газета «Центр Азии»

Пятница, 29 марта 2024 г.

 

архив | о газете | награды редакции | подписка | письмо в редакцию

RSS-потокна главную страницу > 2001 >ЦА №33 >Владимир Чооду: Я тувинцев не подвел: ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в Ленинграде

«Союз журналистов Тувы» - региональное отделение Общероссийской общественной организации «Союз журналистов России»

Самые популярные материалы

Ссылки

электронный журнал "Новые исследования Тувы"

Владимир Чооду: Я тувинцев не подвел: ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в Ленинграде

Люди Центра Азии ЦА №33 (10 — 16 августа 2001)

Владимир Чооду: Я тувинцев не подвел: ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в ЛенинградеСанкт-Петербург. Хрущевская пятиэтажка на Тихорецком проспекте. Дверь мне открывает человек, к встрече с которым я готовилась два года, ожидая, когда журналистские дороги приведут меня в город на Неве.

Подтянутый, в безупречном костюме-трой­ке, словно не к беседе дома за чашкой ко­фе готовился, а по меньшей мере к дипло­матическому приему. Владимир Кар­бый-ооло­вич Чооду – тувинец-ленин­градец. Имен­но так – Ленинград, принципиально игно­рируя переименование, и сегодня на­зы­вает он город, в котором живет уже 43 года. Владимир Чооду, чье имя, как един­ственного тувинца, побывавшего в Антарк­тиде, значится на символическом столбе-указателе на по­лярной станции Мирный.

Маленькая квартирка, скромная ме­бель, книги. А на стенах и полках – необыч­ные сувениры, словно экзотические экспо­наты музея его нестандартной жизни. Все они привезены из его путешествий по миру. Прошу хозяина пояснить: что, откуда. И Владимир Карбый-оолович рассказывает: «Вот эта головка из черного дерева – Кон­го. Этот кокос я сам снял с островов на эк­ва­­торе – французская Гвиана. Это – нас­то­ящее яйцо императорского пингвина. Вот этого морского ежа поймал сам, а этот австра­лийский краб сам меня поймал: я нырнул, а он меня схватил. А вот этих бабочек я под Рио-де-Жанейро поймал. А здесь – насто­ящие австралийские бумеранги, вот этот осо­бенно хорошо летает».

Особенно привлекло мое внимание сим­патичное чучело пингвина. Хозяин пояс­няет: «Это пингвин группы ишаковых. Их назвали так, потому что кричат, как ишаки. С 1967 года стоит. Хоть я и боролся за их со­­хранение, мне его все-таки подарили, когда я работал в Антарктиде».

Как удалось так много увидеть и узнать тувинскому мальчику из села Самагалтай Тес-Хемского кожууна, пареньку, отличав­шемуся от сверстников только одним – какой-то особой целеустремленностью, ответ­ственностью и тягой к знаниям? С этого мы и начинаем беседу.

– Владимир Карбый-оолович, я знаю, что вы стали учителем в 14 лет. Мои сведения верные?

– Да, в 14 лет. И не потому, что я ка­кой-то вундеркинд, а потому, что кадров не хва­тало. Все мое детство про­шло в Тес-Хем­ском районе. Учился в Сама­галтайской шко­ле.

Из Самагалтайской школы нас пяте­рых учеников направили в только что соз­дан­ный учительский институт – институт по­вы­шения квалификации. И все – Чооду. Чооду Лена, Чооду Василий, Чооду Влади­мир, я и кто-то еще из Чооду, уже не помню. Очень нужны были учителя. Мы должны бы­ли учиться год, а я проучился полгода. Мне сказали: ты должен сдать экстерном, не хватает учителей. И отправили учителем ту­винского языка снова в Самагалтай. По­том вместо четырех лет за два года закончил педтехникум. А в 19 лет направили в Выс­шую партийную школу – самым молодым из всех слушателей был.

– Расскажите, пожалуйста о своей семье.

– Нас детей было пятеро сестер и брат. Я самый старший. А вообще-то нас было много – десять детей. Когда папа умер, мама еще раз вышла замуж, и мы не отделяем­ся друг от друга.

И знаете, я ни на кого в семье не похожу. Я единственный был белый, свет­ловолосый, и дед, жалея меня, а он меня он очень лелеял и любил, предложил: давай мы тебя побреем, и ты будешь черным. Сов­сем черным я не стал, но потемнел – рыже­волосым парнем вырос.

В 1972 году уже я осмелился и просил у мамы: а почему я ни на кого не похожу? Она меня послала к дяде – старшему брату отца Кежик-оолу Чооду, он уже старенький был. Дядя спросил:

– А ты разве чувствуешь, что мы к тебе относимся, как к другому?

– Нет, не чувствую.

– Ну что же тогда спрашиваешь? Ты наш. Ты родился неожиданно – в пути, мы тебя с отцом принимали, чуть ли не зубами пуповину перегрызали. Претензии к пупо­вине есть?

Я засмеялся:

– Нет, претензий к пуповине нет.

Вы знаете, я понял, что мама Таисия Михайловна, не совсем тувинка – она метис­ка, но она об этом никогда не рассказывала, скупа была на рассказы. В Туву, видать приехала очень рано. Работала акушеркой. А отец мой – один из первых тувинских врачей. Пока я не вырос, меня звали Карбый-оол эмчи-оол – сын врача Карбый-оола.

