Алексей Ооржак: Театр – это идеальное место, где органично связаны культуры всех народов (ЦА №5)

Помню, когда я была маленькой, папа с мамой привели меня в наш театр на новогодний утренник. Все мы, дети, были в карнавальных костюмах и принимали активное участие в удивительно сказочном представлении. Я так верила, что с нами живые и «всамделишные» Дед Мороз, Снегурочка, Баба-Яга, другие сказочные персонажи. Впечатление от всего увиденного было непередаваемое. Сейчас, когда я уже стала взрослой, хожу в театр с огромной радостью и всегда вспоминаю то свое первое посещение, после которого я полюбила этот прекрасный Дворец театрального искусства, в котором Его Величество Актер принимает гостей-зрителей снова и снова и каждый раз в новом образе.

Театр. Поднимается занавес. Глаза зрителя устремлены на сцену, где идет театральное действо. Его не видит зритель, когда идет спектакль. Он, стоя за кулисами, отчаянно переживает за все, что происходит на сцене: «Эх, здесь нужно было по-другому сыграть!», или так забывается, что начинает смеяться вместе со зрителями. После спектакля для него нет ничего дороже слов благодарности и аплодисментов. С театром его связывают 22 года жизни. Он мечтает сделать еще множество постановок: от зарубежных и русских классиков, таких, как Уильям Шекспир и Иван Тургенев, до народного фольклора.

Я говорю о главном режиссере Тувинского музыкально-драматического театра, Человеке Года-99, в номинации «Театр» Алексее Ооржаке. Его постановки объединены общей идеей – заставить задуматься зрителя над тем, что волнует каждого человека, независимо от того, постановка ли это произведения тувинского, бурятского, японского автора или русского классика.

– Алексей Кара-оолович, когда вы сыграли свою первую роль?

– У меня была прекрасная учительница литературы в Кызыл-Мажалыке – Елизавета Аверьяновна Тас-оол. Наш класс поставил спектакль по произведению Александра Сергеевича Пушкина «Сказка о попе и о работнике его Балде», по-моему, это было в пятых-шестых классах. Главные роли достались мне и Сергею Монгушу (прим.: Сергей Монгуш – министр внутренних дел республики). Я сыграл роль Балды, а он – попа. Не знаю почему, но девчонки из нашего класса отказались играть в спектакле, так что даже роль попадьи сыграл мальчик.

– А когда возникло желание связать свою жизнь с театром?

– Вот этот детский спектакль был моим первым прикосновением к театру. Наверное, судьба меня направляла сама, но понимание, что я не могу жить без театра, пришло намного позже, тогда, когда я уже несколько лет проработал в театре. Я помню, раньше к нам в Кызыл-Мажалык часто приезжал театр, он тогда часто гастролировал. Мы с мальчишками всегда старались попасть на спектакли, бывало даже, если денег нет на билет, то старались помочь артистам затащить ящики с реквизитами, еще чем-то помочь, то есть всеми правдами и неправдами. Иногда нас не пропускали. Тогда мы бегали вокруг клуба, шумели, в общем, специально мешали – так проявляли свой гнев праведный. А когда оказывались там, то всегда старались протиснуться вперед к авансцене. Такая давка вокруг, а мы стояли в одежде, потные, в невыносимой тесноте, духоте, но, тем не менее, наблюдали с огромным интересом за происходящим на сцене до самого конца.

В детстве на меня сильное впечатление произвел спектакль «Аленький цветочек» по сказке Сергея Тимофеевича Аксакова, особенно тот момент, когда происходит удивительное превращение чудовища в человека. Когда мы учились в 7 классе, к нам в школу на практику приехала одна учительница, к сожалению, не помню ее имени, которая учила нас азам театрального искусства. Конечно, я это понял тогда, когда учился в театральном училище. Есть такая система в театральном искусстве для развития памяти – беспредметное воспроизведение физических действий. И вот, она нас учила, например, тому, как без ножа и картофеля нужно чистить картофель: вот так, так (показывает, как чистит картошку). Потом у нас в школе были самодеятельные кружки, где мы пели, танцевали. Затаскивали нас туда силком, это было в старших классах, когда интересы у нас были совсем другие – футбол, а тут нужно с какими-то девчонками петь и танцевать, думали: «Зачем это?».

