КАК БУДТО ЗНАЛ, ЧТО ПРОЩАЕТСЯ НАВЕКИ

Лето 1941 года. Подмосковная железнодорожная станция Домодедово. Мне три с половиной года. Ночь. Наша семья: я, мама, бабушка, а также семья хозяина дома, у которого мы снимаем квартиру, сидим, прижавшись друг к другу, в вырытой в огороде земляной щели и со страхом смотрим в темное небо.

Там скрещиваются лучи прожекторов и со страшным воем носятся немецкие самолеты. Вдруг свист падающей бомбы, грохот, взрыв. Бомба попала в дом, который был недалеко от нашего. Даже в темноте видно как вверх летят, бревна и все то, что осталось от жилого дома. Потом плач. Страшный плач.

* А до этого было беззаботное детство. Помню прогулки с бабушкой по домодедовскому лесу, «сражение» с мухоморами, затем отдых в деревне у другой бабушки и дедушки в Смоленской области, мед с дедовской пасеки. Помню, как родители возили меня в Москву, катание в метро, поездки на такси, плетеные соломенные кресла ресторана «Поплавок», где родители угощали меня какао в бумажных стаканчиках. Так жили многие мои сверстники. И вот всего этого не стало.

* Когда началась война, отец сразу ушел на фронт, хотя он работал электромехаником на московском военном предприятии и у него была «бронь». Эшелон отправлялся от станции Подольск Московской области. Призывников собрали в здании вокзала, и отец долго из окна второго этажа махал нам белой фуражкой, как будто знал, что прощается с нами навсегда. Мама в слезах поехала на работу. Уже действовали законы военного времени и с работы более чем на час не отпускали, даже если надо было проститься с тем, кто отправлялся на фронт.

* В первом письме отец писал, что долго пришлось носить гражданскую одежду. А так как много пришлось передвигаться пешком, то его белые, модные, по тем временам, туфли износились и пришлось даже какое-то время ходить босиком.

Но сейчас одели и обули и даже погрузили в эшелон. Писал, что «пороха пока не нюхал». Несколько раз их бомбили, но обошлось. Зная, что письма просматриваются военными цензорами, приписал в конце: «У нас на фронте ходят слухи, что командовать всеми вооруженными силами скоро будет лично товарищ Сталин. Мы этому рады. Он-то наведет должный порядок».

* Следующее письмо пришло из Ярославля. Отец писал, что ему присвоили звание сержанта, он учится «на истребителя». В то время истребителями называли или истребителей танков, или разведчиков-истребителей. После этого долго не было писем, осенью 1941 года мы получили похоронное извещение, командир полка и комиссар полка сообщали, что мой отец – Бурделов Валентин Константинович «погиб смертью храбрых в боях за социалистическую Родину».

* А между тем немцы все ближе и ближе подходили к Москве. Предприятия эвакуировались на Урал и в Сибирь, из служебных квартир выезжали работники заводов. Мы в эвакуацию ехать не могли, так как мама, Валентина Николаевна Бурделова была беременна. Она продолжала ходить на работу, была начальником военно-учетного стола завода им. Орджоникидзе. Учитывая все обстоятельства, завод предоставил нам служебную квартиру на станции Бирюлево Московской области.

* В Бирюлево мы жили в многоэтажном доме с общим коридором, общей кухней с газовой плитой, с общим коридором. Окна заклеены бумажными полосами крест-накрест. По вечерам и ночью в комнатах, в коридоре и на лестничной площадке горят только синие лампочки. Где взяли столько синих лампочек – не знаю. Сейчас нет войны, но в Кызыле – столице республики, чтобы сменить перегоревшую лампочку в подъезде, надо ждать неделю, а то и две, тогда как в захолустном поселке Бирюлево в войну это делалось мгновенно.

По сигналу воздушной тревоги жители домов перебирались в бомбоубежища, а мы – малышня вместе с мужчинами оставались во дворе, чтобы посмотреть на воздушные сражения. Бирюлево не бомбили, немцы берегли бомбы для Москвы.

* Маме пришла пора рожать,её поместили в один из родильных домов Москвы. Она рассказывала, что находилась уже в родильном отделении, когда завыли сирены, послышались взрывы бомб, выстрелы зениток. Медики, забыв про свои обязанности, с перекошенными от страха лицами бросились в бомбоубежище. Слава Богу, нашелся один мужественный врач, который не побоялся остаться в родильном отделении, он и принял роды у мамы, несмотря на то, что за окнами продолжалась бомбежка. Вот так появился на свет мой младший брат Славка. (Кстати, через много лет сын моего брата родился под звуки артиллерийского салюта в честь присвоения Москве звания города-героя).

