Конкурс “Человек года”, проводимый газетой “Центр Азии” уже
стал традиционным мерприятием для жителей Республики Тыва, поэтому событию,
которое произошло в прошлом году, искренне радовались все – в здании
музыкально-драматического театра имени В. Кок-оола проходил Бал газеты “Центр
Азии”. Когда редактор, автор идеи Надежда Антуфьева объявила имя обладателя
приза главной номинации “Человек Века”, зал поднялся, и зрители долго
аплодировали невысокого роста пожилому человеку, который неспешено, слегка
опустив голову, поднимался на сцену. Монгуш Борахович Кенин-Лопсан. Скромность,
благодарность и любовь чувствовались в словах номинанта. Приняв приз –
ювелирной работы «Центр Азии», он произнес краткую взволнованную речь.
Когда мне поручили взять интервью у Монгуша Бораховича
Кенин-Лопсана, я честно говоря, была в замешательстве: о нем столько
писалось, и в местных, и в центральных, и в зарубежных изданиях. Что еще можно
написать о таком известном человеке? Да, задача не из легких. Но, оказывается,
великий на то и велик, что неисчерпаем. Когда он узнал, что я приду не просто
беседовать, а брать интервью для газеты, он задумался, потом попросил подождать
за дверью и через несколько минут пригласил: “Да, я могу с тобой беседовать,
это хорошо. Я согласен”.
В назначенное время 12 апреля, с тортом по случаю его дня рождения,
я пришла в его крохотную избушку. В этой избушке, во дворе национального музея
“Алдан-Маадыр”, он работает, сюда ему пишут письма, посылают телеграммы из
разных уголков мира, так и пишут:
Республика Тыва, Кызыл, музей, избушка, Кенин-Лопсану.
Как обычно очередь. Русская женщина и молоденькая тувинка, видимо,
студентка, ожидали в глубоком задумчивом молчании. Казалось, они не замечали
меня, погрузившись в свои проблемы. Каждый из них пришел в надежде на то,
что в их жизни все изменится к лучшему, что Башкы поможет, как и раньше. С
самыми разными проблемами приходят к нему: в какой день лучше устроить
свадьбу сыну, подходят ли молодые для совместной семейной жизни, как
избавиться от злых людей, порчи, как поступить в безвыходной ситуации, что
было, что ждет, что можно делать, а чего нежелательно. Он укажет, подскажет,
поднимет дух, вселит веру в себя, раскинет магические камушки – и все у тебя
образуется.
...Уходя от него, женщины складывают ладони перед собой и
почтительно слегка наклоняются вперед. Башкы, как бы благославляя, касается
рукой их лба и прощально кивает седой головой.
– Монгуш Борахович,
народ Тувы вас выбрал “Человеком века”. Ощущаете ли вы себя человеком века?
– Искренне признаюсь: я никогда не ожидал такого всенародного
результата – получить звание человека столетия. Думаю, что газета “Центр Азии”
организовала очень удачный, интересный, всенародный, очень скромный и в то же
время многозначительный опрос: кто же будет Человеком Века. Я действительно
не ждал такого признания, такой награды. Даже во сне не видел. Никогда об этом
не думал. Я благодарен читателям газеты “Центр Азии”, а редактора газеты Надежду
Мухарбековну Антуфьеву я полюбил как личность. Она мне с самого первого взгляда,
с самой первой встречи очень понравилась. Я с ней по секрету дружу, по секрету
влюблен в нее.
Провожая XX век, каждый из нас должен сделать определенный вывод. Я
действительно человек XX века – родился
10 апреля 1925 года. Я сын тувинского народа, у которого тогда еще не было
письменности на родном языке. Была другая культура, другая письменность,
культура IV-VIII веков, когда было великое тюркское государство – Тюркский
каганат. Мы, тувинцы, тюркоязычный народ, и наши предки жили здесь, в центре
Азии. У них была другая культура – шаманская религия, это первая тюркская религия.
А тувинцы сохранили ее. Есть у нас и христиане, обе религии мирно сосуществуют.
Да, у нас были разные люди: политики, музыканты, артисты,
буддисты, христиане, шамановеды и представители просвещения, тувинского народного прикладного
искусства, государственные деятели, были герои Советского Союза, кавалеры орденов.