Папа родом из О-Шынаа. Он умер в сорок пятом году, когда мне было десять лет, и я мало что помню. Но хо­рошо помню, как он меня единственный раз в жизни наказал. Он был очень ин­тел­лигентный, опрятный и любил, чтобы и я был очень опрятный. А в то время очень дорогой была обувь. Как толь­ко он мне эту обувь ку­пит, я иду и в ней рыбу лов­лю. Мама меня как толь­ко не наказывала, а я все равно в обуви – в речку. А он один раз пришел к этой речке, взял за ухо (видите, у меня это ухо чуть больше), привел домой и объяснил, что надо заботу родителей ценить. С тех пор, а мне уже 66, как только к речке подхожу, обувь снимаю.

Папу я мало видел – он все время на работе, в командировках, на вызовах. Его в Тес-Хеме очень уважали. Пока я не вырос и не стал учителем, меня так и звали Карбый-оол эмчи-оол – сын врача Карбый-оола.

– А правда ли, что из-за вашей непо­хожести жена Тока, Анчимаа, да­же сом­невалась: посылать ли вас на конкурс в Москву?

Владимир Чооду: Я тувинцев не подвел: ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в ЛенинградеВладимир Чооду: Я тувинцев не подвел: ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в ЛенинградеНе то что сомневалась, но вопрос такой возникал. Это было в пятьдесят первом году. Я победил в районном конкурсе художес­твенной самодеятельности – песни пел.

Она знала, что я сын Карый-оола, но ни­когда в жизни не видела. И вдруг среди всех тувинцев, отобранных ехать на конкурс в Москву, какой-то блондин бегает. Я слышу, она спрашивает: «А что это русский у вас делает?» А все смутились – все-таки это Хертек Амырбитовна Ан­чымаа. Ну, ей объ­яс­нили, а потом, когда мы еще и спели «Де­вочку звали Мандалмаа, Мандалмаа», вопро­сов уже не было. Она нас на конкурс в Москву и повезла, была руководителем делегации. Мы ей, бедной, доставили хлопот. Мы поезда ни­когда не видели, и в Абакане она нас еле собрала, когда этот поезд гуднул, а мы все испугавшись, разбежались (улыбается).

– Я слышала, вы в юности были пер­вым парнем на деревне, за кото­рым, как в песне «ходят девушки гурьбой». И пели, и баяне играли.

– Ну, не знаю, как уж «гурьбой», но молодежь вокруг меня всегда была. А играл я на всем, когда работал в школе, а потом в комсомоле. Если сам не играешь, то мо­лодежь вокруг себя никак не соберешь.

Танцевать очень любил. Тогда только стали появляться клубы, танцы, и мне ка­за­лось, если на танцы не сходишь, то и жиз­ни никакой нет (смеется). Мы все учи­лись танцевать краковяк, русского пля­сать. Со­рев­новались друг перед другом.

А сейчас – нет, уже не играю. Хотя если в компанию хорошую попаду, могу на пиа­ни­но сыграть, могу «русского» на баяне. Но это когда озорничаю. Почему я еще не стал иг­рать – перенес три инфаркта и два ин­сульта, нагрузку на левую руку уже нельзя да­вать. Работать с людьми очень тяжело. В ос­новном, все инфаркты у меня от работы с людь­ми, от ответственности.

(Владимир Карбый-оолович достает из лежащей на столе пачки «Беломора» па­пиросу и закуривает).

– Ой, три инфаркта, а курить не бросили, да еще такие крепкие. Обычно после этого мужчины как-то опасаются за здоровье, бросают.

– Я курю 56 лет. Но курил я всю жизнь «Казбек». А сейчас «Казбек», к моему боль­шому сожалению, перестали выпускать. На этой линии, как мне рассказали, стали какой-то сорт сигарет выпускать. Пришлось пе­рейти на «Беломор».

А бросить курить не могу. Операция про­шла, шесть часов меня приводили в порядок, и на второй день я уже стал просить: «Дайте закурить, хоть курнуть немножечко». И спе­циалисты, которые меня смотрели, ска­зали: «Да не троньте его, еще неизвестно, что луч­ше – бросить или не бросить».

Я и в Смольном был единственным, кто нарушал порядок, где бы ни шел, я курил. А не положено было – только в туалете. И со мной все боролись. Даже на бюро поручили секретарю горкома партии Татьяне Ивановне Ждановой меня воспитывать, следить, чтобы я не курил, не безобразничал. Но у нее ничего не вышло. Я окончательно убил ее тем, что купил себе загибающийся мундштук. Она уви­дела, руками замахала: «Карбый-ооло­вич, она у тебя еще и загнулась, ну тебя, пусть с тобой мужики борются!»

– Владимир Карбый-оолович, а как вы попали на работу в Смольный? Как вообще оказались в Ленинграде?

– В Ленинград я попал из-за жены Лю­баши. Она коренная ленинградка, блокаду пе­режила. Любовь Васильевна Петрова. Учи­тель истории. Закончила Ленинградский Гер­ценовский институт, и ее с подругой напра­вили в 1951 году в Туву. Попала она к нам, в Самаглатай. А я тогда директором школы работал.

