«УЕХАТЬ ИЗ МОСКВЫ В ТУВУ, ЧТОБЫ ЖЕНИТЬСЯ НА ТУВИНКЕ В МОСКВЕ»

Люди творческие, а особенно музыканты, похожи на существ из другого мира. Когда эти «ино-миряне» объединяются в семейные пары, получается прекрасный творческий союз. Чаще всего в союзе один дополняет другого (творец - исполнитель). Но бывает и два уникальных творца «в одном».

На этот раз мы отправимся в гости к весьма необычной семье. Два композитора: Оксана Тюлюш – композитор-теоретик и Илья Синкин – композитор-пианист. Выпускники Московской государственной консерватории (МГК) им. П.И. Чайковского – 2001 и 2003 годов. Свободные художники. Живут в Москве. Оба очень молоды. Имеют двух дочерей: семилетнюю Виту и полуторагодовалую Дарью.

Их можно назвать «творческими безумцами». Посудите сами. Кто еще согласится участвовать в эксперименте – почти экспромте, аккомпанировать авангардистке Сайын-Хоо будучи «глубоко беременной», то есть на седьмом месяце вынашивания ребенка? Оксана Тюлюш.

Кто еще решится посреди девственного леса близ Чадана (на фестивале живой музыки «Устуу-Хурээ») просить рояль, чтобы исполнить под звёздами классическую музыку публике, любящей фольклор? Илья Синкин.

Легендарный профессор Московской государственной консерватории, лауреат Государственной премии, Народный артист России композитор Альберт Леман, учитель первого тувинского композитора Алексея Чыргал-оола, незадолго до своей смерти в 1998 году дал Оксане такую характеристику: «Для музыкальных сочинений Оксаны Тюлюш характерны яркая образность, мелодическая, гармоническая изобразительность, индивидуальная самобытность творческих приемов, глубокое проникновение в тувинский национально-образный стиль, многообразие художественных намерений»; «Отношу О.В. Тюлюш к уникальным явлениям творческой одаренности».

«Музыкальный язык, которым пользуется Илья, – пишет о Синкине профессор МГК Владислав Агафонников, – очень современный и оригинальный. В его музыке много нестандартных идей, присутствуют интересные и неожиданные гармонии. Композиторский потенциал Ильи Синкина очень крепкий и сильный. Особо хочу отметить его, несомненно, очень яркий талант пианиста, данные от природы почти «рахманиновские» руки, прекрасную технику и профессионализм». Илья Синкин – стипендиат программы «Новые имена» (1996 г.), дипломант Есенинского конкурса молодых композиторов «Рябиновые грезы» (1996 г.).

При всем совпадении профессиональных занятий, степеней творческого сумасшествия и талантов, они очень разные.

Тувинка и русский. Уроженка Кызыла, выросшая в Овюре, и выходец из Санкт-Петербурга, выросший в Ульяновске. «Сова» и «жаворонок». Она любит творить в полной тишине. Он включает на всю громкость музыкальные записи; как это ни парадоксально, но это помогает ему сосредоточиться на своей музыкальной теме. Они страстно спорят почти по каждому поводу. Но это нисколько не мешает им уживаться друг с другом.

Миниатюрная Оксана называет мужа «зайчиком». Она при этом вскидывает голову, чтобы посмотреть в глаза высокому Илье. Он влюблен в жену так же, как в ее малую родину.

Именно Тува и соединила их. Путешествие Ильи автостопом до центра Азии в 2000 году так повлияло на студента консерватории, что он «положил глаз» на знакомую соседку по общежитию.

Когда друзья пытались выяснить у Ильи, почему же он соединился узами брака с композитором, тот ответил с юмором: «Я бы не женился на композиторе, если бы у нее не было таланта».

О том, какими извилистыми путями они пришли друг к другу, мы и говорили. Я нахожусь у них дома в гостях. Начинаем с истории Оксаны. Илья возвращается с работы в разгар нашей беседы и приготовлений обеда. Раскритиковав кулинарные замыслы своей половины, предлагает другой вариант меню и самостоятельно колдует у плиты. Дети зимуют в Бай-Хааке у бабушки – мамы Оксаны.

