газета «Центр Азии» №21 (27 мая — 3 июня 2005)
Рассказы детей войны

МНЕ НРАВИЛИСЬ «СВЕТЛЯЧКИ» ОТ ПУЛЬ

27 мая 2005 г.

Мы с мамой в 1944 году, г. Москва.Война застала нас в Москве. Мама, Наталья Николаевна Антипина, в 1940 году закончила Московский педагогический институт, работала в школе. Папа, Григорий Матвеевич Тапханаков, трудился в Коммунистическом университете трудящихся Востока, который закончил в 1929 году.

20 июня 1941 года мне исполнилось пять лет. 22 июня мы собирались пойти в зоопарк. Припозднившись, садимся за стол завтракать…Черная тарелка на стене объявляет войну. Родители спешат на работу…

Еще через день, в три часа ночи – первая воздушная тревога (потом оказалось – учебная).

* Решено вывозить детей из Москвы на лето. Мама и папа пропадают на работе. В институте собирают 30 детей детсадовского возраста и везут нас в Северный речной порт. Мы с двумя воспитательницами плывем по каналу «Москва-Волга» в Калинин (Тверь). Привозят под Калинин в домик, в окнах которого уже выбиты стекла (бомбежка!), спим мы на соломе. По-моему, мы почти ничего не едим и оторваны от внешнего мира. Скольк У нас в гостях – бабушка Феврония Власьевна Антипина, воспитавшая десять детей. У нее за спиной – моя мама, рядом с нею в военной форме – ее брат Виктор, выпускник военного училища, он погиб на фронте, и мамина сестра Антонина, Москва, 1941 год.о это длилось, я не помню.

Папу в это время отправляют со студентами-иностранцами в неизвестном направлении. Маме поручают 300 школьников и отправляют в Рязанскую область.

* Дальше в моей памяти – вагон с тяжелоранеными бойцами. Нас, уже ослабших от голода, втискивают во все проходы, едем стоя до Москвы среди стонов и бреда перебинтованных солдат. В Москве 28 детей быстро разбирают родители, а мы с мальчиком Юриком остаемся в папином институте (пока его не разбомбили), одна из воспитательниц бегает с нами в бомбоубежище и на станции метро «Маяковская», «Арбатская» (старая).

* Бомбят каждую ночь, и мы спим на «Маяковке». Днем иногда, если не бомбят, гуляем на бульваре. Видим, как девушки в военной форме носят и закрепляют на Тверском бульваре серебристые аэростаты, и они ночью парят над нами, преграждая путь бомбардировщикам. Мама потом будет с содроганием слушать, как мне нравились «светлячки» (трассирующие пули), сыпавшиеся на нас с неба, шарящий по небу свет прожекторов, красивые разрывы ракет.

Дальше яркая вспышка: сижу на скамейке у подъезда, у меня в руках бумажный пакетик с печеньем, а рядом на коленях стоит и плачет моя мама.

* Детей и учреждения возвращают в Москву. Затем – массовая эвакуация. Папе дают два часа на сборы. Не работает метро, стоят трамваи, люди покидают Москву на машинах, пешком, берут штурмом поезда. Мы почти бегом добираемся до Курского вокзала, где далеко от перрона стоит наш товарняк.

* В вагоне темно, мы сидим с мамой на чемоданчике. Засыпаем… Потом – бомбежка. Ночь, открыта огромная дверь вагона. Состав изогнулся дугой, и мне хорошо видно, как горят соседние вагоны. Слышны крики. Папа, перебегая от вагона к вагону, получил тяжелую контузию и навсегда оглох на одно ухо. Мама и студенты всю ночь носят раненых на маленькую станцию рядом…

Очень медленно мы движемся на восток, пропускаем на запад составы, подолгу стоим в поле, ночами уже очень холодно, разводим костры (даже в вагонах), собираем хворост. На станциях нам приносят кипяток, стараемся согреться, зарывшись в сено. Ташкент встречает «выковыренных» (так нас будут называть местные русские) слякотью, дождем, переполненностью. Едем дальше, в Фергану.

* Недели две родители ищут комнатку и чудом находят (в ней – тумбочка, кровать для них и маленькая для меня). Папа, как всегда, начинает переводить и читать лекции, а мама работает в госпитале, я хожу в детский сад, где мне доверяют вышивать для фронтовиков сложные рисунки, переведенные из детских книжек.