– И как вы, директор школы, сделали предложение учительнице?

– Пришел вечером к ней в гости. Поговорили. А потом я говорю: «Любовь Васильевна, выходите за меня замуж». Она согласилась. А я обрадовался, говорю: «Спасибо» (улыбается).

– Так и сделали предложение на «вы»?

– Да, мы и после этого долго были на «вы», потом уж на «ты» перешли.

Она очень уважаемой была. Всех других учителей на­зывали по имени и делали при­­ставку «баш­кы» – учитель. А ее звали Лю­бовь Васильевна-башкы. Очень обяза­тель­ная была, грамотная, эрудированная. И очень вкусно лекции о любви и дружбе читала (улыбается). Очень умная, женщина была. Мудрая... Любаша умерла в 92-ом году. Я думал, что тоже уйду,вслед за ней. Но ос­тался… Де­тей у нас нет. Долго я один здесь си­дел, плакал.

А Любашина родственница, Алек­сандра Михайловна, жена ее двоюрод­ного брата, ходила за мной, присматривала, на неделю пищу готовила. Я ее с молодости знал, она тоже овдовела, давно уже. И мы че­рез три года поженились. Теперь вот вмес­те. Она придет скоро – сутки в боль­нице работает. У Шуры – дочь, внучка. Она меня дедушкой зовет, слушается. И я ее родной считаю.

НоВладимир Чооду: Я тувинцев не подвел: ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в Ленинграде после Любашиной смерти у меня про­изошел перелом: не могу ни на одно общес­твенное мероприятие ходить. Психоло­ги­чес­ки. Раньше мы с ней всегда ходили в те­а­тры, на концерты. А сейчас в театры, хоть очень люблю, перестал ходить, музыку тоже сам дома слушаю. (Владимир Карбый-ооло­вич замолкает).

Ну вот, поженились мы, а потом ее мама сильно заболела – надо ехать в Ленинград. А я тогда уже секретарем тувинского ком­сомола по идеологии работал. После долгой беседы Салчак Калбак-Хорекович Тока меня отпустил, на год. Но я так тут и остался.

Мама умерла, а я тещу мамой звал. Ос­тались мы с Любашей одни – посидели, по­горевали. И пошел я в Выборгский райком партии на учет вставать. А там меня спра­шивают: «Где хочешь работать?» А я тогда по-русски говорил, но не очень: «Да я ничего не умею…» «Как так? Высшую партийную школу закончил? Пойдешь на объединение «Светлана». Было это в 1961 году.

Было мне очень тяжело. 46 тысяч рабо­та­ющих, три тысячи из них – комсомольцы. Я был одновременно секретарем комсомола, членом парткома, членом бюро Выборгского райкома комсомола, членом бюро Ленин­град­ского горкома комсомола и членом обкома комсомола Ленинградской области (улыба­ется). Я все спрашивал: «А когда я работать-то буду – у меня же и своя работа есть?»

А потом меня перевели в райком партии. А в конце 1966 года стали в институте Арктики и Антарктики соз­давать научно-иссле­довательские суда, и ме­ня утвердили первым по­мощником капитана на научно-исследова­тельское судно «Про­фес­сор Зубов». Вон оно у меня висит (Влади­мир Карбый-оолович по­ка­зывает на фото кра­савца-корабля, ви­ся­щее в рамочке на стене).

Пошли в Антарк­ти­ду. Первый рейс, в 1967 году, длился девять ме­сяцев. Мне повезло. Эки­паж подобрался очень хороший: 13 нацио­наль­ностей, но мы все были, как одна семья.

Вы знаете, у моего отца всегда были мыс­ли жить вместе с Россией, присое­ди­ниться к Советскому Союзу. Видать, это как-то во мне осталось – я всю жизнь являюсь ин­тернационалистом. Для меня главное – че­ловек, его суть, а не его национальность. Где бы и с кем я ни работал, я смотрю прежде все­го на суть человека, а не на нацио­нальность. Но когда уже совсем туго бывает говорю: «Я тоже представитель малой народ­ности, кончайте эти штучки».

Полярники – очень интересные люди. А на­чальником экспедиции был Кренкель Эрнст Теодорович – в порядке исключения послали старика (прим. Э. Т. Кренкель (1903 – 1971) – полярник, доктор геогра­фи­ческих наук, Герой Советского Союза (1938 г) .С 1924 г. – радист по­лярный стан­ций и арктических экспе­диций, в том числе знаменитой на паро­ходе «Челюс­кин).

– Сам Кренкель?

– Да. Вот мы вместе с ним начали. Я ему тоже, видать, понравился, после рейса на ученом совете он даже назвал меня «отец», хотя я младше его сына на один год. По­хвалил так. Приятно было.

Я у него учился, как работать с людьми. Вообще плаванье мне в смысле работы с людьми много дал: исправило мое одно­бо­кое отношение. Я ведь до тридцати трех лет считал, что если мужчина женат, то он уже на других женщин смотреть не может. И был очень страшным человеком. Боролся против этого…

– Да, вы были строгих правил…

– А на судне я понял, что в жизни всякое может быть. Мудрее что ли стал – понимать больше людей стал. Вообще-то я по харак­теру очень стес­ни­тельный. Я и журналистом из-за этого не стал. Из меня хотели сначала журналиста сделать, когда в Высшую пар­тийную школу направили. Но я не умею быть настырным и поэтому окончил не жур­на­лист­ское, а общее отделение.