«ДЕТОЧКА, ГДЕ ТВОЁ ЗИМНЕЕ ПАЛЬТО»

– Оксана, быть продолжателем линии Альберта Лемана считается счастьем для национальных кадров Союза. Как ты попала на учебу к знаменитому профессору?

–Меня направил к Леману педагог из Казани, где я окончила в 1994 году средне-специальное учебное заведение.Сейчас смешно вспоминать, но я приехала в Москву, не зная адреса консерватории. На вокзале даже спрашивала у милиционеров: «А где здесь консерватория?» (смеется).

Выручило то, что у меня был телефон моей подруги, которая училась со мной в Казани, но уже переехала в столицу. Я ей позвонила, она мне объяснила, как добраться до консерватории.

И вот я нашла здание. Сижу на ступеньках лестницы, перелистываю свои нотные записи и жду неизвестно кого, ведь в лицо Лемана я не знала. Мимо меня проходил какой-то седой старичок. Это и оказался профессор Леман. Он был предупрежден, потому пройдя немного, вспомнил, обернулся и спросил: «Это вы та самая тувиночка? Ну что же вы сидите? Пойдемте в класс».

Стал слушать, как я играю. Первое произведение, второе. Он молчит, никак не реагирует. Я не пойму, то ли нравится ему, то ли не нравится. И вдруг он спрашивает меня: «Деточка, где твое зимнее пальто?». Я растерялась. «Езжай за своим пальто», – сказал он. И я поняла, что принята.

Правда в этот год немного опоздала с поступлением, но все равно забрала вещи. Сначала жила на квартире. Год готовилась. Почти каждый день ездила к Леману: на дом к нему в Орехово-Борисово или в консерваторию на занятия. Он занимался со мной, я помогала ему по дому, он ведь жил один, ему было лет 85.

На следующий год поступила с отличными оценками.

К Леману стремились попасть все, кто был из национальных республик. Специально ехали прямо к нему. Подход Лемана был самым правильным, другого даже не может быть.

– Как он занимался с будущими композиторами?

– Занятия у него проходили в форме творческой лаборатории. Мы собирались вокруг него, один за другим играли. Все слушали, обсуждали, анализировали. У каждого был свой почерк. Изучали, конечно, и классику. Но Леман хорошо знал и национальные культуры, поддерживал самобытность своих учеников.

– Хвалил?

– Очень редко. Но благодаря этому каждая похвала от него считалась показателем большого роста.

Однажды, помню, профессор дал мне задание написать для двух голосов десять маленьких пьес на одной страничке. Я пишу, приношу ему без конца, а ему все не нравится.

Больше полугода только этим и занималась! Варианты вертелись в голове уже все время: в транспорте, во сне… Замучалась (улыбается). Наверное, шестьдесят–семьдесят пьес ему принесла в итоге. И только после этого услышала от него: «Вот теперь это ТО».

Леман указывал направление, но идти по этому пути ты должен был сам.

Я у него проучилась четыре года. Думаю, что за это время сформировалась как композитор. После его смерти я занималась еще у Тихона Николаевича Хренникова и Татьяны Алексеевны Чудовой. Прошла в 2002 году факультативные курсы «Симфоническое дирижирование» и «Менеджмент в музыке».

НЕ ЗАСОРЯЮ СЕБЯ СТЕРЕОТИПАМИ

– Сколько произведений ты написала? Какие из них лучшие, на твой взгляд?

– Количества я никогда не считала. У композиторов нет таких строгих показателей. Есть, например, счет пьесам, сонатам, но это не значит, что первая соната на самом деле первая. Просто она названа самим создателем первой, так как именно в этом варианте он ее считает завершенной.

У меня написано много чего, но что-то я считаю удавшимся, что-то еще фрагментарным. Из готового у меня есть: скрипичный концерт (для скрипки с оркестром), пьесы для фортепиано, для оркестра, для разных составов ансамбля, вокальные циклы на стихи японских, испанских поэтов.

– Как ты сочиняла японское, испанское?

– Это мое понимание этих культур, не стилизация. В стилизации ты пытаешься подражать готовому. Я специально не слушала, скажем, японскую народную музыку, чтобы не засорять себя стереотипами. Подходила скорее художественно. Читала стихотворение и просто входила в образ.

