Обреченные?

Сейчас правительство России начало поднимать наконец-то вопрос о беспризорных детях. И в Туве они есть, хотя это не характерно для Тувы. Испокон веков ребенок для тувинцев был маленьким божеством, ему поклонялись как маленькому Будде. Но времена изменились и изменилось, как это не прискорбно, отношение тувинцев к своим детям. Мне тоже пришлось столкнуться с детьми-беспризорниками, поговорить с ними.

Этих двух мальчиков я встретила еще до нового 2002 года, но они до сих пор периодически показываются в нашем подъезде, видно, что им здесь понравилось: люди выносят объедки, а то и целый ужин. Спали они на площадке прямо под моими дверями на пятом этаже, сначала на откуда-то раздобытом матраце. Но после того, как они пожили у нас в подъезде полмесяца, их матрац кто-то выбросил на первый этаж, тем самым выгоняя детей на 40-градусный мороз.

Одеты мальчики были вполне по-человечески, не в лохмотьях свисающих, правда, Буян в те декабрьские дни был обут в кроссовки. Что удивило, они вежливо здоровались со взрослыми людьми, живущими в этом подьезде. Это как-то подкупало, хотелось с ними поближе познакомиться и расспросить про их житье-бытье.

И в один день я, вооружившись ручкой и блокнотом, вышла на лестничную площадку, уселась к ним на матрац, и мы начали наш разговор. Правда, когда я представилась, они вначале замялись, опасались, что их узнают друзья, прочитав газету. Но разговор уже пошел.

– Как вас зовут и сколько вам лет?

– Куулар Буян. Мне – 11 лет.

– Санчаар Монгуш. Мне – 13.

– Откуда вы, мальчики?

Санчаар: Я из Сосновки. У нас была на "Пионере" однокомнатная квартира по Кочетова, 143. Там жили мама, шестилетняя сестренка, десятилетний братик и я. Еще мамин брат. Задолжали за свет, газ. Нас хотели выселять. Потом квартиру продали за 100 тысяч, 50 тысяч ушло за долги. Мама в Сосновку переехала летом 2001 года. Брат живет в дальнем Каа-Хеме, сейчас уехал в Сосновку. В этом подъезде ночую уже пять дней.

Я из Сосновки. У нас была на "Пионере" однокомнатная квартира по Кочетова, 143. Там жили мама, шестилетняя сестренка, десятилетний братик и я. Еще мамин брат. Задолжали за свет, газ. Нас хотели выселять. Потом квартиру продали за 100 тысяч, 50 тысяч ушло за долги. Мама в Сосновку переехала летом 2001 года. Брат живет в дальнем Каа-Хеме, сейчас уехал в Сосновку. В этом подъезде ночую уже пять дней.

Буян: Мои родители живут здесь, то есть они мне не родители, а бабушка с дедушкой. Меня вырастила бабушка, я ее зову мамой. А маму родную зову по имени: Чечена. Чечена переехала в Чадан, а бабушка живет здесь в Кызыле, в трехкомнатном частном доме живут бабушка и отец, то есть дедушка. Отец – инвалид. Чечена меня увезла в Чадан и била. Если не понимал домашнее задание, то била постоянно. Один раз даже скалка сломалась. Била резиновой палкой.

– В школе учитесь?

Санчаар: В прошлом 2001 году учился в школе №15, в третьем классе...

Буян: Учился в прошлом году в школе №2, в пятом классе. Закончил удовлетворительно. А в первом классе был отличником. Не знаю, где теперь буду учиться. В Чадан не хочу. Чечена будет бить. Однажды меня сильно по голове ударила своим кольцом, когда обувался, пнула и еще с лестницы тоже вниз пнула. Я там в Чадане только две-три недели прожил. Она сказала: здесь будешь жить. А я не хочу к ней.

– А почему на улице оказались?

Санчаар: Я дома несколько дней не ночевал.

Буян: Мы пришли к Санчаару домой, а там уже железная дверь поставлена была... Тувинцы купили.

Санчаар: Они нам и сказали, что мама переехала в Сосновку. Мы с Буяном родственники. Моя мама – родственница его бабушки.

– И что, за все это время с лета ты не видел свою маму, Санчаар?

Санчаар: Осенью видел. Когда ее вызвали, чтобы меня забрала из детприемника, 32 дня прожил в детприемнике.

– Она тебя не забрала?

Санчаар: Она приехала и сказала, что искала меня в морге. Я не знаю, любит меня мама или нет. Потом сказала, чтобы я убежал от милиционеров. И я убежал, но не поехал вместе с ней, как хотела она.

– А маме сколько лет? Ты отца своего знаешь?

Санчаар: Маме 33 года. Своего отца не знаю. Ни разу не видел, живой он, умер – не знаю. А отец брата умер в Чадане.

– А ты, Буян, знаешь своего отца?

Буян: Нет, родного отца не знаю.

– А вас в какие-нибудь приюты не определяли?

Санчаар: Несколько дней пожили в Бай-Хаакском приюте (прим. Центр реабилитации дезадаптиовнных детей на ул. Бай-Хаакская). Не любим там жить – никуда не отпускают. И мы сбежали, хотя там в день четыре раза кормят. Я один раз в приюте был, два раза в детприемнике.

Буян: Там есть "карцер", нас там наказывали, когда поймали курящими. Что там хорошо – это чисто, разные полотенца есть: руки вытирать и, отдельно, ноги.