У меня свои правила работы с людьми. Я вожусь два года. Расстаюсь очень тяжело, в душе всегда больно, но если за два года ничего не получается, прямо говорю: «Давай лучше разойдемся».

Первая экспедиция в 1967 году длилась девять месяцев – мы отвезли в Антарктиду по­лярников – участников тринадцатой со­вет­ской экспедиции, и вывезли участников двенадцатой экспедиции. А по ходу плавания изучали взаимодействие атмосферы и океа­на, погоду, брали пробы воды, запускали гео­фи­зические ракеты, на 240 километров в космос.

9 ноября прошлого года ребята решили со­браться – те, кто в первый рейс на «Про­фессоре Зубове» ходил. Думали, что будет человек 20-30, а собралось человек сто. Постарели уже все, человек тридцати уже нет… И тут я впервые услышал от них при­знание, что они меня от­цом считали. Дали мне первое слово, хотя там были руково­ди­тели института. «Нет, Владимир Карбый-ооло­вич, вы наш ду­ховный отец, вы на­чинайте». Прослезился я вместе с ними… «Да вы же, навеВладимир Чооду: Я тувинцев не подвел: ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в Ленинградерное, счи­тали, что я враг на­ро­да?» «Да что вы!» Пер­вый помощник ка­пи­тана – это ведь тот, кто никому житья не дает (смеется).

– Если по-сухопутному, то это –заместитель по политической час­ти – замполит? Идеологическая ра­бо­та?

– Да. Двух капитанов пережил, и оба го­ворили: «Наше дело – судно вести, твое – с людьми работать». Чтоб не нарушали правила общежития, правила игры.

– А ученые часто нарушали пра­вила?

– Да, очень часто. Но я всегда беседовал с людьми: я не собираюсь вас пере­вос­пи­тывать, тем более, что вы грамотные люди, ес­ли мы хотим жить вместе, так давайте вмес­те соблюдать правила общежития.

Я всегда не понимал, когда руководители их нарушают. Почему вам позволено, а рядовому не позволено? Из-за того, что вы руководитель? Не имеете права. Вам на­оборот ничего не положено.

А с другой стороны – я старался на себе по­казывать: у меня принцип – делай так, как делаю я. Не боюсь никакой черной ра­боты, нужно – черную работу делаю, нужно кому-то помочь – помогу. И я всегда про­зрачен, меня всегда видно. Ничего тайного нет. Я противник всяких шушуканий. Всегда говорил: «Думаю я так. Правильно думаю или нет? Согласны или нет?»

Чего греха таить, когда шел с трапа, ко мне сам академик Трешников (прим.: поляр­ный исследователь, в 1960-80 г. – директор Арк­тического и Антарктического инсти­тута, участник создания «Атласа Антар­ктики», руководитель многих полярных экспедиций) приходил: «Слушай, твои там никого не слушаются, скажи ты им». «А в чем дело?» «Да они все на тебя ссылаются: Вла­димир Карбый-оолович так не делал, он так делал». Ну, посмеялись мы…

– А что у вас за история с китом была в Антарктиде?

– А, с китом. А откуда вы это все знаете?

– Ну я же готовилась к встрече.

– Это было в 67 году. Мы с дизель-электроходом «Обь» стояли на траверсе Мирного где-то в восьми кабельтовых друг от друга. Где-то около километра. А в Ан­тарктиде – железная дисциплина, там ника­кой демократии нельзя. Существует поря­док: без веревки нельзя ходить, без доски нельзя ходить, потому что припайный лед дышит: отходит, сходится.

У меня это был первый рейс, а на «Оби» первый помощник капитана Ткаченко был очень опытный. И мне хотелось с ним встре­титься, потому что я нигде в литературе не нашел, как работать первому помощ­нику. Первого помощника или как дурака показы­вают или, если он умный – только фамилия и должность, и больше ничего. И я пошел на встречу. С того и другого судна смотрят в бинокли, а я с досточкой иду.

Где-то в середине пути лед разошелся. И снизу – огромная голубая глыба: кит вышел подышать. Я ощутил ногами его тело, оттолкнулся от него. Кит взял воздух и ушел, а лед снова соединился. И мне полярники выдали сертификат №34 – о том, что живого кита потрогал. Так что был такой случай, правильно, я даже про него забыл.

– Насколько я знаю, у вас было множество интересных встреч, не только с китом – вы ведь даже с Пи­но­четом встречались?

– Да, это у нас была встреча на станции Белинсгаузен, остров Ватерлоо. Был у нас в гостях на судне президент Чили в то время Эдуардо Фрей. Он привез всех своих се­наторов, в том числе был и Пиночет (прим. Пиночет Угарте – с декабря 1974 года президент Чили, генерал, захвативший власть в результате военного переворота). С Кусто мы встречались (прим. Жак Ив Кусто – знаменитый французский океа­нограф), с его сыном.