– Но видимо при этом твои произведения отличаются тувинским почерком. Насколько явно проступает национальная основа творчества композитора, если он пишет классику или переходит на темы других культур?

– Да, это ощущается. Особенно если хорошо знаешь музыку разных народов, можно сразу определить «корни».

У меня есть подруга-хакаска, с которой мы учились в Казани у одного педагога. К сожалению, хакасы много из своей культуры утеряли, народная музыка у них представляет собой причудливую смесь с русскими традициями. Чисто своего у них не ощущается. Поэтому ее музыку педагог не понимал, говорил, что это что-то «австрийское», то есть непонятное. Сама хакаска это признавала, жаловалась мне.

Наша же тувинская музыка сразу слышна именно как тувинская. Она самобытна и оригинальна.

ВСЁ, ЧТО ПРИХОДИТ К НАМ, МЫ ПОДСТРАИВАЕМ ПОД СЕБЯ

– А есть какая-то градация, классификация музыки разных народов по степени её сохранения, самобытности?

– Есть, конечно.

– Где же тогда находится тувинская музыка?

– Думаю, что ее можно ставить на одно из первых мест.

Я училась в Татарстане – в республике с развитой культурой, где татары – доминирующий народ. И в консерватории изучали их музыку. Это удивительно, но очень редко можно услышать настоящую татарскую музыку. В основном, то, что там звучит, это смесь старого с двадцатым веком. Очень искажено советскими реалиями, всем вненациональным. Ведь у каждой народной песни свой ритм, своя форма, свое лицо. А там все в едином формате, они очень похожи. Сохранена только татарская пентатоника.

В тувинской же музыке влияние советского только чуть-чуть. Что-то советское проникало к нам, но в итоге так изменялось, что ничего первоначального почти не оставалось.

Тувинцы уникальны тем, что они не пытаются под кого-то подстроиться. Наоборот. Все, что приходит к нам, мы подстраиваем под себя. Мы не входим во что-то, а что-то впускаем в себя. Вот что интересно! Именно это не дает нам ассимилироваться.

– То есть в свете сказанного тобой на будущее тувинцев и тувинской культуры можно смотреть оптимистично?

– Да! Мне порой говорят, что тувинцев мало, спрашивают, нет ли проблем с вымиранием. Я отвечаю твердо: «Нет! Сколько нас было, столько есть и будет».

Другие народы пытаются подо что-то подстроиться, а тувинцы наоборот – реалии подстраивают под себя.

– Но в этом есть и большой минус, если иметь в виду общую проблему развития.

– Естественно. Но, по крайней мере, для музыки это большой плюс.

В Казани мои татарские педагоги тоже удивлялись нашей оригинальности. Они даже спрашивали: «Как вам удалось это сохранить? Какие меры вы принимаете? Может, у вас государственные программы?».

Меня эти вопросы удивляли, потому что для меня это просто жизнь. Родственники могли во время застолья петь, играть. В Туве мы на этом растем с малолетства. Не ходим все поголовно в специальные музыкальные школы, просто живем в этом. Если естественных процессов нет, то искусственные мероприятия никогда не спасут.

УЧИЛАСЬ, ПЛАКАЛАИ ДОКАЗЫВАЛА

– Ты все время упоминаешь о «татарском» периоде своей жизни. Ведь это школьные годы. Как ты попала в Татарстан?

– До седьмого класса я училась во второй кызыльской школе. При этом с 4 класса ходила в республиканскую школу искусств. Когда я была на летних каникулах в Овюре, мне пришла телеграмма от моего педагога в РШИ Зинаиды Константиновны Казанцевой с вопросом, не хотела бы я поехать на учебу в Казанское средне-специальное музыкальное училище при Казанской государственной консерватории.

Был специальный набор. Я не знаю тонкостей отбора. Помню только, что нас было четверо девочек из Тувы.

Прошли конкурс. Уровень знаний у местных детей был выше, но нас приняли. Видимо, рассматривали как эксперимент из другого региона.

– Все четверо закончили учебу?

– Нет, до выпуска дошла одна я. Мне было очень трудно. Первый год прошел весь в слезах. Все указывали на то, что я ничего не могу по сравнению с остальным классом. Я чувствовала себя никакой, это на меня очень давило, но при этом заставляло заниматься.