Они действительно великие люди нашей эпохи. И из числа этих людей быть названным
Человеком века – это великое счастье.
– А каким этот век
оказался для республики, что полезного и печального он оставил?
– Я, по своему убеждению, буду говорить от своего только имени. XX
век принес тувинскому народу великую историческую реформу, потому что в 1905
году в России была революция, в 1911 году победила буржуазная революция в
Китае, тогда была маньчжуро-китайская империя. А Тува, как известно, была в
составе этой империи 157 лет. Империя рухнула, когда встал исторический выбор
перед тувинским народом. Правители старой феодальной Тувы написали обращение
к русскому государству. Самый великий человек нашего века – князь Буян-Бадыргы,
правитель Даа хошууна, высоко образованный человек. Это он в 1913 году
обратился к русскому царю Николаю II, чтобы тот принял тувинский народ под
свое покровительство, точнее, Кызыл-Тайгинский хошуун – под этим
подразумевалась вся Тува.
Николай Александрович Романов принял тувинский народ под свое
покровительство в 1914 году. Для меня лично это было великим историческим
событием, потому что это было спасением для нашего народа. Исторически мы
легко могли присоединиться к Китаю, Монголии, к любому государству Востока,
даже к Тибету, Индии. Но Буян-Бадыргы, дальновидный политик, выбрал Россию.
Это самая светлая страница истории тувинского
народа.
Русские должны были знать тувинский язык. Так начался новый период
для тувинского языка: русские начали изучать тувинский язык. Старые русские
очень хорошо владели тувинским. Это было новым явлением в истории и тувинского,
и русского народов, большим событием.
Сохранить территорию Урянхайского края – мудрая политика. Наши
правители во главе с Буяном-Бадыргы просили не призывать тувинцев в армию, не
отправлять на фронт в первую мировую, и Николай II удовлетворил просьбу. Это
тоже мудрое решение: сохранить малочисленный коренной народ центра Азии.
С этого времени, с 14-го года, у нас началось градостроительство,
появились новые села, деревни и города. Это тоже новое явление. Но традиции
тувинского народа оставались: тувинцы – охотники, земледельцы, скотоводы.
Скотоводство было на очень высоком уровне: были тувинские породы домашнего
скота, эти породы были выработаны веками, они хорошо выдерживали жестокие
морозы, жаркие летние дни, были приспособлены к жесткому климату тувинского
края. Сохранить традиционную культуру тувинского народа – очень мудрое
решение. Это очень важно.
Потом победила народная революция, после октябрьской. Были здесь
красные партизаны: русские, тувинские. Они создавали объединенный отряд,
командиром был Кочетов Сергей Кузьмич, который хорошо владел тувинским
языком. Результат этой борьбы – создание народного государства на тувинской
земле. Это тоже великое событие: народ имеет свое государство, независимое –
Тувинская Народная Республика. Да, была и гражданская война.
А потом в 21 году проходил всетувинский Хурал, это учредительный
Хурал, 13-16 августа 1921 года, в местности Суг-Бажы Тандынского кожууна. Там
были представители всех кожуунов, там была принята первая Конституция.
Председателем этого Хурала был единодушно избран князь Монгуш Буян-Бадыргы.
Тогда было создано первое демократическое государство в центре Азии. Это было
историческим явлением для нашего народа: в центре Азии появилось государство,
ведь тувинцы были рабами Маньчжурской империи, затем они были в составе
русского государства. Благодаря появлению своего государства мы сохранили свой
язык, свою территорию, свою религию. Это тоже очень прогрессивное явление.
У Тувы были дружеские отношения с Советским Союзом и Монголией,
были установлены экономические отношения между этими странами. Тувинское
государство признано этими странами. Дипломатия, международная дипломатия! Это
тоже великое событие.
А в 1924 году на заседании
Центрального комитета тувинской народной революционной партии и членов
правительства было решено создать
национальную письменность. Избрали одного ученого человека – Монгуша
Лопсан-Чимита. Его ученое звание кешпи, оно равнозначно званию академика.
Он учился в Верхне-Чаданском хурээ, монастыре,
девять лет учился,окончил гимназию буддийскую, потом учился в городе Угре (сейчас
город Улан-Батор), дальше продолжал учебу в Лхасе – столице Тибета. Там он и
получил свое высокое звание кешпи. Он хорошо знал родной язык, владел монгольским,
тибетским, китайским, изучал немецкий, английский. Необычайно одаренный человек.