Вообще, то время было романтическое: приезжали геологи, строители, студенты из Москвы, Ленинграда, Куйбышева, жизнь кипела, шло строительство дороги Ак-Довурак – Абаза, мы с ребятами ходили в походы, участвовали в турслетах. Я хорошо помню песню того времени (поет): «А я еду, а я еду за туманом...». Вот такое было интересное время. Потом возник вопрос: куда пойти учиться? В пединститут мне не хотелось, очень хотел стать геологом, но по конкурсу я бы точно не прошел: по химии – тройка, по математике – тройка, я знал свои возможности.

– Мечты у вас, оказывается, были о совсем другой профессии, но как же вы все-таки поступили в театральное училище?

– Сейчас я расскажу, как это вышло.

После окончания школы я отправился с геологическим отрядом на два месяца в горы. Возвратившись, работал в клубе районного отдела культуры. Помню, работая там, мы агитбригадой в пять-шесть человек выезжали с развлекательной программой на чабанские стоянки, полевые станы. А в 1969 году наш Кызыл-Мажалыкский народный театр принимал участие в смотре народных театров Тувы, который проходил на сцене музыкально-драматического театра – сейчас это нынешняя филармония. Осенью 1969 года я сыграл роль пожилого человека в спектакле «Душтук» по произведению Кызыл-Эника Кыргысовича Кудажы.

Через некоторое время я пошел в армию, служил в Монголии. У нас в воинской части была вокально-инструментальная группа. Когда они узнали, что я работал в клубе, то взяли меня к себе. У ребят из этой группы были ну просто «золотые руки»: гитары мастерили сами. Солдатам не разрешалось ходить в увольнительные, но это не распространялось на нашу группу, и мы выступали с концертами в городе. Вот такая отдушина была в нашей части. Отслужив два года вернулся в Кызыл-Мажалык и продолжил работу в клубе.

В середине июля 1973 года к нам приехали выпускники Кызылской актерской студии со своим дипломным спектаклем, от которых я узнал, что через столько-то дней в Кызыле будет проходить набор в театральное училище имени Бориса Васильевича Щукина. Я даже представления не имел, где находится это училище. Они меня все же заинтересовали, так как говорили они об этом чуть ли не постоянно, да еще так эмоционально. Все-таки артисты, и все хотели туда поступить. Я узнал об этом училище у нашего режиссера народного театра Зои Хомушку, она мне сказала: «Алеша, это очень хорошее училище, поступай обязательно!» Узнал у этих ребят из Кызыла, что для того, чтобы поступить в театральное училище, необходимо знать наизусть стихотворение, басню, прозаическое произведение или монолог, а также спеть и станцевать.

И вот, взяв немного денег у родителей, я поехал поступать в Щукинское театральное училище. Выучил отрывок из рассказа Максима Горького «Данко», стихотворение Александра Пушкина «Арион» и тувинскую басню. Все, что не успел выучить дома, доучивал в автобусе по дороге в Кызыл. Не помню, где переночевал в Кызыле, по-моему, на вокзале, родственников у меня тогда здесь не было, ну а утром пошел сдавать экзамен. Первый тур я прошел, и всех, кто прошел первый тур, определили в общежитие. Потом прошел второй тур, третий – и поступил.

– Кто еще из Тувы с вами тогда учился в театральном училище?

– Это известные в Туве люди, такие как заслуженные артистки республики Галина Мунзук, Зоя Байыр-оол, народный артист республики Александр Салчак, наш министр культуры Чылгычы Ондар, Виктор Наксыл и другие.

– А профессия вашей супруги, Раисы Монгушевны, связана каким-то образом с искусством?

– Совсем нет. Раиса Монгушевна работает телефонисткой на междугородней телефонной станции, а вот дочь решила связать свою судьбу с театром: она учится в Санкт-Петербургской академии театрального искусства.

– Преемственность?

– О чем вы говорите, мы с супругой были против ее поступления в эту академию!

– Почему?