– Ты хотела доказать, что на тебе не надо ставить крест?

– Да. Кроме того, я не могла еще бросить и уехать потому, что осталась одна из тувинок. Мне казалось, что это очень плохо: ведь о тувинцах тогда будут говорить, как о слабых.

– В седьмом классе и уже боролась за честь своего народа?

– Наверное, это какая-то болезнь (смеется). Не задумываешься, не осознаешь, а просто делаешь упрямо.

Держалась изо всех сил, хотя очень хотела домой. Когда родители звонили, все время плакала. Они не выдерживали и предлагали вернуться, даже папа хотел приехать и забрать меня. Но как только они говорили об этом, я тут же с плачем кричала: «Нет! Я буду учиться!». Не разрешала меня забрать.

Постепенно шаг за шагом стало получаться. Меня стали хвалить, я поняла, что подтягиваюсь. Стала набирать и, в итоге, в десятом классе оказалась одной из лучших.

Может быть, даже лучше, когда перед тобой стоит цель и есть препятствия на пути к ней. Приходится перебарывать себя. Именно тогда и совершаешь прорыв. А когда все спокойно, размеренно, то и успехов особых не достигнешь.

«ШТУЧНЫЕ» СПЕЦИАЛИСТЫ

– После таких испытаний в Москве было легче?

– Да, намного. Уже была не борьба, а обычная учеба. Не стояло цели догнать кого-то через голову, а просто надо было совершенствоваться. Поступала в консерваторию на общих оснований, хоть и послеподготовки. Поблажек не делали, уже потеряло силу понятие «национальные кадры». Прошла с высшими балами без напряжения.

– Но во время учебы ты родила первую дочку. Это осложнило твою жизнь?

– Нет, потому что помогли родители – Анна Биче-ооловна и Владимир Дунзенмаевич Тюлюши. Они оба преподаватели физики и математики. Папа, к сожалению, уже умер. Я им очень благодарна. Если бы не родители, я бы просто не выучилась.

Меня Вита не сразу стала называть мамой. Но, взрослея, теперь тянется ко мне.

Вторая наша девочка тоже сейчас у бабушки, на новогодние праздники мы к ним ездили. Пока мы работаем здесь, в Москве, предпочли, чтобы наши дети были с бабушкой в Туве, в Бай-Хааке, где воздух чище, обстановка спокойней.

– Я знаю, что вы с Ильей довольно странными путями нашли друг друга. Расскажи, пожалуйста, об этом.

– Мы учились в одном заведении, жили в одном общежитии и были просто знакомы, как и все будущие композиторы. Нас ведь гораздо меньше, чем исполнителей. Мы – «штучный товар». Внимания особого друг на друга не обращали.

Однажды Илья меня стал расспрашивать о том, как лучше добраться до Тувы, если ехать автостопом. В летние каникулы 2000 года поехал. Добирался неделю самостоятельно. Походил там, посмотрел, побывал на фестивале «Устуу-Хурээ». Там виделись как обычные знакомые. Потом он вернулся в столицу.

Когда я возвратилась на учебу в Москву, вдруг на вокзале увидела его. Оказывается, он узнал у моих родных, когда и каким поездом я еду. Встречал меня. Очень удивил.

Только после этого и начались ухаживание. Потом поженились.

В ДОРОГЕ МОГУ И НЕ ПИТАТЬСЯ ВОВСЕ

Вернувшись в этот момент с работы, Илья согласился на «очную ставку» и представил свою версию «отувинивания».

– Илья, как получилось, что ты отправился в Туву автостопом? Что подвигло на такой подвиг?

– Начну с того, как я увлекся путешествиями автостопом.

Поступление в московскую консерваторию у меня было связано с большим стрессом из-за большого города, незнакомой обстановки. Пройдя по конкурсу, вернулся домой отдохнуть в июле, отметить свой день рождения.

Встретился с друзьями-однокурсниками из училища. Все остальные тоже с первого раза поступили в вузы разных городов.

Стало жалко, что мы расстаемся. Стал интересоваться, кто чем живет, как отдыхает. Раньше меня, кроме учебы, ничего не интересовало. А здесь меня увлекла идея поездок по разным регионам. Начал собирать информацию, читал книги, переписывался с разными людьми, готовился к путешествию на следующее лето.

