Почему мы так мало любим друг друга?

Накануне ей приснился сон. Цветной. Она бежит, раскинув руки, навстречу ветру. И нет этой мучительной боли в ногах и во всем теле. Впервые за много-много дней. Она бежит, как летит, раскинув руки. А над ней голубое-голубое небо. И ощущение огромной радости. И безмерного счастья. Она проснулась с улыбкой: какой хороший сон.

Это был последний сон в ее жизни. 9 октября ее не стало. Надежда Кирова, собкор «Центра Азии» в Абакане, член Союза журналистов России ушла из жизни после тяжелой болезни со страшным названием: рак.

Вот уж поистине: если судьба начинает испытывать, то испытывает самых лучших, самых добрых и светлых.

Именно такой и была она. Любившая всех своих подруг и их детей, не забывающая об их днях рождения и днях ангела (а мы об ее днях рождения порой забывали), оставившая каждому на память с любовью связанную или сшитую вещь – у нее были золотые руки. Для каждого у нее находилось доброе слово, внимательное участие. Даже когда ей самой было очень и очень трудно, она поддерживала других.

Два года она мужественно боролась с болезнью. И верила: победит. А судьба, истерзав операциями, химией, капельницами, все проверяла ее на твердость и любовь. Она хоронит маму, потом трагически погибает муж Сергей. И ни одного упрека, ни одного стона. Даже когда сталкивалась с равнодушием и черствостью. А с этим в последние годы жизни она столкнулась в полном объеме.

Помню, год назад пошли вместе в абаканскую больницу: маячила смутная надежда, что все-таки, как и положено по закону, компенсируют затраты на выписанный онкологом дорогостоящий курс лекарств – около девяноста тысяч, ради покупки которых старшему сыну Максиму, простому компьютерщику, пришлось влезть в огромные долги, взять кредит в банке. А ведь предстояли еще новые и новые траты на лечение.

Главврач долго рассказывал нам о финансовых проблемах российской медицины в целом и абаканской в частности, из-за которых они не могут обеспечить онкологических больных необходимыми дорогостоящими препаратами, несмотря на имеющиеся медицинские полисы. А потом дал душевный и практичный совет: «У нас тут один сын, чтобы купить лекарства отцу, свой «Мерседес» продал». У нее «Мерседеса» не было. У сына тоже.

У нее была только половина неблагоустроенного домика на земле. В этом домике с радостью и душевным теплом принимали всех друзей из Абакана и Тувы, где она жила много лет: мы вместе тогда, горя идеями сделать этот мир лучше, работали в газете «Молодежь Тувы», в Кызыле родился и ее младший сын Сема.

В этом абаканском домике не было мягкой мебели и музыкальных центров, дорогой аппаратуры. Но были книги. Была теплая русская печка. Еще был огородик и садик. И цветы. Собака Рекс и кошки. Она очень любила все живое. В мае, когда уже трудно было ходить, она посадила в корзинку котят кошки Мули и понесла на базар. Там стояла, пока не раздала всех. Написала мне в электронном письме радостно: всех удалось устроить в хорошие руки: серенького взяла маленькая девочка – уговорила маму, беленького – чета молодоженов – очень милые, хорошие ребята.

 У нее все люди были хорошие. Даже если кто-то обижал, она не судила, не копила зла. Старалась понять.

И материалы в газету тоже писала такие же. Для своей авторской рубрики о жизни Хакасии «У наших соседей» старалась отобрать добрые, светлые новости, писала о таких же светлых людях: женщине, воспитывающей бездомных собак, мастерицах-рукодельницах и художницах. О новой выставке, премьере. О новом храме и часовне. О страшном, тяжелом – убийствах детей рожденных и нерожненных – (абортах) писала с душевной болью: люди, одумайтесь.

Она сообщала свои добрые новости, даже когда силы стали убывать с каждым днем и уже невыносимо трудно было сидеть за клавиатурой компьютера. Последний ее материал был опубликован в «Центре Азии» 1 июля.