– Вообще так получилось, что она еще с детского садика принимала активное участие в утренниках. Я люблю свою профессию, люблю театр, но я знаю, что это за адский труд. Я знаю, сколько приходится тратить времени, сил и нервов. И потом, она девочка, которая готовится стать матерью, которая должна больше времени уделять семье и детям. Как мы не сопротивлялись, ее стремление выражалось в одном: «Хочу в театр!». После этого мы не стали убеждать ее в обратном – это был ее выбор.

– Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились с Раисой Монгушевной?

– Это было на дне рождения ее подруги. Познакомились, понравились друг другу, стали встречаться.

– А как вы ей сделали предложение?

– (Смеется) В общем-то, никакого предложения не было. Ходили, ходили вместе и, наконец, пришли. Все получилось само собой. Тем более и возраст у нас был уже серьезный: нам было по 25 лет. Все было так, как и сейчас: знакомство наших родных, ее родители, родственники приехали к моим родным в Кызыл-Мажалык, их угощали бараниной, наливали тувинский чай, араку. В общем, все прошло нормально.

Потом расписались, в 1980 году 17 мая, как раз мы оба были в отпуске. На следующий день после свадьбы мне нужно было уезжать на киносъемки. Оставил ее со всем нашим состоянием: три ковра, которые нам подарили на свадьбу, кровать и два наших чемодана, ее и мой.

Дочь учится, и сейчас в основном дома вдвоем с женой сидим. А бывает и так, что, сидим так день, второй, третий, а на четвертый обязательно кто-нибудь из родственников приезжает из района. И она, и я, мы ведь выросли в больших семьях.

– Алексей Кара-оолович, расскажите о вашей большой семье, в которой вы выросли.

– Мои родители, Кара-оол Аймыр-оолович и Дуран Догуж-ооловна, были такими же родителями, как и у всех, любящими и заботливыми. Кроме того, они были трудоголиками. Отец работал в районом потребительском обществе завскладом и в магазине продавцом тоже работал, а мать работала швеей. Всю свою жизнь она провела с иголкой в руках, обшивала родных, знакомых, никому не отказывала. Мама шила такие красивые вещи, я, помню, что помогал ей что-то пороть, шить, кроить.

Отец был очень начитанным человеком, умным. Знаете, у нас дома было много географических карт, все разные, большие и красивые. Так вот, когда приходили друзья отца, они горячо обсуждали те или иные события, происходящие в мире, затем они разворачивали какую-нибудь карту, и, склонясь над ней, о чем-то горячо спорили, и каждый отстаивал свою точку зрения.

У нас в семье было девять детей, двое из которых приемные. Я понимаю, насколько сложно было им воспитать нас, поставить на ноги и ввести во взрослую жизнь. Я им бесконечно благодарен за то, что они меня вырастили, проявляли всегда помощь, заботу и любовь.

– И кем они видели вас во взрослой жизни?

– Мать почему-то хотела, чтобы я стал сапожником или фотографом. А отец однажды, читая газету, увидел объявление о приеме молодых людей в ансамбль «Чечек» (прим.: сейчас это ансамбль «Саяны») и сказал: «Алеша, может быть, ты пойдешь в этот ансамбль?».

– Но судьба распорядилась немного иначе, хоть вы и связали свою жизнь с искусством, работать вы начали в театре актером.

– Да, сначала я работал актером. Как актер я пробовал себя не только в театре, но и в кино: в 1974 году в кинофильме «Танец орла» в роли Эреса, в 1979 году снялся в фильме «Последняя охота» в роли молодого охотника Гэмалькота. Затем в 1980 году я снялся в фильме «Берем все на себя» в роли десантника Мунко и в 1991 году сыграл роль бедняка Чанчыка в фильме «Шестьдесят беглецов».

– А когда вы начали заниматься постановками? По-моему, ваша первая постановка была в театральной студии «Кузел», которую вы организовали с вашими сокурсниками по Щукинскому училищу.

– Постановками я начал заниматься в 1984 году в музыкально-драматическом театре, после окончания высших театральных курсов в Государственном институте театрального искусства имени Анатолия Васильевича Луначарского под руководством народного артиста СССР Андрея Александровича Гончарова.