После первого курса попробовал свои силы на маршруте до дома – до Ульяновска. Здесь важно принципиально не платить за дорогу, просто добираться на попутках. Доехал за 22 часа. Это рекорд, который у меня до сих пор держится.

Мне это очень понравилось. Правда, обратно возмущенные родители отправили меня нормально, на поезде.

Так и пошло. Намечал маршрут, ждал потепления, откладывал деньги на питание в дороге. Правда, могу и не есть совсем в пути по несколько дней.

Ездил таким образом один по разным местам. Это очень увлекательно, потом целый год вспоминаешь каждый день пути, подробности приключений.

Уже на второй год, в 1999-м, планировал поехать на дальнее расстояние, в Туву.

БУДТО ПОПАЛ В ФИЛЬМ

– Почему же именно в Туву?

Оксана (голосом заговорщика): – Наверное, все-таки из-за меня появилась эта идея?

Илья (с улыбкой): – Сейчас и до этого дойдем. Может, мне самому понятнее станет.

Оксана рассказывала о своей родине, описывала Туву очень красочно. Я начал учить тувинский язык. Ходил постоянно с листочками, на которых были записаны фразы. Приветствие учил, счет, пословицы.

Но в 1999 году поехать не смог, приболел, потом уже времени не было. Да и Оксана сама тем летом домой не ездила, ее бы в Туве не застал. Счастливая случайность.

Поездку перенес на следующий год.

– Какими путями добирался?

– Сначала поехал тем летом в Питер через Псков. Когда добрался до Невы, там были ливневые дожди, было скучно. Посидел два дня у знакомых. И решился поехать на юг. Слова ведь все уже выучил (улыбается).

В Москве немного отдохнул. Начал искать себе попутчика. У Оксаны тогда отец умер, она уже уехала. Одному ездить автостопом мне надоело, хотелось с кем-то делить впечатления по пути. Нашел одну девчонку, заядлую автостопщицу, расписал в красках праздник Наадым. Согласилась поехать, посмотреть.

По дороге обнаружили, что не все отмеченные в новейших картах трассы существуют на деле. И наоборот.

В Шушенском автостоп прекратился, опаздывали на праздник, который хотела посмотреть моя попутчица. Сели на автобус.

Ночью приехали в Кызыл. Все окружающее мне напомнило советскую Среднюю Азию, которую видел по фильмам. Народ совершенно другой, как из 70-х годов. Ощущение как будто попал в фильм. Кайф!

До сих пор не избавился от этого ощущения (хитро смотрит на Оксану).

Самое сильное впечатление у меня было от фестиваля «Устуу-Хурээ». Я был на двух фестивалях: в 2000 году и в 2003 году. Заметил, что люди изменились.

– В какую сторону?

– Трудно сказать, что в какую-то… Просто изменились. Чуть меньше удивляются. Дух денег проникает. На втором фестивале чаданцы выглядели как люди из 70-х годов. А на пятом стали уже более реальными. Общая обстановка сохранилась, а вот отношение людей поменялось.

– Чем еще тронула республика «из фильма»?

– Меня всегда завораживают горы. От них веет какой-то силой.

От истока Волги тоже чувствовал силу, бывал там во время путешествий. Даже не просто от самой реки веет силой, а также от людей, которых я там встречал. От девочки, у которой я как-то спрашивал дорогу, от старушек. Внешне вполне нормальные люди, ничего колдовского. Просто какая-то энергетика удивительная. И в Туве тоже сохранилось это.

Может быть, в Чадане среди изменений, которые я заметил, есть даже спад этой дикой, природной энергетики. Если бы жил там, то не заметил бы этих изменений.

– Оксана говорила, что ты хочешь жить и работать в Туве.

– Да, очень хочу. Москва – серый город, неинтересный. Не останусь здесь, уеду.

Оксана (возмущенно): – Что значит «уеду»? А я? Дети?

Илья (невозмутимо): – А вы со мной поедете.

 

г. Москва.

Фото автора и из архива семьи

О. Тюлюш и И. Синкина.

 

 

 

 

 

Фото:

1. Оксана и Илья за работой. г. Москва, февраль 2004 года.

2. Илья Синкин и Станислав Бэлза. Москва, 1996 год.