Был в Чили, Аргентине, Уругвае, Брази­лии. Во Французской Гвиане участвовали в двух научных экспериментах с французами. Был в Канаде, Исландии, дошел до 82 градуса – около Гренландии. Во Франции, в Париже больше десятка раз. Англия – вдоль и по­перек. В Лон­доне так и не научился ходить из-за лево­сто­роннего дви­жения.

У королевы Елиза­ве­ты Второй были на при­е­ме. Вот так сидел, как с вами.

– И какие впе­чат­­ления от английской королевы?

– Вы знаете, в то время это была большая ответственность. Раз­гля­дывать-то очень не бу­дешь. Она задает вопро­сы, отвечаешь. Все это идет протокольно. Во время еды. Очень много приборов, не знаешь, с чего начинать. Она заметила. Даже посме­ялась и сказала мне: «Правила хорошие, когда начинаешь с того, что удобнее». А наши тоже переглядываются, я им шепчу: «На­чинайте с центра». (Смеется).

А в Синегале мы с капитаном тоже были на приеме у президента. Но там страшный был прием – с автоматами, потому что шла война, междоусобная война. Стреляли. Мы с капитаном только успели залечь.

В Конго был, в Австралии, в Японии, в Гонконге. На всех континентах побывал.

– А сколько всего у вас было морских антарктических походов?

– За восемь лет – пять походов. В Ан­тар­ктиду приходили всегда летом, а в 1970 го­ду попали зимой – спасали дизель-элек­тро­ход «Обь» (прим. в 1955-74 г.г. – флаг­ман советского антарктического флота). Когда он шел на станцию Русская, его зажало льдами и положило на бок.

Мы нарушили инструкцию – на судне нашего класса нельзя заходить далеко в лед, а мы прошли полторы тысячи миль – поч­ти три тысячи километров в тяжелых льдах, в полной темноте. Это ведь летом в Ан­тар­к­тиде всегда светло, солнце не заходит, а зимой всегда ночь. Подошли к «Оби», сняли людей. За эту операцию ваш покорный слуга был награжден Орденом Октябрьской ре­волю­ции. В Указе сказано: «За проявленные мужество и геройство».

– А почему вы все же оставили полярно-морскую жизнь?

– Направляли меня на два года, а они растянулись на восемь лет. А Любаша дома одна была, да и я уже устал от «научного нигилизма». И еще, признаюсь уж, почему я решил уходить: видать, меня переоценили и хотели сделать начальником полярной станции Беллингсгаузена. Ну, думаю, если так началось, надо бежать (улыбается).

– Не понравилось вам в Антар­к­тиде?

– КогдВладимир Чооду: Я тувинцев не подвел: ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в Ленинградеа в первый раз в 67-ом пришли и я увидел, в каких тяжелых условиях там люди работают, я сказал: «Кому это все на­до?» Начальник станции Мирный на это от­ветил: «Владимир Карбый-оолович, толь­ко не говорите никому то, что вы нам сказали». Очень тяжелые условия… Летом на солнце все горит, а температура – минус 25. Зимой – минус 67, а на станции Восток – 80, да еще и 30% кислорода от нормы.

Я ведь был на всех наших станциях – полярники показали. Тогда «столицей» Ан­тарктиды была станция Мирный, а сейчас – Молодежная.

– А правда ли, что на станции Мирный есть столб, на котром на­пи­сано ваше имя и расстояние от ан­тарк­­тической станции до Кызыла?

– Да, потому что там тувинец был. Там установлен столб и на нем сверху вниз – таб­лички, указывающие направление и ко­ли­чество километров до городов, предста­ви­тели которых работали в Антарктиде. На од­ной из дощечек в 67-ом году сделали надпись: «Кызыл. Тувинская автономная область», тогда Тува была автономной областью. А в скобочках ребята написали: «Чооду В.К.». Я уже потом увидел: «А зачем мою фамилию написали?» «А потому, что вы единственный тувинец, побывавший в Ан­тарк­тиде».

– Только одна ваша фамилия была написана?

– Да, только моя.

– А расстояние от станции Мир­ный до Кызыла какое было указано?

– А ребята подсчитали. По-моему, около шестнадцати с половиной тысяч километров. Точно не помню, не хочу врать.

– Эта табличка и сейчас там?

– Сейчас – не знаю. Наверное. А вот судна моего, к сожалению, уже нет. С этой перестройкой прошляпили: продали, да неудачно. И турки распилили «Профессора Зубова», переплавили.

Последний капитан, который выбрасывал его на берег, расска­зывал: «Как живой был – сначала не хотел, а потом сам на берег выбросился». А он у нас всегда был такой чистенький, беленький. Его называли: «О, шпион пришел совет­ский».

Я его очень чувствовал, это судно. Ногами чувствовал. Научился и у штурвала стоять, и курс проложить, и определиться, где мы находимся, и дизель-генератор завести. Мы даже прослезились, когда капитан рас­ска­зывал о его последних часах.

…Так вот, когда я ушел с трапа, первый секретарь Ленинградского горкома Партии Аристов меня вызвал, пообещал, что легкой жизни не будет, и предложил работать в иде­ологическом отделе – заниматься дипло­ма­тическими приемами, так как много стал­кивался с этим за границей во время пла­ваний, и курировать четыре района города.