Когда я приехал в Москву на высшие театральные курсы, зашел к Татьяне Кирилловне Коптевой, руководителю курса по театральному училищу имени Щукина – замечательная женщина, удивительно добрая. Она у меня тогда спросила: «К кому ты попал, Алеша?» Я говорю: «К Андрею Александровичу Гончарову». Она меня поздравила и сказала, что у меня отличный преподаватель, талантливый режиссер. И действительно, это удивительный человек. На занятиях он нам рассказывал интересные истории из его жизни, мог увлечь так, что забывали обо всем. А как Андрей Александрович заразительно смеялся на репетициях спектакля «Агент 001» по произведению Генриха Боровика в театре имени Маяковского! На сцене Наталья Гундарева выделывала такие номера, приговаривая: «Может так, Андрей Александрович, а может так?». Он ухахатывался так, что нам не засмеяться было сложно. Я приобрел его «Режиссерские тетради». Это моя настольная книга.

А театральную студию «Кузел» мы с сокурсниками организовали позже, в 1988 году (прим.: все в этом театре-студии делалось своими руками: декорации, костюмы, грим и так далее от вахтера до режиссера).

– Кем вы являетесь для актеров: строгим наставником, другом или добрым отцом?

– (Смеется) Этого я не знаю. Я всегда стараюсь найти индивидуальный подход к каждому, стараюсь увлечь их, где-то пошутить, где-то рассказать анекдот, стараюсь хвалить: «Правильно сыграл, молодец. А как ты думаешь, что если сыграть по-другому, давай, попробуем, давай, посмотрим что получится?». После таких слов он уже чувствует свою значимость, пробует свои возможности и так, и по-другому. Иногда я, бывает, кричу: «Неужели нельзя запомнить текст? Это ведь не так трудно!». А в постановке «Женщина в песках» японского автора Кобо Абэ, которая была показана в новом театральном сезоне, я играю роль Ники Дзюмпэй. Думал, что хорошо ее выучил, но на репетиции какой-то момент забыл. После этого я пожалел, что срывался иногда из-за этого на актеров – сам ведь оказался в такой ситуации.

– Все, кто принимает участие в постановках, вкладывают частичку души в свою работу, это и актеры, и художники-постановщики, и декораторы, и костюмеры, и гримеры. Но скажите, пожалуйста, Алексей Кара-оолович, какие проблемы на сегодняшний день все-таки есть в театре?

– (Смеется) Согласитесь, без проблем жить было бы скучно. Русская пословица гласит: «Голь на выдумки хитра!» Когда человек самодостаточен, ему ничего не нужно, он ни к чему не стремится, а когда ему чего-то остро не хватает, он начинает метаться, искать выход из положения. Раньше нам «сверху» спускали репертуар, говорили, например: «Что это за спектакль? Убрать!», или: «А вы разве не знаете, что в следующем году юбилейная дата того-то? Почему это не отражено в репертуаре?». Но раньше и закладывали все расходы на материалы реквизита, материалы декорации, бензин и так далее, но это кануло в лету. Мы не думали ни о чем другом, как только о том, как хорошо сыграть.

Сейчас же мы вынуждены выживать, экономить буквально на всем – требование нашего сурового времени. И каждый артист теперь знает, что помимо творчества существуют другие вещи, которые помогают жить и творить. Конечно, многого нам не хватает, финансирование – главная проблема, и я уверен, что эта проблема не только нашего театра, но и многих других театров России. В ответе перед зрителем только мы сами, в ответе за то, как мы материально, технически, творчески, хорошо ли, плохо ли подготовили ту или иную постановку. То, что нам все-таки это удается – это заслуга нашего творческого театрального коллектива. Если бы не люди, которые меня окружают в театре: все актеры, художник-постановщик Валерий Павлович Шульга, костюмеры, гримеры, один бы я ничего не смог сделать.

– Какая из ваших постановок вам особенно дорога?

– Я не могу выделить какую-то одну постановку. Все они мне по-своему дороги.

– В постановке «Эгил, эжим, эгил!», была оригинально представлена версия возникновения народного инструмента игил, и интересно то, что вы ввели образы животных. Как к вам пришла идея написания этого произведения?

– Относительно самого слова «эгил» – есть два варианта его перевода. Первый, если дословно, означает «две струны». Второе значение этого слова – «вернись». В постановке мы представили синтез двух легенд возникновения этого слова. Когда я прочитал эти легенды, что-то во мне зашевелилось, это запало мне в душу, не давало покоя. Идеей постановки этого материала я болел 7 лет, тем более что, имея такую богатую культуру: горловое пение, народные танцы, народные инструменты, исторические мифы – не воспользоваться этим, было бы просто невозможно.