Она отвечала и за выпуск детской православной газеты «Лампадка», выходящей при Абакано-Кызыльской епархии. Очень радовалась успехам своих юных православных корреспондентов, гордилась, что одна из них с блеском поступила в Томский госуниверситет на факультет журналистики: комиссия высоко оценила представленные ее воспитанницей на творческий конкурс публикации из «Лампадки».

К вере она пришла уже в Абакане, ее ценили и уважали в епархии. Она всегда молилась за всех своих родных, за своих друзей, их детей, за близких и дальних. И ставила за нас свечи в храмах, зная, что мы в своей бесконечной суете можем сами и не сделать этого. А мы думали, что сами преодолели свои горести, не понимая, что помогают нам ее участие и ее искренние молитвы.

 В начале августа, глядя на ее страдания с улыбкой на лице, я спросила: «Надя, что дает тебе силы?» Она ответила: «Вера».

И еще сказала: «Знаешь, я вот теперь постоянно думаю: многое не успела сделать. Вот сейчас бы раскинула руки и прижала всех-всех к сердцу. Чтоб всем было тепло и хорошо. Почему мы так мало любим друг друга? Почему стыдимся или не успеваем дарить любовь?»

В конце августа она стала матушкой Анной. Сам владыка – епископ Абаканский и Кызыльский Ионафан пришел в ее маленький домик и постриг в монахини. Когда я увидела свою Надю в черном монашеском облачении, то сначала не узнала ее, показалось, что это кто-то чужой и совсем далекий. Но это была все та же она. В перерывах краткого облегчения между уже самыми сильными обезболивающими уколами (вот это – последнее – облегчение медицина наша делала уже с пунктуальной четкостью: добрые милые медсестры приезжали через каждые шесть часов) она так же пыталась улыбаться и сказать доброе слово. И даже как-то испуганно и смущенно воскликнула, когда одна из соседок упала перед ее кроватью на колени, прося благословения: «Что ты, что ты, встань, встань!»

Я не успела проститься с ней: собиралась приехать 11 октября, ее не стало девятого. Я успела только на похороны...

Ее отпевали в старом абаканском Свято-Никольском храме, который она так любила. Горели свечи, пел церковный хор. Она лежала в гробу с закрытым лицом – так положено для монашеского сана. Сначала нас, крещеных, но не знающих всех церковных правил и обрядов коллег и друзей, это удивило. Но потом мы поняли: так лучше, пусть она останется для нас живой. Такой, как на этой фотографии – из ее авторской рубрики в газете, из книги «Люди Центра Азии», куда вошло и ее интервью с владыкой Ионафаном.

Ее хотели похоронить в монастыре, но похоронили на кладбище рядом с отцом, которого она потеряла в детстве, и мужем, которого потеряла год назад. Так просила она. Над могилой – высокий деревянный крест с надписью:

«Монахиня Анна (Кирова-Фукалова) 19.05.58. – 9.10.05.»

Она прожила сорок семь лет.

Говорят, что Бог рано забирает к себе лучших. Но как же мы будем без них на Земле?

Почему мы так мало любим друг друга? Почему стыдимся или не успеваем дарить любовь?

 …Накануне ей приснился сон. Цветной. Она бежит, раскинув руки, навстречу ветру.

И нет этой мучительной боли в ногах и во всем теле. Впервые за много-много дней. Она бежит, как летит, раскинув руки. А над ней голубое-голубое небо. И ощущение огромной радости. И безмерного счастья. Когда-то, в далеком девяносто втором, когда все мы были молоды, она так говорила со страниц газеты об этом ощущении счастья: «Петь хочется, слагать гимн жизни, благодарить мир, что все кругом: земля, небо, деревья – не исчезают».

Она проснулась с улыбкой: какой хороший сон…

г. Абакан