ПРАВИТЕЛИ СТЕПНОГО БАЛА. Возможна ли модернизация в Туве?

Предлагаю вниманию читателей газеты «Центр Азии» свою статью, которую я подготовила в рамках исследования по гранту Президента РФ 2004-2005 годов (по результатам конкурса среди молодых кандидатов наук 2004 г.). Работу опубликовал теоретический и публицистический журнал «Свободная мысль-XXI» (№ 12 за 2005 г.).

Как сам грант, так и публикацию в столь авторитетном издании ученых-гуманитариев я считаю большой честью для меня. Но исследование, посвященное проблемам модернизации Тувы, обязывает не ограничиваться читательским кругом специалистов. Как гуманитарий, ответственный за свою работу, я должна представить ее и на суд широкой общественности, ожидая любые формы откликов, прежде всего аргументированные и конструктивные.

Редакция приводит здесь сокращенный вариант статьи без изменения стиля изложения и сносок на научную литературу. Отдельно выделены некоторые фрагменты текста. Всех, кому интересны полный текст и библиография, отсылаю к указанному номеру журнала.

Республика Тыва (Тува) сегодня считается одним из самых депрессивных регионов России. Здесь низкие показатели производственной деятельности, внушительна статистика безработицы, преступности и других социальных бед. Но, как и вся Россия, Тува стоит перед необходимостью модернизироваться. Какие у нее есть ресурсы? Главные из них: нетронутая экология, разнообразные природные и людские ресурсы, многовековая культура. Даже с этим потенциалом можно было бы не просто существовать, но и быть конкурентоспособными на определенных сегментах российского, мирового рынка со своими уникальными продуктами, предложениями, проектами. Но этого не происходит, и признаков бурного развития в регионе не наблюдается.

Проблемы во многом порождены несбалансированностью между культурными предпосылками общества и новациями, которые непродуманно проводились здесь в течение ХХ века. Революционная внутренняя политика была характерной для всего российского общества. В отношении Тувы можно подчеркнуть, что изменения здесь проводились в гораздо меньшие сроки. Это придало особый драматизм процессам.

За короткий исторический срок республика пережила огромное количество событий и перемен: освобождение из колониальной зависимости от Маньчжурской империи (Китая) в 1911 г., протекторат России в 1914 г., гражданскую войну, появление своей государственности в 1921 г., массовый перевод кочевников за два десятилетия на оседлый образ жизни, вхождение Тувы в состав СССР в 1944 г., советский период мобилизации со строительством промышленных объектов в регионе, появлением своей интеллигенции, профессионального искусства, науки и пр. Все это изменило социально-экономический облик региона, трансформировало общество, но не изменило ценностный пласт древней культуры. Это сказалось на всех сферах общественной жизни в постсоветское время и продолжает до сих пор определять ход процессов.

Посмотрим на наиболее важные тенденции сегодня в обществе Тувы, а также попытаемся сформулировать путь выхода этого региона из депрессии, соотнося решение нашей задачи с проблемой общероссийского развития.

Демократия в Туве – пока миф

В Туве, как и по всей России и во всем постсоветском пространстве, в политическом устройстве принята за основу модель демократического управления с тремя ветвями власти.

С 1992 года в республике был введен институт президентства. С 2002 года пост главы республики в новой редакции местной конституции стал называться «председатель правительства». До нынешнего введения по стране нового принципа выборов глав регионов парламентами, высшее должностное лицо в Туве избиралось всенародным голосованием.

Парламент Тувы носит название Великий Хурал, чем подчеркивается преемственность традиций государственной власти времен Танну-Тувинской Народной Республики (1921-1944 гг.). Однако, по сути, естественно, речь идет о принятии западной модели разделения властных полномочий.

Во всем мире трудно найти идеальное воплощение подобной системы. Но в регионах не-западных, восточных она имеет самое большое искажение. Разделение власти если и есть, то происходит отнюдь не по принятым основаниям. Чаще всего власть распределяется по религиозным, этническим или родоплеменным признакам. Для определения подобного феномена, получившего распространение в среднеазиатских республик бывшего СССР и в восточных российских регионах, исследователи употребляют термин «клан».