А после второго инфаркта меня не выг­нали, а повысили в должности: чтобы мень­ше ходил: назначили заведующим общего сектора горкома партии. А оттуда уже я вновь вернулся на «Светлану», которая меня пер­вой в 1961 году в Ленинграде и приняла.

Работаю помощником генерального ди­рек­тора. У нас прошла реструктуризация. Раньше было 12 заместителей, теперь оста­лось четыре заместителя и пять помощников. Я помощник по общим вопросам. Главный бюрократ. Работаю, пока не выгонят (улы­бается). На одну пенсию жить очень тяжело. Вот у нас с главным инженером стаж одина­ковый, оба награжденные, он еще два­ж­ды лауреат, а пенсия у обоих оди­на­ковая – 701 рубль.

«Светлана» – это уникальное предпри­ятие электронного приборостроения: полу­проводники, конденсаторы, транзисторы. Бо­лее девяти с половиной тысяч наименований выпускали. Ни один телевизор и приемник без нас собрать не могли. До сих пор произ­водим мощные генераторные лампы, без которых телевидение не может трансли­ровать. У нас сейчас вместо 46 тысяч работает 4 тысячи. Но предприятие не упало.

В прошлом году мое 65-летие отмечали, так они мне вот какое стихотворение пода­рили (Владимир Карбый-оолович достает красивую открытку и читает):

На нашей «Светлане» немало дверей,

За каждой, где русский сидит, где еврей,

А где-то хохол, белорус, армянин.

И даже, представьте, тувинец один.

И этот тувинец, поверьте скорее,

Даст десять очков и хохлу, и еврею.

Хоть был под телегой когда-то рожден,

Но как образован он был и умен!

Увидел все страны, объездил весь свет

И вновь на «Светлане» уже много лет.

Весь день за своей персонажей сидит –

Такой деловитый, такой эрудит.

Пригож, аккуратен, привычен к труду.

И это, конечно, В.К. Чооду!

Мы вас поздравляем сегодня Вэ Ка!

И выпьем по рюмке за вас коньяка.

А может, кто водочки в рюмки нальет?

За вас мы готовы хоть воду, хоть йод.

Мы вам пожелаем здоровья и счастья,

Успеха в любой вас касательно части.

Для нас вы покруче имеете вес,

Чем ваш легендарный земляк в МЧС.

Владимир Чооду: Я тувинцев не подвел: ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в Ленинградемеюсь) Хорошее поздравление, с юмором. Можно я его перепишу?

– Можно. А я вам на память подарю нашу сувенирную продукцию (Владимир Карбый-оолович приносит прозрачные тарелки с белым узором). Вот будете вспоминать.

– Спасибо. Очень красивые. А пи­алы с надписью «40 лет Советской Туве» тоже на «Светлане» делали?

– Нет, это я помогал. Я тогда в горкоме партии работал и просил Ленинградский фар­форовый завод сверх плана сделать эти пиалы – к 40-летию вхождения Тувы в состав Советского Союза.

Меня приглашали на юбилей. В послед­ний раз я был в Туве в 84-ом году. Очень хочется еще побывать, но уже материально туда и обратно не потянуть. Ну, как-то сестра Чечена приезжала, дети ее – мои племян­ники. Сейчас у меня остались сестры Чечена, Светлана, Кара-кыс и брат Маадыр-оол. И племянников много.

u С дежурства в больнице возвращается Александра Михайловна и сразу же начи­нает накрывать на стол: «Володя ведь как ребенок: приготовлю все, оставлю, а он все равно не ест один». Вкуснейший рассольник она подает в пиалах. Владимир Карбый-оолович поясняет: «Мы ведь всегда только в пиалах едим. Это настоящие, тувинские».

Я отдаю должное кулинарным талантам хозяйки: и первому, и очень вкусно приготовленному мясу. А Александра Ми­хай­ловна еще и пирогом с брусникой пот­чует. «А вы знаете, как по-тувински брус­ника? – Владимир Карбый-оолович как-то особенно нежно и мягко произносит «киш-кулаа».

«Интересно было бы в Кизиле побывать, на Володиной родине», – говорит Алек­сандра Михайловна. «Не в Кизиле, а в Кызыле», – строго поправляет Владимир Кар­бый-оолович. – Надо правильно произ­но­сить». Она повторяет: «В Кызыле».

– Владимир Карбый-оолович, а чем стал в вашей жизни Ленинград?

– Вы знаете, я до сих пор помню слова о Ленинграде моего дяди Кежик-оола Чооду.

– Это который вам пуповину пе­ререзал?

– Да. Когда я женился на Любаше и он узнал, что она из Ленинграда, он сказал: «Ты пред­ставляешь, она же из тываажан орана приехала!». А тываажан ораны это дословно «райское царство». «Райское царство! Ты представляешь, какая чистота!» Райское царство – он это несколько раз повторил, и мне это в голову запало.

Вы знаете, я немного горжусь тем, что ритуал возложения венков на святом для ленинградцев месте – Пискаревском клад­бище, где похоронены жертвы блокады, – это мое. Сейчас только изменили: вместо членов Политбюро – попы. А все остальное оставили по-прежнему.

– Вы участвовали в разработке этого ритуала?