На многих из нас набрасывается малярия. Глотаем горчайший хинин. Папе особенно достается, приступы его трепали еще долго после Средней Азии. Все мы живем военными сводками, я внимательно изучаю «Правду», так как провожу много времени дома из-за разных болезней.

* В октябре 1943 года институт возвращается в холодную темную Москву. Студенты приступают к занятиям, детских учреждений еще никаких нет, мама работает лаборанткой в особом секторе. Помню, мы подолгу стоим в очередях за хлебом, продуктами (все по карточкам). Электричество включают только с 19 до 21 часа.

* Весной 1944 года папа получает ведерко картошки, мы едем в парк Сокольники, там всем институтским выделены маленькие участки. Мы бодро закапываем нашу картошку на склоне у маленького ручейка, и у нас остается свободной больше половины участка.

Идем к соседям консультироваться. Оказывается, картофелину нужно разрезать, да не пополам, а на части с глазками. С трудом находим закопанное и уже сажаем по правилам. Уродилась ли наша картошка – не помню.

* Как-то папа привел к нам худенького, шустрого парнишку. Его поймали на вокзале, он заявил, что отец его – секретарь ЦК ТНРП. Это был Валентин Тока, он пытался убежать на фронт. Папу посольство попросило забрать пока беглеца к себе. Мама ушла на кухню готовить все ту же картошку, а в сахарницу высыпала весь месячный паек на троих, штук 10 соевых конфеток. И мы не смогли удержаться, по одной быстро все слопали. Потом Валентина отослали с кем-то в Туву.

* В сентябре 1944 года, наконец-то, открываются школы, я иду в первый класс, но почти все время болею. Папа в это время интенсивно работает, в том числе переводчиком тувинской делегации на переговорах о вступлении ТНР в состав СССР. После вхождения Тувы в состав СССР решено всех студентов-тувинцев послать учиться в Кызыл. Папу командировали на работу в открывающуюся областную партийную школу. Мы едем в Туву.

* Помню переполненный зал Дома культуры: шла какая-то областная конференция. Я выхожу на сцену в больших валенках и тоненьким своим голоском громко декламирую еще неизвестное в Туве длинное патриотическое стихотворение «Мороз и морозец». Читаю его и в партшколе. Потом меня записывают на радио. Бабушка, все мои родственники с удовольствием слушают о победе крепкого русского мороза и народа в войне.

* Весна 1945 года. Как-то утром слышу неожиданный отчаянный крик мамы: «Победа!». Бегу к ней, они обнимаются с бабушкой, мы вместе плачем и смеемся...

Из большой нашей кызыльской родни вернулись с фронта два старших маминых брата Иван и Александр, два раза бежавшие из плена (они прошли и первую мировую, и гражданскую войну). Сын третьего брата, Иван Васильевич Антипин, кавалер ордена Красной Звезды, всю войну был водителем, возил генерала. Участвовал в Параде Победы, швырнул фашистский штандарт к подножию Мавзолея.

Четвертый мамин брат, Леонид, работал на секретном заводе в Красноярске. Вернувшись после войны в Кызыл, был начальником автотранспортной конторы. Муж младшей сестры, Егор Николаевич Захаров, вернулся с войны без ноги.

Пропал без вести Геннадий Николаевич Антипин, пятый из братьев. Мама писала в архивы, но безрезультатно.

Не вернулись с войны мужья старших маминых сестер – Илья Ширинкин и Федос Леонтьевич Мельниченко, народный судья. Вдова второго получила похоронную и на мужа, и на старшего сына Александра.

Погибли на войне мои двоюродные братья Леонид Александрович и Виктор Васильевич Антипины, Александр Федосович Мельниченко. Много погибших и в алтайской ветви маминого рода.

Вот какой ценой досталось нам наша победа!

Прим. ред.: Гера Григорьевна Барская (в девичестве Тапханакова) родилась в Москве в 1936 году. В Туве жила с конца 1944 по 1954 год. После окончания МГУ много лет работала литературным и музыкальным редактором в Москве.

Гера БАРСКАЯ, г. Москва
http://www.centerasia.ru/issue/2005/21/133-mne_nravilis_svetlyachki_ot_pul.html