Его судьба оказалась самой печальной. Он родился в 1888 году и расстрелян 31
декабря 1940 года и реабилитирован 26 ноября 1965 года (это по документам
архива 65-го года).
В 1929 году проходил VIII съезд Тувинской народной революционной
партии. На этом съезде было решено покончить, то есть закончить борьбу, с
представителями старой культуры, то есть ликвидировать монахов, шаманов, феодалов. Да. Это была страшная идеология.
Он стал жертвой этой идеологии: вдруг стал врагом народа… Его расстреляли 31
декабря 1940 года в Кызыле. Завтра должен быть Новый год, а его ночью расстреляли…
там, где Манган-Элезин (прим.: вечный
песок название места). Расстреляли
великого, гениального ученого… Потом его посмертно реабилитировали… Он
создал первый тувинский алфавит – в 1928-м, а в 29-м этот алфавит был уже утвержден.
И я был свидетелем этого.
Моим первым учителем был Донгак Хевек, он еще жив, здоров, живет в
селе Хандагайты Овюрского кожууна, ему недавно исполнилось 90 лет. Когда он
преподавал вот этот букварь, мне было четыре или пять лет. Я ходил вокруг взрослых людей и
запомнил три буквы – как писать мое собственное имя. Мое детское имя – Тас (прим.:
лысый), его я и писал на снегу,
на песке. Это было мое первое знакомство
с букварем великого учителя Лопсан-Чимита. Еще моими учителями были Монгуш Кенеш,
Монгуш Бегзиваа, Сат Бурукей. Это были активисты. Да, это инстересный был
период. Потом позже появился еще один букварь, в 1930 году, это было летом,
другой вариант тувинского букваря.
К сожалению, и с основателем тувинского государства свершилась жестокая
несправедливость: тоже был объявлен врагом народа. Проходило заседание членов
Политбюро ЦК ТНРП, 22 марта 1932 года. Там они обсуждали постановление Министерства
внутренних дел: врагов народа к высшей мере наказания – расстрелу. Монгуш
Буян-Бадыргы – создатель тувинского государства, экс-секретарь ЦК ТНРП,
экс-председатель Совмина тувинской народной республики, Куулар Дондук –
председатель президиума Малого Хурала, Монгуш Шагдыр – экс-секретарь ЦК ТНРП и
Бойду (прим.: о нем пока
известно меньше всего) – четырех человек… Генеральным секретарем ЦК
ТНРП тогда был Иргит Шагдыржап, секректарем был Салчак Тока. Под руководством
Иргита Шагдыржапа и Салчака Тока все члены Политбюпро утвердили это страшное
постановление и уничтожили “врагов народа”. Эта классовая борьба оставила в истории
тувинского народа кровавые следы.
– Шагдыржап ведь потом и
сам пострадал?
– Шагдыржап тоже пострадал. Но это другая история.
– Монгуш Борахович, у
вас потрясающая память: все имена, названия мест, даты вплоть до времени
суток...
– …потому что, мне мои родители говорили, когда мне было три года,
я воображал очень четко (прим.: от
слова “воображение”), и они удивлялись, что у меня очень добрая память.
Сказитель расскажет сказку – я уже на
другой день подражаю сказителю и от начала до конца рассказываю. Сейчас,
правда, у меня почтенный возраст, но все это хорошо помню. Можно сверить все
это с архивными документами все, что я сказал. Думаю, что сущую правду говорю.
– В вашей личной жизни в эти годы что-нибудь
памятное произошло?
– Потом у нас была самая великая куль-турная революция – ликвидация
безграмотности. Это для нас тоже великое событие... У нас была одна партия –
ТНРП, с 1929 года до конца своей жизни Салчак Тока был первым человеком, первым
руководителем этой партии. Он руководил культурным фронтом. Тоже большое
событие: чтоб все люди были гармотными. Люди учились.
