поделился воспоминаниями, что Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий никогда не делал плановые операции в полнолуние, опасаясь обильных кровотечений, и непременно осенял себя крестом и читал молитву перед операциями.

В СОБАЧНИКЕ

С Вячеславом Наумовым мы познакомились, играя в настольный теннис в холле нашего общежития по проспекту Мира, 5, где я прожила все шесть лет учебы в мединституте. Закончила его в 1962 году и приехала по направлению в Туву, а Слава был еще только на шестом курсе.

Слава поступил в мединститут в 1957 году, на год позже меня. Его дом стоял на проспекте Мира, наискосок от нашего общежития, и мы часто встречались: или, играя в настольный теннис, или в воскресенье на танцах, где наша пара не раз занимала призовые места. Особенно нам удавался вальс-бостон и липси-липси – сложный красивый танец, немного похожий на мазурку.

А вечерами мы гуляли вдоль Енисея и говорили-балагурили обо всем на свете. До самого моего отъезда в Кызыл девчонки, с которыми я дружила, пугали меня, что Наумов – из высокопоставленной семьи (его отец Иван Кириллович возглавлял строительный отдел в крайсовете), что его оставят в ординатуре, и он ни за что не поедет в Туву, к черту на кулички.

Слава часто писал мне в Кызыл письма, где рассказывал о своей жизни и жизни института. В то время интернатуры не было, а он мечтал стать хирургом, поэтому на последних курсах ходил в собачник, где сначала наблюдал, потом обследовал и давал наркоз, а затем сам оперировал и выхаживал собак, чтобы набить руку и успешнее делать операции людям.

Он проявил талант, и доктор Архипенко – исследователь, который на собаках проверял новые методики операций, говорил, что Славе надо поступать в ординатуру.

Но судьба и любовь привели его в Туву, через год – в 1963 году. Вот что он писал 16 декабря 1962 года, когда я уже три месяца работала в Кызыле – в легочном отделении тубдиспансера.

«Здравствуй, Алла!

За последний месяц ты мне написала всего два письма! Я, конечно, понимаю, что тебе было тяжело писать после смерти твоих больных, но ты же знаешь, как я всегда жду твоих писем! Я, когда их получаю, у меня хорошее настроение, но потом я опять начинаю ждать, а ты молчишь...

Напишу о своей жизни за эту неделю. В понедельник сдал зачет по патанатомии. Вечером ходил в клуб Маяковского на Одесский эстрадный оркестр.

Во вторник ходил в собачник. В предыдущем письме я тебе писал, что почти все могу уже делать самостоятельно на собаках, кроме самой операции: интратрахеальный наркоз, ЭКГ, измерение АД и WД, скорость кровотока и все остальное. На этой неделе Ишутин и Гайдуков демонстрировали своих собак на хирургической конференции.

А в этот вторник была одна операция, закончилась хорошо. А в четверг снова был в собачнике. Вместе с Архипенко сделали неудачную операцию. Собака умерла.

Вообще, когда он торопится, собаки гибнут, а ему в четверг нужно было сделать еще одну операцию, и он спешил: в больницу из района привезли мужчину с ножевым ранением. В диафрагме была дырка в три пальца. На легком, плевре, желудке была толстая фибриновая пленка.

Я так подробно пишу, потому что сам Архипенко взял меня ассистировать! Операция длилась с 6 до 11 часов вечера, а после я поехал в роддом дежурить. Сегодня воскресенье. Сейчас пойду, опущу письмо, мы с отцом пойдем на хоккей. Придем, а вдруг в почтовом ящике от тебя письмо?!

Крепко тебя целую и очень люблю.

Твой Славка».

ВОЗЬМИ МОЮ РУКУ И СЕРДЦЕ

Закутавшись в шаль, я читала его письмо, помешивая угли в прогоревшей печке. И вспоминала, как 22 апреля 1962 года мы объявили друзьям, что теперь Слава и Аля – жених и невеста!

Был солнечный весенний день, Слава пришел в общежитие с букетиком подснежников. Картинно встал передо мной на одно колено, прижал руку к своему сердцу и протянул цветы:

– Я люблю тебя! Возьми мою руку и сердце!

Я от всей души рассмеялась, взяла цветы и протянула руку, помогая ему встать.

– Любишь меня? – спросил Слава.

– Да! – ответила, не задумываясь.

Что тут началось!

Девчонки, взвизгивая и подпрыгивая, хлопали в ладоши, потом кто-то сбегал за вином...

Летом шестьдесят третьего я приехала к нему, 30 июня сыграли свадьбу и отправились в свадебное путешествие, оставив в ЗАГСе Красноярска свое заявление.

Через месяц, вернулись из Сочи, срочно уехали в Кызыл, забыв сходить и поставить «синяк» в паспортах, зарегистрировав брак. Работали на шестидневке, часто дежурили, потом я ушла в декрет и родила Светланку.

Когда дочери исполнилось полтора месяца, мы наконец-то собрались в ЗАГС, где 22 апреля 1964 года нам сразу выдали и свидетельство о браке, и свидетельство о рождении нашей дочери.

С этого дня я стала замужней женщиной – Наумовой Альбиной Григорьевной, женой Наумова Вячеслава Ивановича.

Продолжение в № 5 от 6 февраля