В написании я не дока, поэтому я попросил быть моим соавтором Хертека Шириин-оола. За один месяц мы сделали постановку, причем, писали и ставили почти одновременно. Почему мы ввели образы животных, например, коня? Конь – это определенный символ, символ силы и выносливости. Это родное для нас животное. Когда тувинец, садится на коня, скачет, летит на нем, они становятся единым целым. Мы показали этот спектакль в Казани на театральном фестивале, в нем есть такой эпизод, где героиня Галины Мунзук скачет на коне. Это выглядело так гармонично, что зрители после спектакля подходили к Гале и благодарно пожимали ей руку. Я хочу сказать о том, что через такие понятные для народа символы мы пытаемся говорить со зрителем понятным языком о сложных, серьезных вещах, заставляем зрителя задуматься над той или иной проблемой, ведь человек сначала видит, слышит, а только потом чувствует.

– Поговорим о другой вашей постановке – «Вишневый сад». Почему из русских классиков вы выбрали именно Антона Павловича Чехова?

– До этого мы ставили и Николая Васильевича Гоголя. Ну, а к Чехову я подступался долго. Еще в студенческие годы мы ставили его юмористические рассказы. Чехов – один из самых сложных авторов не только в русской, но и в мировой литературе, которые исследуют человеческую душу, и, как мне кажется, каждый режиссер когда-нибудь соприкасается в своей работе с творчеством этого великого писателя.

Ключевая фигура в пьесе «Вишневый сад» – старик Фирс, так как в его памяти прошлое, настоящее и надежды на будущее сада. Его воспоминания о саде из детства полны жизни, ярких красок, полного расцвета. Он помнит, как из вишни делали наливки, сушили, мариновали, как целыми телегами возили на базар. Этот мудрый старик, как ребенок, надеется на то, что люди возродят этот сад, но напрасно.

– Тема «Вишневого сада» созвучна тому, что сейчас происходит в России: трудный переходный период, в котором многим людям трудно привыкнуть к новым понятиям, новым реалиям жизни. Вы специально выбрали эту тему?

– Я не хотел, чтобы тема этой пьесы была созвучна тому, что сейчас происходит у нас в России, то есть я специально эту пьесу не выбирал. Единственное, что мы хотели, – проверить себя, насколько мы готовы к такой серьезной работе. Но вот этот шаг мы сделали. Кстати сказать, постановка пьесы Чехова на сцене нашего музыкально-драматического театра была впервые за всю историю существования тувинского театра. Насколько это удалось – судить зрителям.

Вообще, мы стараемся ставить то, что греет каждого из нас, что волнует каждого из нас – это любовь, ненависть, благородство, верность, коварство.

Театр – это то самое идеальное место, где могут быть так органично связаны культуры всех народов.

Прошло время...

2 февраля 2001 года Тувинский музыкально-драматический театр стал лауреатом конкурса «Окно в Европу» на соискание премии газеты «Культура» в номинации «Театр года».

Фото:

2. Знаменитый выпуск тувинских артистов. Щукинское театральное училище. После получения дипломов. Июнь 1978 года.

3. Алексей Ооржак с Надеждой Наксыл, исполнительницей роли Раневской

в чеховской «Чайке». Декабрь 1999 года.

4. На репетиции спектакля по пьесе А. Ооржака и Х. Шириин-оола «Вернись, мой друг, вернись». 1998 год.

5. Кинофильм «Последняя охота» (к/с «Мосфильм»). В ролях: А. Ооржак, Ю. Богатырев.

6. Алексей Ооржак и девять любящих женщин. Спектакль «Восемь любящих женщин». Август 1998 г.

7. Спектакль «Хайыраан бот». Тувинский театр имени В. Кок-оола. 1997 год.

8. Сцена из спектакля «Вишневый сад». 2000 год.

9. Алексей Ооржак (слева в первом ряду) с мамой и родными. Январь 1978 года.

10. Встречаем Новый год. Алексей Ооржак с супругой Раисой.