Особенно 1939 год был памятным для меня: меня назначили маленьким
учителем в селе Хондергей Дзун-Хемчикского кожууна – учил неграмотных людей,
чтобы они умели читать, писать свое собственное имя. Я проводил летний кружок,
там были мои современники, даже и старше были. Если я не ошибаюсь, тогда мой
кружок посещал Доржу, сейчас он профессор, Доржу Сенгилович Куулар. Он посещал
мой кружок. Я говорю о тех, кто в живых остался.
– А кто еще? Очень
интересно.
– Кто еще? Сейчас они все умерли… Старики умерли, современники
умерли… Да, они умерли. Еще училась моя младшая сестра родная – Тас-Уруг
Куулар, она живет в селе Чыраа-Бажы.
– Кто вас назначил
маленьким учителем?
– Председатель пионерской организации Сат Чондан-Бурлей, активист
села Хондергей Монгуш Идам-Сурун – он был грамотным человеком, еще председатель
Хондергейского сумона Монгуш Чудурук и председатель партийной ячейки сумона
Хондергей Сат Шыырап. А его сын Владимир Шыырапович Сат сейчас работает в
Аппарате правительства Тувы.
– Вы были совсем юным.
Вы не испугались этого предложения?
– Нет, я не испугался. Еще памятным было то, что я учился в разных
школах, потому что мои родители жили далеко от районного центра. Ну, это
другая история. А я хочу только о самых знаменитых событиях...
– Тогда расскажите о
самом ярком впечатлении из детства.
– (Смеемся) У нас
жил один человек Ширтек-хам, младший брат Донгака Кайгал-хама. Он потом
женился на младшей сестре моего отца. Ширтек-хам был волшебником. Мы уважали
его. Он мог вызвать град, молнию, дождь. Однажды там, где гора Чингирлээн,
произошел пожар. Тогда я был маленьким. Вечером мы смотрим: вокруг этой высокой
горы красное пламя. А люди начали уговаривать его, чтобы он вызвал или снег,
или дождь. Он очень боялся: вдруг узнают об этом партийцы – ему наступит конец
жизни. Все-таки уговорили, и он пошел к берегу. А мы маленькие, прячемся – за ним пошли. Он сунул
свою руку за пазуху, поискал, достал какой-то мешок и начал вытаскивать
оттуда какие-то камни: белый, черный, красный – и бросил их в воду. Эти камни
были на кончике жилки – тогда веревки были, ниток не было.
И вот он там ведет камлание, а мы боимся к нему приблизиться. А
взрослые вообще запретили ходить туда. Когда он вытащил свои талисманы из
воды, мы быстро поднялись, побежали домой и легли спать. Утром родители не
могли дверь открыть – такой глубокий снег выпал. Это было в середине апреля.
Снег выпал громадный, и высокая гора Чингирлээн под снегом. Красный пожар
исчез. Вот такой он был шаман. О да! Это его волшебство осталось на всю жизнь
в моей памяти.
– А что с ним произошло
потом?
– Потом он все-таки остался живым. Живым остался. Великих шаманов
забирали – они домой не возвращались. Других шаманов сажали… Сидели.
– Люди доносили на них?
– Да мы же не знаем. Тогда же хорошо работали шпионы, красные
шпионы. Кто феодал, кто лама, кто шаман – они хорошо знали.
– …но его никто не выдал.
– Нет. Он остался живым. Умер он, когда я учился в Кызыле, видимо,
где-то в 44-47 году.
– А вы с ним потом,
когда уже стали повзрослее, не встречались?
– Мы жили по соседству. Он тогда всегда вел камлание в своей юрте,
когда люди спали. Никого не подпускал. Но мы все равно подходили, слушали. У
него бубна не было, зеркало было шаманское – кузунгу. Его страший брат Донгак
Кайгал-хам тоже был шаманом небесного происхождения, как и Сат Ширтеккей. Ночью
камлал, вел разговоры со звездами, планетами, с Шолбаном (прим. Венера). Он знал язык небесных, неведомых,
могущественных сил, потому что, по его словам, есть звуки, которые идут с небесных
краев. Он знал эти крики, эти языки. Он хорошо знал язык каждой птицы. Знаменитый
человек! Да. Он остался героем моих научных трудов – его алгыш я запомнил,
записал.
– Монгуш Борахович, вы
хранитель ценностей, истории. А у хранителя истории обычно не срашивают о
семейной жизни, истории любви. Во всех интервью вы стараетесь обходить эти
вопросы – запретная тема?