Не является исключением и Тува. Демократическая модель здесь не поддерживается политической культурой традиционного тувинского общества. Фактически власть в республике принадлежит одному клану – группе людей, объединенных вокруг одного человека на основе кровнородственных связей и (или) экономических интересов. При наличии социально-экономических проблем, отсутствии четко обозначенной стратегии по выводу республики из дотационности, правящий клан Тувы имеет своих представителей во всех органах власти и бессменно удерживает свои позиции вот уже в течение пятнадцати лет.

Первые выборы нового главы республики после окончания советского периода – президента проходили в 1992 г. Их результаты определяла поляризация избирателей на два лагеря «реформаторы – коммунисты». В ситуации краха коммунистических идеалов, стать реформатором означало гарантировано получить народную поддержку. Даже, несмотря на то, что у власти оказался бывший представитель той же партийной номенклатуры. Во время вторых выборов в 1997 году образ реформаторов был противопоставлен антиреформаторскому. Последний был приписан всем оппонентам президента и, несмотря на разочарование от реформ в целом, это удержало клан у власти. Ведь антиреформаторам усиленно насаждался и образ анархистов.

Результаты третьих выборов 2002 года определила снова формула противопоставления «стабилизаторы – антистабилизаторы». Населению напоминали о периоде смуты и межнациональных конфликтов начала 1990-х годов (в те годы в центральных СМИ даже вполне авторитетные социологи называли Туву очагом войны, следующим после Чечни). Избирателей республики убеждали в том, что только нынешняя власть удержала общество на грани катастрофы, только ее деятельность способна сохранять социальную стабильность и ныне.

Привычка называть виновных и противопоставлять их негативную деятельность конструктивным шагам нынешней власти Тувы сохраняется до сих пор. Ныне официально поддерживаемая идея стабильности продолжает подменять стратегию развития. Политическая власть в Туве приобрела черты туркменского «башизма», распространение которого произошло в азиатских регионах бывшего СССР. Демократия присутствует лишь номинально.

Истоки клановости

Чтобы понять особенности тувинского варианта «башизма», необходимо обратиться к вопросу о политической культуре тувинцев.

Политологи определяют ее как патриархальную (по модели семьи, где все члены семьи подчиняются старшему), а также находят в ней черты восточной деспотии с полным бесправием личности перед государством, произволом правительственных чиновников. Тем самым и объясняют здесь расцвет клановости.

Не отвергая полностью данные характеристиSки, сделаю уточнение. Напомню, что тувинцы по основам хозяйственно-культурной жизни относятся к номадам - кочевникам.

Государственность для кочевников была весьма противоречива во все периоды их истории . Специфика скотоводства, как утверждают ученые, предполагает рассеянный (дисперсный) образ существования. Скот нельзя было накапливать до бесконечности (это зависело от возможностей ландшафта). Кроме того, независимо от состояния скотовода, в любой момент природные катаклизмы могли уничтожить весь его капитал, а внешние притеснения могли привести к массовым, далеким откочевкам. Отсюда: в кочевых обществах столь мала была роль правителей, по сравнению с системой управления оседло-земледельческих обществ. Стабильные кочевые империи возникали лишь во времена, когда кочевники объединялись для военных походов с целью обогащения.

В целом политические связи между племенами и органами управления степного мира не были чисто автократическими, жесткими. Они были гибкими и не укладывались строго в рамки концепции восточной деспотии. Сама внутренняя логика развития кочевых культур не подразумевала обязательно усложнения, неизменного перерастания локальных сообществ в одно большое общество. Поэтому значительная историческая роль кочевников на мировой арене осталась в средневековье, исчерпала себя со времен монгольской империи чингизидов. Номады не изменились сами, поэтому не смогли окончательно подмять под себя мир. Все произошло наоборот. С Нового времени условия стали диктовать оседлые цивилизации.

Не случайно, к примеру, кочевые племена Тувы, Монголии были поглощены в XVIII в. империей Китая (маньчжурской династии). Однако, два века китайского господства прошли «поверхностно» для культуры и общества номадов указанных территорий. Провинции рассматривались Китаем лишь как сырьевые кладовые, из которых выжимались материальные ценности. Собственно внутренняя социальная жизнь регионов оставалась без изменений. Поэтому к ХХ веку Тува, как и Монголия, подошла без кардинальных изменений в социальной жизни, в своих культурных ценностях. Разумеется, общества не были абсолютно застывшими, они развивались, но изменения в них шли медленно, вызревая эволюционным путем. Новации ХХ века не смогли полностью изменить культуру, они лишь трансформировали их.

Слияние с окружением

В качестве сохраненной ценности тувинской культуры следует, прежде всего, назвать ценность локального сообщества – рода, племени.

Родоплеменное деление в Туве сохраняло свою актуальность даже тогда, когда маньчжурскими порядками с целью упорядочения системы сбора дани здесь была проведена административная реформа, и край был разделен на административные единицы. Территориальное деление получило свое распространение. Недавняя замена понятия «район» на «кожуун» («хошуун») в постсоветском административном устройстве Республики Тыва прошла под знаком возвращения к традиционным порядкам. Территориальная идентичность слилась в массовом сознании с родоплеменным, точнее – нашла основу в нем. Для тувинцев до сих пор актуальна принадлежность к родам и к кожуунам, с их помощью они идентифицируют себя в рамках республики.

Советская власть не смогла отменить эти признаки, ей не хватило для этого времени. Новые поколения Тувы, получившие образование в СССР, в большинстве сохранили идентификационную привязку к локальным корням. Ведь были живы поколения родителей, социализировавшихся в традиционной среде. А кочевой социум – это сумма сообществ коллективистов, в которых не поддерживаются идея автономности личности, выделение индивидуальности и самостоятельность выбора.

Кроме того, надо подчеркнуть, что здесь не социальный социум, а социоприродный. Ценность рода подразумевает его слияние с природным окружением. Группы организованы для хозяйственной деятельности, направленной на получение продуктов от природы. Обществу кочевников в принципе было сложно объединяться, ведь множество его локальных миров решало свои внутренние задачи, не направленные на общие надгрупповые цели. Общество было обращено на окружающую среду, на приспособление к природе, соответственно признавало верховенство именно ее, а не человека. На этом строилась и религиозная картина мира шаманистов.

Буддизм, пришедший в Туву в XVIII веке, укрепил в массовом сознании идеи терпимости, соподчинения, смирения.

В советский период кочевая культура во многом перенесла старые представления на новые понятия, названия, должности. Патриархальность, иерархичность партийной власти в тот период были сходны с принципами отношений в традиционном обществе. Поэтому культурные ценности кочевников продолжали существовать за социалистическими порядками и прорвались наружу во время анархизации, архаизации (восстановления древних, варварских обычаев – ЧЛ.) общества в 1990-е гг.

Заложники стиля

Нынешняя фактическая разобщенность, сохраняющиеся традиции социоприродности и религиозности, традиций терпимости, смирения стали основанием для доминирования одного локального сообщества – клана – над другими.

Разумеется, подобной задачи как таковой не стояло в 1992 году ни у президента, ни у его окружения. Процессы стали протекать по сценарию, очерченному традиционностью.

Руководство не смогло преломить ее вмешательство, так как не имело достаточной воли и понимания того, что регион надо не только вывести из кризиса, но и повести его по принципиально иному пути развития. Власть оказалась заложником своего стиля правления, ведущего начало в партийных номенклатурных порядках, и традиционности порядков, протянувшихся красной нитью от старой Тувы сквозь весь ХХ век до сегодняшнего дня.

Одной из первых задач для руководства республики в начале 1990-х годов стало урегулирование неровной политической ситуации в Туве. Но единой централизованной системы государственного управления не было по всей России, каждый из регионов вынужден был сам решать свои внутренние проблемы. В том числе для укрепления своих собственных позиций элите необходимо было найти финансовую опору, пересмотреть ресурсы своего региона. Либеральный характер реформ по всей России привел к тому, что в анархическом обществе началась новая перекройка собственности. Достаточно быстро проблема накопления капитала из разряда общественных региональных задач стала делом личным для элиты, слилась с проблемой жизнеобеспечения самого руководства, созданием финансовой опоры для своего политического авторитета в анархическом обществе. В Туве к проблеме личной капитализации «первой семьи» это привлекло и лиц, не имевших кровнородственных оснований для объединения с ним. За пятнадцать лет клан разросся и пустил корни во всех ветвях власти в Туве, обретя также союзников и среди представителей российских олигархов.

Интересы сохранения своего имущественного и социального положения теперь диктуют необходимость удерживаться у власти любой ценой. Для политического обоснования этого элита формирует мифы о безальтернативности власти (идея такая: «только мы способны привести республику к процветанию, наши оппоненты только – к разрушению»), о медленном, но неуклонном экономическом развитии Тувы. Достижением внутренней политики правящая элита Тувы называет, прежде всего, политическую стабилизацию. Разумеется, стабилизация является важнейшей предпосылкой для развития, но очевидно, что четко сформулированной стратегии по выводу региона из депрессии власть не имеет. До недавнего времени вместо пристального внимания к производственной, хозяйственной деятельности субъектов экономики, правительство фактически было больше занято расстановкой прав по административному управлению республикой, то есть, по сути, рокировкой сил клана. Интеллигенция это видела, понимала, но основная часть населения до сих пор политически не зрела и апатична. Общество в том виде, в котором оно находится ныне, сложилось в результате стихийных процессов. Посмотрим на расстановку сил в нем.

Стихийный бал

Сравнение данных двух Всероссийских переписей населения 1989 и 2002 годов показывает, что численность жителей Тувы за этот период сократилась на 3 тысячи человек и ныне составляет чуть более 305 тысяч человек.

Отток населения из Тувы в постсоветское время превысил приток. Причем, большую часть мигрантов составляют представители некоренного населения – специалисты различных отраслей. Доля горожан впервые за всю историю Тувы превысила половину численности населения (51,5%). Главным пунктом внутренней миграции сельчан стала столица республики – Кызыл. Причина этого «исхода» в город – нищета сельчан, отсутствие работы в селе.

По результатам социологических исследований, предпочтительной работой для себя жители коренной национальности Тувы называют привычные виды деятельности, связанные с традиционными животноводством, промыслами. Но для полномасштабного восстановления животноводческого скотоводства отсутствуют условия: не работает система государственных гарантий, налоговых льгот, а также безопасности (кочевья периодически подвергаются нападениям скотокрадов, нередко вооруженных). Масштабы безработицы растут, так как сокращается и спрос на рабочую силу в пришедшем в упадок производстве. По Туве наблюдается рост числа образованного населения, но качественные характеристики трудовых ресурсов Тувы (образование, квалификация, навыки) в целом пока не соответствуют требованиям периода экономических реформ. Наибольшая часть специалистов Тувы сосредоточена в отраслях непроизводственной сферы, в особенности, в просвещении, здравоохранении и управлении. Доля предпринимателей среди экономически активного населения Тувы составляет одну десятую. Среди них: и те, кто открывает свое дело, и те, кто нанимается к ним. Долю же «новых тувинцев» (нуворишей – новых богачей) правительство вовсе подсчитать не может.

Очевидно, что с подобным распределением сил невозможно выйти из дотационности, оторваться от зависимости от федерального центра. Социальный потенциал республики в нынешнем перекошенном виде сложился без особого вмешательства государства. На стихийное складывание сил в значительной мере повлияли трансформированные традиции кочевого народа. Как это произошло?

В научной литературе есть объяснение того, почему советский период реформирования не казался тувинцам таким разрушительным, как период 1990-х годов, почему он находил тогда объяснение в массовом сознании. Уничтожение класса богатых и проведение политики социального равенства здесь были восприняты как воплощение идеи справедливости. Ведь тувинцы всегда считали, что от природы все могут получить ровно столько, сколько полагается для безбедной жизни, но не больше.