Санчаар: Здесь на лестничной площадке живем уже дней пять. Иногда картошку выносят поесть. Что-нибудь сладкое хочу: торт, шоколад, мармелад. Картошка надоела. В прошлом году Новый год встретил в подъезде на Детском мире, какая-то бабушка торт вынесла. Подрабатываем на заправке около "Башни", в день получается рублей 10-20. Если целый день работать, то рублей 100 можно собрать. На 60 рублей можно купить хлеб, сок, банан, еду. На 50 рублей: сигареты, хлеб. Мне надо 80 рублей заработать на дорогу в Сосновку.

Буян: На заправке больше всего денег дают армяне: по 5 рублей. Меньше всего тувинцы: только 1-2 рубля, русские дают когда как: то 5 рублей, то 1 рубль. Один раз подъезжала машина президента Ооржака – нам дали 10 рублей.

– А у коммерсантов ничего не таскаете? Я слышала, что есть какая-то воровская мафия, которая собирает дань с таких вот мальчиков, как вы?

Санчаар: Мы не воруем, но знаем, кто ворует. Есть тут один, меня в лицо пнул, а Буяна затащил в "Найырал" и там отобрал деньги, которые мы заработали на хлеб. Хорошо, Буян 10 рублей в рукаве спрятал.

Санчаар: Мы не воруем, но знаем, кто ворует. Есть тут один, меня в лицо пнул, а Буяна затащил в "Найырал" и там отобрал деньги, которые мы заработали на хлеб. Хорошо, Буян 10 рублей в рукаве спрятал.

Буян: Дима своровал однажды из магазина "Шанс". Но потом, правда, милиция на Востоке отпустила его. Соколов Димка (Циклоп) на крытом рынке в люке живет. Родители его живут в Ближнем Каа-Хеме. Пьют. Нет, никто у нас не собирает деньги, у нас нет такого – воровской мафии. 10 рублей друга, которые были у меня, отобрали. Другие пацаны у коммерсантов обувь, одежду могут своровать и сразу надеть сами же. На деньги, которые своровал, можно себе брюки купить. Мы на Агрофирме яблоки воровали. А однажды Димка и Игорь обворовали капитана милиции по делам несовершеннолетних, когда она привела их домой: они потом с мужем начали пить, а Димка с Игорем своровали у них, когда они уснули, медовое крепкое, одно легкое и Балтику-9.

– Как собираетесь дальше жить? Не всю же жизнь в подъездах проведете?

Буян: Завтра попробую домой, но если опять начнут бить, сбегу.

Буян: Завтра попробую домой, но если опять начнут бить, сбегу.

Санчаар: А я что буду делать, если ты уйдешь?

– У вас будут семья, дети? Как вы представляете свою будущую взрослую жизнь?

Буян: Я буду шофером, пассажиров возить между Чаданом и Кызылом. У меня будет двое детей: одна девочка, один мальчик.

Санчаар: Я, когда вырасту, в спецназе буду работать, всяких хулиганов ловить. У меня будут близнецы. Они, конечно, будут помогать: полы мыть, посуду.

Я, когда вырасту, в спецназе буду работать, всяких хулиганов ловить. У меня будут близнецы. Они, конечно, будут помогать: полы мыть, посуду.

– А пить будете в своей взрослой жизни?

Буян: Я буду маленько пить. Как бабушка, которая падает, до такого состояния не буду пить.

Санчаар: Две-три стопки буду пропускать. И курить буду.

Буян: Ты же в 7 лет начал курить. А я в 9 с половиной начал курить. Я буду жить в среднем достатке – мафиози не буду.

Что ждет этих детей? Детей, которые учатся в лицеях и принимают участие в олимпиадах, ждет светлое будущее. Одаренных детей Республиканской школы искусств ждет большая сцена. А эти дети? Куда они попадут? Кто их где ждет с их недетскими проблемами? Неужели им уготовано место на той же свалке за чертой города и неужели они тоже будут собираться, как все городские бомжи за Домом печати – у мусорных контейнеров? Эти бомжи там собираются с 7-8 часов утра, жгут бумагу, всякий мусор, чтобы согреться. Греются не только от костра, но и с утра пораньше где-то раздобытой бутылкой технаря, которую пускают по кругу. Неважно, сколько лет рядом стоящему соседу – здесь равны все. Очень словоохотливым был Демир-оол Ооржак:

– Я уже пять лет бомжую. Жена умерла, я спился. Дом отдал родственнику. Там не живу, что мне делать среди маленьких детей. Лучше я на улице буду жить. Бутылки собираю, и на это покупаю хлеб. Почему государство какую-нибудь ночлежку не откроет, вот евангелисты хорошие, открыли для нас бесплатную столовую на авторынке, где можно по средам и пятницам один раз горячий суп похлебать. А почему желтая религия такого не организует, ведь пожертвования они принимают все равно. Мне 50 лет, никакой пенсии не получаю. Так и умру на улице...

Кажется, что между этими людьми, выброшенными за борт жизни, и живущими нормально, имеющими работу, квартиру стоит большая баррикада. И по другую сторону баррикады из мусора стоят обреченные на молчаливую голодную смерть, оказавшиеся за чертой бедности многие жители республики. По ту сторону – тоже обреченные... Обреченные на равнодушие, безразличие.

Что же ждет вас, Буян и Санчаар?