– Да, это все на мне висело. Все торжества, все праздники в Ленинграде. Только не любил, чтоб меня снимали. Даже специально предупреждал. Всегда в сторонке был.

– А какое место в Ленинграде для вас особенно памятно?

– Есть такое памятное для меня место – Мар­сово поле. Почему оно для меня па­мят­но? Только мы с Любашей приехали в Ле­нин­град, на вторую неделю они с мамой и тетей повели меня на Марсово поле. (прим. на Марсовом поле у памятника «Борцам революции», где захоронены участники февральской революции и гражданской войны, горит Вечный огонь). А я-то ведь темный человек – решил посмотреть, откуда и как там Вечный огонь горит, и наступил на постамент. А тут милиционер подошел. Как только теща бедная с Любашей ни пла­кали, как ни просили, он единственное на что согласился – в милицию меня не тащить, штраф не брать, а вытереть все. Они готовы были за меня все сами вытирать. А я сказал: «Нет, я сам». Вытащил платок и весь пос­тамент вокруг им вытер. Но зато увидел, как горит Вечный огонь (улыбается). И на всю жизнь запомнил: на памятники насту­пать нельзя!

А сейчас историю испохабили. Этого де­лать нельзя. История есть история. Вот на работе у меня у единственного висит портрет Ленина, и никто не имеет права сделать мне замечание. Как только попытались, я сразу ска­зал: «Что?» Все вылетели, начиная с гене­рального директора. А сами себе повесили какие-то картины.

– Но не везде портреты Ленина снимают. Я обратила внимание – в актовом зале Смольного, где у нас по­завчера состоялось открытие Шес­того всероссийского фес­ти­валя жур­налистов, над сценой висит и сей­час огромная картина – Ленин на фо­не Невы.

– А ее не снять – сделано навечно. Это панно, которое накрепко к стене прикреплено. У меня ведь кабинет, когда я в горкоме в Смольном работал, был рядом с кабинетом Ленина – на втором этаже. И город я всегда на­зываю, как всю жизнь называл – Ленин­град.

– Летом 2000 года в Ленинграде, буду называть город так же, как вы, создана общественная организация «Тувинское национально-культурное общество «Центр Азии», объеди­нив­шее наших земляков, живущих в го­ро­де на Неве. О нем мне с большим увле­чением рассказывала президент «Цен­тра Азии» Оюмаа Хомушку, энтузиастка пропаганды тувинской культуры в северной столице. Вы, как тувинский аксакал в Ленинграде, стали одним из учредителей этого тувинского центра.

– Да, согласился стать одним из учре­ди­телей, потому что нужен какой-то центр, где бы собирались, обменивались, друг друга подтягивали, подсказывали. Тувинский ха­рак­тер ведь бурный, если разойдутся. Не остановить ничем. А потом – концерт готовят: песни поют, воспоминания общие. И если руководители приезжают – тоже собрать легко, рассказать что Владимир Чооду: Я тувинцев не подвел: ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в Ленинградеделается в Туве.

Да хоть и поесть нормально на этих встречах – тоже важно для студентов. Им, ко­нечно, бедным, тяжело здесь – все дорого. И как родители тянут, содержать их здесь? Но учатся, молодцы.

На открытии они меня просто заставили высту­пить. Я даже там схули­га­нил: частушки ту­вин­ские им спел: «А мы вот какие частушки пели». По-тувин­ски заговорил, они все за­виз­жали, захлопали. И все на меня так смотрят, со стра­хом и интересом, но близко не подходят (сме­ется).

Я им там одну мысль сказал. В 51 году, в Сама­галтае, мы с Любашей меч­та­ли: хоть бы один наш уче­ник учился в Ленинграде. Хоть бы один. А в прошлом году собрались – почти три­ста студентов и выпуск­ников из Тувы! Вот как наша мечта осу­щес­твилась. Я им сказал: «Цените это. До­ро­жите».

– Владимир Кар­бый-оолович, а на ка­ком языке вы дума­ете? Я слышала, что ес­ли человек в совер­шен­­стве вла­­де­ет дву­мя языками, то надо его спро­сить для опре­де­ления родного: на ка­ком языке он ду­мает?

– Скажу по-честному: по-настоящему я мыслить по-русски начал где-то в 72-73 го­дах, почти в сорок лет. А до этого я всегда думал по-тувински: мысленно переводил, а потом уже говорил по-русски. Но вот сейчас думаю по-русски.

Когда приезжают тувинцы, я всегда го­ворю по-тувински. Правда, стесняюсь – стал мед­ленно говорить. Газеты всегда прошу при­везти тувинские, люблю читать по-тувински, смотреть переводы. Смеюсь, когда переводы неточные или наивные. В тувинском же есть сло­ва, которые очень сложно точно пере­вести.

Вы знаете, мне иногда говорили : вот из­менник – уехал из Тувы…

– А что и такие разговоры бы­вали?

– Бывали, но я всегда себя успокаивал: был честен и Туву не подвел. По мне много судят, что значит тувинец. Обо мне и во Фран­ции знают, и в Англии знают, и в Латинской Америке знают.