Те, кто владели большим имуществом, не вписывались в такой порядок вещей. И хотя при экспроприации порой под одну гребенку попадали и сами бедняки, тому было оправдание: пострадали все поровну, значит, так природа распорядилась. Социальная политика оправдывалась, так как сопровождалась общим экономическим подъемом, ростом благосостояния, предоставлением бесплатного образования, рабочих мест, развитием профессиональных видов национального искусства, организацией медицинского обслуживания. Государственные гарантии представлялись как забота старшего о младших.

Недостатки подобной политики очевидны. Патернализм (покровительство старшего по отношению к младшему, забота о подопечных – ЧЛ.) поддержал идеалы общинников, но при этом заглушил способность к налаживанию эффективной экономической деятельности животноводческих хозяйств в условиях полной самостоятельности, которая у них была.

Эффективная хозяйственная деятельность всегда была проблематичной для кочевой культуры, так как по своему характеру она является собирающей, а не возделывающей, перерабатывающей, как земледельческая. Здесь человек не покоритель природы, а ее сын. Не возделыватель, а получатель. Трудовая мотивация чабана не столь активная, как у земледельца. А советский патернализм привел к тому, что тувинцы во многом не просто утеряли навыки коллективной работы с ресурсами природы, но и в массовом порядке разучились опираться на свои силы и обеспечивать себя.

Ренессанс кайгалов

Тувинские сообщества – роды, которые могли бы снова выступать как весомые экономические единицы, уже давно разбиты.

Часть их представителей получила образование, пополнила собой ряды работников нового производства в советской Туве (добывающих комбинатов, заводов, фабрик), часть перешла в статус интеллигенции – непроизводственного сектора экономики. Часть – осталась в селе.

Вместе с бывшими «производственниками», оставшимися не у дел после производственного кризиса, остановки комбинатов и заводов, лишения рабочих мест, им всем трудно в массовом порядке вернуться к традиционному животноводству по ряду причин. В том числе: сошел на нет ветеринарный контроль над скотом, нет регулярного медицинского обслуживания для хозяйств, нет системы разъездной торговли для отдаленных стоянок, трудно приобрести необходимые для быта кочевников войлочные юрты. Малыми семьями в селе можно только прокормиться, но не производить с избытком, тем более выходя со своей продукцией на рынок.

Традиции собирательства ныне трансформировались в массовое распространение наиболее доступного, но преступного вида деятельности – сбора дикорастущей конопли на продажу наркоторговцам.

Сдерживающим фактором для обращения к традиционному животноводству стало также распространение такой формы преступности, как скотокрадство. Вместе с другими видами криминальной деятельности он тоже находит свои истоки в старой традиционности тувинцев. Если продолжить логику мысли о гармонии тувинской картины мира с равномерным распределением материального богатства среди людей, процесс имущественного расслоения в постсоветское время снова нарушил этот порядок и привел к ренессансу института кайгалов – скотокрадов, причем в искаженном, анархическом виде.

Традиции скотокрадства были связаны с представлениями о природе собственности. Первые переселенцы из России, а также путешественники вообще считали, что тувинцам свойственно воровство. Однако, у самих тувинцев воровство как таковое отсутствовало, в традиционной бытовой культуре даже отсутствовали запоры на дверях.

Подобная противоречивость вытекает из разных культурных представлений. Для тувинцев воровство бывает несправедливым и справедливым. Последним может быть назван отъем имущества у богатого. Тем самым кайгалы выполняли функции перераспределителей собственности, уравнителей людей. Их деятельность находила поддержку и понимание у бедняков. Это способствовало оформлению субкультуры кайгалов.

Современные социальные процессы возродили эту субкультуру и способствовали расцвету в целом преступности. Но теперь скот и другое имущество стали отниматься не только у тех, у кого их много. Объектами нападения становятся все хозяйства, все семьи. «Нео-кайгалы» трансформировались до уровня вооруженных преступных группировок. Эта криминальная волна с 1990-х годов стала накатываться на соседние регионы проживания скотоводов в Монголии, схлестнулась с ее аналогичными группами скотокрадов и до сих пор является главной причиной тувино(российско)-монгольских местных конфликтов.

(Окончание в следующем номере)