* Вскоре главный инженер завода, на котором работала мама, узнав от кого-то, что немцы вот-вот возьмут Москву, сбежал из города. Его поймали и расстреляли как дезертира. Его квартиру в центре Москвы, недалеко от заводской проходной, передали нам. Мы снова перебрались в Москву.

Улицы были перегорожены мешками с песком. Ходили патрули с винтовками. Было голодно, продукты выдавали по карточкам в небольшом количестве. Когда я проходил мимо столовой, то с большим удоволь­ствием вдыхал запах приготовленных блюд, но кушать их не приходилось.

* Потом мы перестали ходить даже в ближайшее бомбоубежище, понадеявшись на судьбу. И чуть было не поплатились за это. Бомбежка началась днем. Я был дома один, когда мимо окна нашей квартиры с душераздирающим воем пронеслась немецкая бомба. К счастью, она не разорвалась, но воздушной волной выбило и стекла, и раму. Я перепугался так, что какое-то время боялся смотреть в сторону окна.

После этого случая мама решила эвакуироваться с последним эшелоном завода. Мы ехали в теплом плацкартном вагоне вместе с руководством завода, в этом, можно сказать, заслуга маленького брата.

* На Урале, в маленьком удмуртском городке Сарапул, мы прожили до 1944 года. Я не знаю, как бы мы выжили без помощи местных жителей. Первое время, пока мы еще не устроились, хозяева – удмуртская семья – всегда приглашали нас за стол, когда садились обедать или ужинать. И все равно было голодно. Была в радость и морковка, и картофелина, о конфетах и сахаре мы и не мечтали в то время.

* Мама работала на заводе по 12 часов, бабушка нянчилась с моим братишкой. Я сам ходил с котелком в детскую молочную кухню за кашей для брата. Мне до сих пор неудобно перед ним: возвращаясь с кашей, я её по пути потихоньку пальчиком «уполовинивал». Кстати, молочные кухни работали исправно. А сейчас и войны нет, а кухня молочная в Кызыле давно не работает.

* Под Новый год советское правительство решило сделать детям подарки, причем, бесплатные. Помню, что в бумажном пакетике было яблоко, две мандаринки, две конфеты «Мишка на севере», два вкусно пахнувших пряника и 50 граммов сливочного масла. В Сарапуле было несколько пунктов, где раздавались подарки. Моя мама должна была контролировать их работу. Вспоминается морозный вечер, мы с мамой после работы обходим эти пункты и везде нас встречают жалобами: «Подарки разложили по пакетам и все равно остались лишние конфеты, сливочное масло, пряники. Что делать?».

Сейчас бы, пожалуй, к этим излишкам сразу же «приделали ноги». Совести у людей было больше?

* Однажды в окно постучала цыганка с традиционным предложением: «Давай погадаю!». За кусочек черного хлеба с кислым творогом она сообщила, что мой отец жив, но находится в плену. Мы ей тогда не поверили. Каково же было мое удивление, когда я, уже взрослым, получил уведомление из Министерства обороны СССР о том, что мой отец, Валентин Константинович Бурделов, умер в немецком концлагере. Однако «компетентные органы» никаких претензий никогда не предъявляли. Брат моего отца, Глеб Константинович Бурделов, командовал на фронте батальоном, затем служил в штабе самого маршала Рокоссовского, после войны руководил организацией ветеранов-фронтовиков в г. Грозном. Другой родственник по фамилии Бурделов во время войны был начальником разведотдела дивизии.

* Как только погнали фашистов на Запад, мы стали получать письма от родственников, оказавшихся на оккупированной территории. Узнали, что моего деда, Константина Лаврентьевича Бурделова, завуча одной из сельских школ Починковского района на Смоленщине, фашисты расстреляли за связь с партизанами и попытку организовать подпольную организацию из учителей школы. Его, как сообщили родственники, немцы привязали к столбу и натравили собак. Деревню фашисты, отступая, сожгли. Сожгли даже больницу вместе с находящимися там больными и ранеными, медицинским персоналом.

* Май 1945 года. Война закончилась. Об этом по радио почему-то объявили ночью, несколько раз. Наш многоквартирный дом просыпается разом. Кто-то кричит: «Ура!». Где-то начинает играть гармошка, плачут женщины. Утром узнаем, что сегодня, 9 мая – нерабочий день. Женщины идут в церковь и на кладбище.

***

…Я не претендую на первенство в конкурсе. Но решил написать, чтобы молодые знали, сколько горя и страданий приносят войны.

(Прим. ред.: Константин Валентинович Бурделов, пенсионер МВД. В Туве живет с 1965 года).