Правда, за границей меня за тувинца не признавали, больше за немца принимали – и фины, и испанцы. Удивлялись, когда говорил, кто я на самом деле. Особенно, когда в морской форме. Почему? Потому что я все­гда подтянутый и аккуратный. Я люблю, когда аккуратно. Глядя на меня, и другие начинают подтягиваться. Я даже не любил по Ленинграду в морской форме ходить – все курсанты честь отдают. Рука устает от­ве­чать (смеется). Я даже отказывался: «Не буду больше в форме ходить». А меня за­ставляли: «Ходи в форме!» Даже в горком без формы не пускали: приходи только в форме.

И в некоторых научных трудах ходит моя фа­милия. Сейчас, как старику, мне это, конечно, приятно. И я всегда себе так говорю: я от Тувы не отказываюсь, от своей нацио­нальности не отказываюсь! У меня в пас­порте написано «тувинец», и я тувинцев не подвел – ни в Антарктиде, ни в Америке, ни в Ленинграде.



Фото:


2. Владимир Чооду приступил к обязанностям первого помощника капитана научно-исследовательского судна «Профессор Зубов». 1967 год.

3. Володя с сестрами. Слева направо Чечена, Саяна, Расина, Светлана. Самагалтай. 1955 год.

4. «Профессор Зубов» идет в Антарктиду. 1971 год.

5. В Антарктиде.

6. 14 апреля 1955 года. Учителя Самагалтайской средней школы. Любовь Васильевна Чооду (Петрова) – первая справа в первом ряду.

7. Первый помощник капитана не боится никакой черной работы: красит палубу – так красит. 1974 год.

8. На капитанском мостике. 1974 год.

 

Беседовала Надежда АНТУФЬЕВА

 (голосов: 6)
Опубликовано 10 августа 2001 г.
Просмотров: 5457
Версия для печати

Также в №33:

Также на эту тему:

Алфавитный указатель
пяти томов книги
«Люди Центра Азии»
Книга «Люди Центра Азии»Герои
VI тома книги
«Люди Центра Азии»
Людмила Костюкова Александр Марыспаq Татьяна Коновалова
Валентина Монгуш Мария Галацевич Хенче-Кара Монгуш
Владимир Митрохин Арыш-оол Балган Никита Филиппов
Лидия Иргит Татьяна Ондар Екатерина Кара-Донгак
Олег Намдараа Павел Стабров Айдысмаа Кошкендей
Галина Маспык-оол Александра Монгуш Николай Куулар
Галина Мунзук Зоя Докучиц Алексей Симонов
Юлия Хирбээ Демир-оол Хертек Каори Савада
Байыр Домбаанай Екатерина Дорофеева Светлана Ондар
Александр Салчак Владимир Ойдупаа Татьяна Калитко
Амина Нмадзуру Ангыр Хертек Илья Григорьев
Максим Захаров Эсфирь Медведева(Файвелис) Сергей Воробьев
Иван Родников Дарисю Данзурун Юрий Ильяшевич
Георгий Лукин Дырбак Кунзегеш Сылдыс Калынду
Георгий Абросимов Галина Бессмертных Огхенетега Бадавуси
Лазо Монгуш Василий Безъязыков Лариса Кенин-Лопсан
Надежда ГЛАЗКОВА Роза АБРАМОВА Леонид ЧАДАМБА
Лидия САРБАА  


Книга «Люди Центра Азии». Том VГерои
V тома книги
«Люди Центра Азии»
Вера Лапшакова Валентин Тока Петр Беркович
Хажитма Кашпык-оол Владимир Бузыкаев Роман Алдын-Херел
Николай Сизых Александр Шоюн Эльвира Лифанова
Дженни Чамыян Аяс Ангырбан и Ирина Чебенюк Павел Тихонов
Карл-Йохан Эрик Линден Обус Монгуш Константин Зорин
Михаил Оюн Марина Сотпа Дыдый Сотпа
Ефросинья Шошина Вячеслав Ондар Александр Инюткин
Августа Переляева Вячеслав и Шончалай Сояны Татьяна Верещагина
Арина Лопсан Надежда Байкара Софья Кара-оол
Алдар Тамдын Конгар-оол Ондар Айлана Иргит
Темир Салчак Елена Светличная Светлана Дёмкина
Валентина Ооржак Ролан Ооржак Алена Удод
Аяс Допай Зоя Донгак Севээн-оол и Рада Ооржак
Александр Куулар Пётр Самороков Маадыр Монгуш
Шолбан Куулар Аркадий Август-оол Михаил Худобец
Максим Мунзук Элизабет Гордон Адам Текеев
Сергей Сокольников Зоя Самдан Сайнхо Намчылак
Шамиль Курт-оглы Староверы Александр Мезенцев
Кара-Куске Чооду Ирина Панарина Дмитрий и Надежда Бутакова
Паю Аялга Пээмот  
 
  © 1999-2024 Copyright ООО Редакция газеты «Центр Азии».
Газета зарегистрирована в Средне-Сибирском межрегиональном территориальном управлении МПТР России.
Свидетельство о регистрации ПИ №16-0312
ООО Редакция газеты «Центр Азии».
667012 Россия, Республика Тыва, город Кызыл, ул. Красноармейская, д. 100. Дом печати, 4 этаж, офисы 17, 20
тел.: +7 (394-22) 2-10-08
http://www.centerasia.ru
Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru