Илья ЗАХАРОВ: «Генетика пишет предысторию тувинцев»

Для одного из крупнейших российских генетиков – Ильи Артемьевича Захарова – тувинская тема стала частью большого научного творчества. Или, как он говорит, одним из трех достижений всей жизни.

 

А эта жизнь интересна и продуктивна. Он – доктор биологических наук, профессор, заведующий лабораторией сравнительной генетики животных Института общей генетики имени Н.И. Вавилова Российской Академии наук (ИОГен РАН), заместитель директора ИОГен РАН, член-корреспондент РАН. Из-под его пера вышло одиннадцать книг, около двух сотен статей. В том числе – последнее исследование о драматических судьбах его предшественников: «Николай Иванович Вавилов и страницы истории советской генетики» (Москва, 2000).

Общественность Тувы хорошо знает его по сенсационному открытию генетической близости тувинцев и америндов (аборигенов Америки), а также благодаря научному руководству над разведением в Москве тувинской овчарки.

Его лекции когда-то слушала заведующая кафедрой биологии ТГУ Урана Ондар, у него защитила кандидатскую диссертацию преподаватель ТГУ Чодураа Доржу, учится еще одна тувинская аспирантка. Он выезжал в экспедиции по Туве, собирал материал для работы, читал лекции в университете в Кызыле. Выступает на конференциях за рубежом с результатами тувино-американского открытия, публикует статьи по всему миру.

Профессор Захаров – не только лицо ученое, должностное, но и творческое, человеческое. Большой объем работ и обязанностей не мешает ему всегда сообщать о жизни наших четвероногих земляков в столице, предупреждать о датах собачьих выставок, охотно соглашаться на встречи, консультировать, давать советы, и, что самое интересное – самому, несмотря на свой авторитет, спрашивать, советоваться.

Как же коренной ленинградец, а с 1987 года – москвич, специалист по генетике начал заниматься Тувой так увлеченно, что теперь интересуется всем тувинским: историей, культурой, людьми? При встречах с ученым на выставках, а также в его рабочем институтском кабинете, меня давно занимал этот вопрос, хотя предысторию в общих чертах я знала.

На очередную встречу-разговор для «ЦА» генетик пригласил меня к себе домой. И не просто назначил время и ждал, а встретил с зонтом в дождливый весенний день на станции метро, чтобы я не заплутала по улочкам старой Москвы среди сталинских, хрущевских и брежневских домов.

От входной двери за нами по квартире принялись бегать две маленькие ласковые собачки: сопящий китайский мопс Флиппер с огромными влажными глазами навыкате и вертлявый йоркширский терьер Баська с игривой чёлкой в виде хвостика на лбу. Супруга с сыном были в отъезде на отдыхе, падчерица занималась в своей комнате.

 

В гостиной на стенах висят старинные семейные фотографии начала двадцатого века, а также две картины девятнадцатого века с портретами «пра-пра…бабушки и пра-пра… дедушки», доставшиеся по наследству прямому потомку.

На этом историческом фоне логично было лакомиться особенными «бабушкиными» куличами, отведать которых и пригласил хозяин.

– Илья Артемьевич, это действительно приготовлено по рецептам вашей бабушки?

– Да, она готовила замечательные куличи и специально еще при ее жизни мы записали рецепт. Теперь каждый год к Пасхе у нас куличи, жена научилась готовить.

– А рецепт этот секретный?

– Да нет, почему же… (улыбается). Мы охотно делимся со всеми.

– Тогда и я у вас тоже попрошу потом рецепт. Илья Артемьевич, как вы, коренной ленинградец, стали москвичом?

– Решил изменить место и направление своей работы в начале 1987 года. Это время было «перестроечным», и я вместе с Горбачевым пришел к выводу, что надо менять жизнь.

В Ленинграде я работал сначала в университете семь лет, окончил аспирантуру, преподавал на кафедре генетики. А потом, больше двадцати лет – в Академии наук. Организовал лабораторию радиационной генетики в физическом институте Ленинграда и ею заведовал. Это меня не вполне удовлетворяло. Среди физиков я не чувствовал себя на месте. Надо находиться в своей среде... Хотя лаборатория там была большая, у меня было 20-25 сотрудников.

– Чем вы там занимались?

– Я всю жизнь занимался только генетикой. Генетика – наука очень разнообразная, изучает самые разные живые организмы. Главным образом в лаборатории мы занимались микроорганизмами и мухами-дрозофилами – классическим объектом для генетиков, изучали их изменчивость, в частности, при действии радиации: как излучение влияет на наследственность.

После трех десятков лет работы на одном месте все уже стало надоедать. Хотелось перемен. Когда представилась возможность, я принял участие в конкурсе на вакантное место в моем нынешнем институте. И прошел. Сменил научное направление. Уже в Москве познакомился со своей будущей второй женой, и в конце 1987 года мы оформили брак.

Только сейчас стал задумываться о том, что смена обстановки для меня сложилась вполне благополучно. Далеко не всегда люди вписываются в новую среду. Мне это удалось. В последние годы преподаю и в Московском университете. Это для меня приятно и важно.

– Вы еще и заместитель директора Института общей генетики.

– Да, одиннадцать лет. Был утвержден на третий пятилетний срок. Правда, отказывался. Стало в тягость.

– Много обязанностей?

– Не то чтобы обязанностей… (задумчиво). Суеты.

– Как сменилось ваше научное направление в Москве?

– Вот у меня личный интерес к жукам, которых называют божьими коровками. Я начинал их изучать еще в Ленинграде. Там было как хобби, а здесь – это моя работа. Они даже жили у меня дома (кивает в угол комнаты, где размещался «коровник»). Мне удобнее было следить за моими питомцами дома. Лаборатория же изучает других животных, крупных.

– Чем вы кормили жуков?

– Они – хищники. Поэтому выращивал живой корм – тлю. В санузле нашего старого дома я укрепил стеллаж, выращивал ростки пшеницы, а на ней – тлю. Вот такую цепочку приходилось создавать.

– Как же тогда началось ваше увлечение темой генетики тувинцев и тувинских пород животных?

– Предыстория такая. Лаборатория сравнительной генетики животных фактически существует с 1930 года. Я всего лишь четвертый заведующий этой лабораторией. Она была организована прекрасным генетиком и хорошим человеком Янисом Яновичем Лусом. Он всю жизнь занимался, во-первых, сельскохозяйственными животными, а во-вторых, божьими коровками.

С конца двадцатых годов прошлого века Лус организовывал экспедиции по изучению домашних животных на окраинах Советского Союза. Первая экспедиция была еще до создания лаборатории – в 1926 году, в Киргизию. Впервые в научной литературе тогда он с коллегами описал гибридов яков и коров. Затем была экспедиция в Монголию. Во всех этих поездках Лус собирал материалы не только по домашним животным, но и занимался божьими коровками. Он описал монгольской вид коровки, который очень отличался от европейской.

Когда я возобновил знакомство с Ураной Ондар, она пригласила меня в Туву. Это меня заинтересовало, так как здесь я мог продолжить работы Луса.

Тува меня интересовала и в других отношениях… Если говорить о науке, то я поехал в первый раз в 1997 году с сотрудником, чтобы не только собрать божьих коровок для сравнительного изучения с монгольскими и европейскими, но и посмотреть на сельскохозяйственных животных, собрать образцы ДНК тувинских лошадей.

Перед этой поездкой я познакомился с молодыми дальневосточными учеными, которые занимались изучением генетики человека, применяя тонкие современные методы. Это муж и жена Мирослава Деренко и Борис Малярчук. Они защищали кандидатские диссертации у нас. Удивительно, но они работают в Магадане, где раньше всех освоили некоторые современные методы. Этого еще не было в нашем московском институте.

Они изучали в Магадане русских. Но это не очень удачная территория для изучения генофонда русского народа. Народы центральной и северной Сибири достаточно хорошо были исследованы учеными из Новосибирска и из Томска. А вот южные народы – алтае-саянские, в том числе тувинцы, в то время практически не были изучены. Мы договорились, что раз я поеду, то заодно соберу человеческий материал – луковицы волос, которые легко собрать и удобно транспортировать.

Таким образом, у нашей первой поездки задачи были достаточно широкие и разнообразные.

Кроме того, мы в Туве услышали о том, что здесь были интересные местные собаки. Проехав до Кара-Холя, искали и собак. Тогда мы нашли только одну старую, убедились, что их осталось очень мало, дальше продолжали поиски.

Поездка была успешной. Человеческий материал мы собрали. Мои коллеги за год изучили его и в 1998 году мы смогли опубликовать первые данные по изучению генофонда тувинцев. Материал по лошадям позже был опубликован в Ирландии. Там занимаются происхождением лошадей и сравнивают группы лошадей разного происхождения, начиная от Европы. Самой далекой восточной точкой для них была Тува.

Ну а я собрал еще и своих божьих коровок. Описал эти образцы вместе с Чодурой Доржу. Она успешно защитилась на этом материале.

– Получается, что вы изначально не ставили себе задачу выяснять генетические параллели тувинцев и американских индейцев?

– Нет. Мы просто занялись тувинской популяцией – генетики любят употреблять этот термин «популяция» применительно и к животным, и к человеку – потому что на генетической карте Сибири это было белое пятно. Было интересно получить данные.

Но когда весной 1998 года анализ был закончен, мои коллеги обратили внимание на необычно высокий процент американских генов, что было неожиданным. Этот процент был выше, чем у всех других азиатских народов! В первом же сообщении-публикации мы отметили этот факт.

Потом решили по мере возможности собирать человеческий материал не только в Туве, но и вокруг Тувы. Помимо магаданских коллег нам помогали коллеги из Бурятии (Ирина Дамбуева), из Хакасии, из Алтая. Помогли нам с шорцами, с сойотами, с тофаларами, с монголами. Сейчас это кольцо замкнулось.

– Охватывали калмыков, тибетцев?

– Нет. Калмыков надо бы, это хорошая мысль. А тибетцев изучили американцы, мы можем пользоваться их результатами. У тибетцев тоже отмечен довольно высокий процент американских генов, но не такой высокий как у тувинцев и сойотов.

Мы изучали митохондриальную ДНК – тот элемент генома, который передается по женской линии. Основываясь на этих результатах, можно представить историю, точнее предысторию тувинцев, следующим образом.

В районе Саян было некое устойчивое женское население, которое сохранилось в течение тысячелетий. Мужчины, кочевники и завоеватели, возможно, приходили, выбивали местных мужчин, брали в жены и наложницы живших здесь женщин. То есть мужская часть генофонда могла бы нарисовать и другую картину. А может быть и такую же, как женская. Это еще изучается, результаты пока противоречивые.

Я в феврале был на азиатской конференции по изучению генетики человека в Южной Корее, докладывал наши материалы. Эти сообщения вызывали большой интерес. Ведь в Корее есть гипотеза о происхождении корейцев из Саянского региона.

– Ваши обширные научные интересы требуют больших финансовых средств. Вы также руководите работой и над сохранением тувинской овчарки, что в первую очередь связано с расходами по кормлению крупных собак. На что вы опираетесь в работе?

– Это проблема. До недавнего времени наука финансировалась только по грантам. Надо было выигрывать по конкурсам. При этом гранты приносят очень скромные деньги.

Последние годы несколько увеличилось финансирование в системе Академии наук. Раньше была только зарплата. Сейчас дают и на экспедиции, появились академические программы. В Туву ездили на эти средства.

Что касается затеи с тувинскими собаками – там большой науки, конечно, нет. Это интересное увлекательное дело, которое вписывается в общие усилия во всем мире по сохранению биологического разнообразия. Необходимо сохранять как дикую природу, так и культурное биологическое разнообразие – породы местных домашних животных.

В этом отношении Тува очень интересна. Мой сотрудник ездил в Туву в прошлом году на конференцию, которую организовывала кафедра биологии Тувинского госуниверситета. Вернулся полный впечатлений. Сейчас пытается организовать несколько проектов.

Верблюдов в Туве осталось очень мало. Я в первую поездку видел только трех-четырех. Думаю, что это последние верблюды в России. В других странах верблюдов еще много, но для биологов, генетиков всегда интересны популяции местные и те, которые находятся на окраинных землях. Ведь это самые северные домашние верблюды континента. Может быть, есть еще и в Казахстане, если смотреть по географической широте. Но единственная популяция в России. Уже поэтому их надо сохранять!

Сейчас у меня есть аспирантка из Тоджи Наташа Кол. Она сообщила статистику численности северных оленей. Количество стремительно уменьшается. А здесь обратная ситуация – это самые южные северные олени. Тоже удивительный объект для изучения.

Очень интересные в Туве овцы. Были козы, которых уже практически не осталось... Яки еще есть, но их численность тоже сокращается.

Мы, работая в Москве и имея скудное финансирование, просто не имеем возможности заниматься сохранением тувинской овцы, верблюда. Это вне наших сил. Можем только давать рекомендации, советы, составлять проекты.

В этом отношении собака оказалась более доступным объектом. Пытаемся решить эту задачу на энтузиазме.

– Какие новости из жизни четвероногих «тувинцев»?

– В январе мы получили двух щенков из Тувы в возрасте одного месяца. Они оказались очень хорошими, качественными.

На их питание я давал достаточно много денег из лабораторных средств. Сейчас подрастающих овчарок согласились взять две семьи собаководов, поэтому пока проблема разрешена.

Мугур и Чизара живут в семье Каштановых, наших сотрудников, и находятся на их семейном бюджете. У Дозары родились щенки зимой, но они, к сожалению, не выжили. Кош-Агач живет среди сторожевых собак в одном из подмосковных зверохозяйств.

Организация питомника требует больших вложений, около шести тысяч долларов в год. Необходима спонсорская поддержка. Я обращался к тувинским сенаторам в Совет Федерации, писал письма Пугачеву и Нарусовой. С последней мы все-таки земляки. Но не только поддержки, но даже ответа не получил. Возможно, я был не очень настойчив в обращениях…

– Вы обронили фразу о каком-то особом, не научном интересе при первой поездке в Туву. Вы имели ввиду интерес к людям?

– Я имел ввиду интерес к восточной культуре. Я с юности интересовался Востоком: занимался йогой, читал книги о восточной философии, о буддизме. До сих пор собираю такие книги. Правда, не всегда удается их прочесть, времени мало.

Так как в пределах России только три буддийских региона, мне было интересно побывать в одном из них. Всего в Туве был уже четыре раза.

– Что интересного восточного вы увидели в Туве?

– Не могу сказать, что увидел что-то необычное в плане буддизма. Однако, приметил я такую особенность. Хотя это очень субъективно (обдумывает каждое слово)... И в Туве, и здесь в Москве из представителей трех сфер – науки, образования и журналистики – мне приходилось общаться в основном с тувинскими женщинами. С представителями других профессий я не сталкивался, поэтому не могу сказать вообще о республике. Но вот в этих трех сферах для меня удивительно, насколько способны, интересны, талантливы женщины Тувы.

Ничего плохого о мужчинах сказать не могу (спешит уточнить). Вероятно, мужчины реализуют себя в чем-то другом, не могу судить. Повторяю, что это только мои личные наблюдения.

Из последних знакомств, например, это религиовед Марина Монгуш. Она здесь, в Москве, в докторантуре учится. Ее вхождение в свою проблему настолько глубокое, что вызывает только уважение и восхищение.

– Какой процент в общем объеме вашей научной работы занимают теперь исследования, связанные с Тувой?

– Я думал как-то, пытался взвесить, что я сделал в науке генетике за сорок с лишним лет (задумчиво). И, пожалуй, могу назвать три работы, которые, как я надеюсь, вошли в науку.

Первая – очень старая работа, сделанная на дрожжах в конце шестидесятых годов. Мы тогда описали одно новое явление и дали ему название.

Вторая работа. Мы изучали интересное явление у божьих коровок – появление однополого потомства. Это когда в некоторых семьях появляются только самцы или самки. Оказывается, это зависит от бактерий, которые живут в клетках матери. Мы описали эти новые бактерии.

И третья. Я надеюсь, что это также будет признано: особенности генофонда тувинцев и других центральноазиатских народов, в частности, необычно высокая общность их генофондов с генофондами аборигенов Америки.

И все это получилось не по какому-то плану, а органично, само, в ходе работы. Все три результата, по сути, относятся к одной главе генетики, так называемой цитоплазматической наследственности.

Илья Артемьевич улыбается, слегка пожимает плечами, как бы удивляясь благосклонности судьбы, и предлагает посмотреть многочисленные фотографии тувинских овчарок в Москве. При этом лицо его озаряется совершенно мальчишеской радостью.

Беседовала Чимиза Даргын-оол

Фото из архива И.А. Захарова

(«Центр Азии» № 23, 6 июня 2003 года)

 

Фото:

2. Встреча в аэропорту. Сотрудник ИОГен РАН – хозяин Мугура и Чизары Сергей Каштанов и профессор Илья Захаров – с тувинскими красавицами в Кызыле. Первая экспедиция,

1997 год

3. Илья Захаров с ученицей Чодурой Доржу и коллегами в Санкт-Петербурге. Биологический институт. 1998 год

4. Илья Захаров с двухмесячными щенками тувинской овчарки, прибывшими из Тувы в январе 2003 года.