– Я не хотел бы разбудить своих родителей. Мой отец Монгуш Бора-Хоо
был сыном Монгуш Келдегея. Мой дед Монгуша Келдегей жил в Чаа-Хольском кожууне.
Его старая фамилия Тулуш. Он был знаменитым бегуном, всегда был победителем на
соревнованиях. Однажды он поспорил со своим младшим чиновником. У того был
очень хороший конь – молодой скакун. Они поспорили, кто первым придет на 30
км: он или конь? Судьями тоже были чиновники, были и свидетели. На коне сидел
сам чиновник и дедушка пешком.
– А на что спорили?
– Мой дед предложил свои тувинские сапоги, а этот чиновник обещал:
если первым придешь – возьмешь этого коня с седлом. Сначала конь исчез, и
бежит, бежит. На середине дистанции конь устал. А мой дедушка бежит, бежит,
как орел – и первым финишировал. Все люди были восхищены: “Он лучше коня
бежит!” Он победил. А горделивый чиновник тогда в обморок упал, обливали его
водой. Он очнулся и сказал: “Возьми коня, седло – все это твое”. А мой
дедушка сказал: “Больше горделивые слова не говори”, и ушел – коня не взял.
– Теперь он не мог
оставаться жить в этом месте?
– Да. После этого он оттуда перекочевал в сторону Даа кожууна (тогда
правителем Даа кожууна был Хайдып Угер даа – отец Буяна-Бадыргы). Мои предки
остановились в местности Теве-Хая (прим.: верблюжья скала). Там они жили.
– Вы сказали, что у деда
была старая фамилия…
– Да, Тулуш. Там он остался жить и принял фамилию Монгуш. Отец мой
был охотником, сказителем, хорошо владел китайским, монгольским. Он даже
сопровождал караван китайских купцов: из Чадаана до Улан-Батора, из Улан-Батора
до Пекина. Они добирались до Пекина за 35 дней, потом возвращались, всего
примерно 70 дней. Отец мой – сказитель, знаменитый оратор. Он неграмотный, но
очень умный.
Мама моя из рода-племени Сат, зовут ее Сендинмаа, дочь Сата
Шиижека. Они все были знаменитыми сказителями, я хорошо помню: старшие братья
из племени Сат – Лама, Чолум, Соян, Дестен, Конзай и молодой мой дядя Каваакай
– все сказители. Еще они любили народные игры.
– Вам передалась эта
родовая черта.
– Да. Я вырос под звон бубна, под напев сказителей, я закалялся
бурей поющей реки Хондергей. Это мое детство. Нас было девять сестер, шесть
братьев – пятнадцать человек. Я был шестым. Моя мама большая мастерица. Отец
уходил на охоту, а мама оставалась с нами и всегда рассказывала сказки. Мы
любили слушать. Она не рассказывала, а поющим голосом всегда запевала. Да…
Помню…
– А кем вас родители
хотели видеть?
– Это было очень странно. Когда мне было три-четыре года один
тибетский монах пришел. Говорят, к нам в юрту. Бродяга. Тогда у отца глаза
заболели: почти слепым стал. А юрта наша стояла на краю стоянки. Монах нашел
юрту моих родителей. Отец ему сказал: вот, я слепым стал, как же я буду
воспитывать своих малышей? Еще отец говорит: у меня один сын есть, у него вот
уже три года голова лысая – ни одного волоса нет (потому меня звали Тас – прим.:
лысый), отчего это все так?
Отец говорил ему по-монгольски – он ни слова не знает. Отец заговорил по-китайски
– он понимает. Они понимали друг друга.
– А вы?
– А мы молчим, мы не знали языка. И он отцу дал одно лекарство для
глаз: “Я уйду, а вы будете применять,
растворять, капать”. А мне он сказал: ему я даю имя Кенин-Лопсан. С
тибетского Кенин – переводится “дурак, шалун”, Лопсан – “мудрец, гений”. Гений-дурак,
Дурак-мудрец. С этого времени мое имя Кенин-Лопсан. А потом он мне предсказал:
“Этот мальчик будет у вас ученым человеком, будет смыслить в грамоте, будет
писарем (то есть писателем, сочинителем), пусть он пойдет своей дорогой”. Так
он сказал, говорят.
Имя и первое предсказание мне было дано бродячим монахом из Тибета.
Отец сохранил свое зрение – лекарство помогло, а меня зовут с тех пор
Кенин-Лопсан.
– Значит, это
единственное имя в Туве, теперь и единственная фамилия?
– Не знаю, наверно. Потом, когда мне было девять лет, я ночами не
спал – выходил босиком, даже по снегу ходил босиком, начал бормотать, с кем-то
разговаривать. Стали говорить про меня:
что-то слышит, что-то видит. Тогда
пригласили нашу бабушку-шаманку Куулар Хандыжап. У нас говорят Хам-Кадай, Улуг
хам (прим.: шаманка, большой
шаман). Это родная бабушка по материнской линии. Стоянка была в местности
Чаш-Тал (прим. молодой тальник),
это весенне-осенняя стоянка. Я хорошо помню. Она покамлала и предсказала: “Он
будет небесным шаманом, он пойдет по моим стопам (при этом Монгуш Борахович все время гладит себя по голове). Я
уйду в другой мир – он останется шаманом после меня”. Потом она проводила
культовый обряд, посвященный роднику (там есть родник).
– И, говоря так, она вас
по голове гладила все время?
– Да, она передавала мне свою энергию. Говорят, она талисман
оставила у родника. Потом я перестал ночью просыпаться, стал нормально спать.
Годы прошли. Почему-то я хорошо читал газеты. Просто читал. Был такой агитатор
Монгуш Бегзиваа. Говорят, он сказал, что вашего сына надо отправить в школу.
Это 1934 год.
Меня сопровождал младший брат моего отца Монгуш Дамбаа – он первый
тувинец в нашем краю, кто умел сидеть на санях, то есть шанактанган (прим.:
приобрел сани), потому что первые
сани появились у него. А место называется Чаш-Терек (юный тополек), или Кок-Терек (зеленый тополек), на территории Хондергейского сумона. Там открылся
Кызыл Булун (прим.: красный уголок).
Преподавателем работал Ширииндиви. Меня отправили туда учиться. Читал я хорошо,
а писать не умел. Научил меня писать Ширииндиви. Моим телохранителем был Сарыглар
Калчан-Кок. Он был женат на певице и мастерице Чанчываа – моей родственнице
по отцовской линии.
– Телохранителем?
– Я маленький же был. Он за мной ухаживал. Калчан-Кок потом был
моим учеником, очень аккуратный человек. Он, старый, умный, бородатый, учился
у меня, как написать свое собственное имя. Дальше у него учеба не пошла. Но
это было его громадным достижением. К сожалению, он умер… Потом мой учитель
Олег Опаевич Ширииндиви написал обо мне очень добрые слова, что я был таким
умным мальчиком, хорошо запоминал, слушал и запоминал. Он меня наградил
тетрадками, карандашом. Это первая учеба. Потом у нас была летняя школа.
– А организовывали,
наверно, красные агитаторы? Тогда даже была брошюрка “Агитатор”.
– Нет, она выходила позже, в советскую эпоху. Это было создано по
решению Министерства просвещения. Там у нас был летний кружок. Работали
учителями Сат Чондан-Бурлей, Монгуш Идам-Сурун, самые грамотные люди тогда.
Это 1936 год, кажется, тогда вышла газета “Шын”, я даже сейчас все вижу: там
одна страница была посвящена Максиму Горькому. В это время еще произошло
затмение солнца и град. Там я прочитал про состязание: кто народные песни
знает, кто сочиняет. Я сочинил свою первую песню, сейчас я даже помню ее (улыбаясь, читает):
Кедерээнде бодумну ынай,
Хендир унген доргуну ынай.
Хендир унген доргунекте
Кедеп чыдар Франкыны.
Кудараанда бодумну ынай,
Кужур унген доргуну ынай.
Кужур унген доргунекте
Кудуп чыдар Франкыны.
И говорю: “Вот, я сочинил новые стихи-песню”. А Идам-Сурун говорит:
“Ты не сочинил песню, ты обокрал народную песню, ты вор, маленький вор. У
тебя твое – только одно слово “Франкыны”. А кто такой Франко ты знаешь?” А
мой отец был агитатором, я и отвечаю (по-детски
важно выпячивает губы): “Франко – это был генерал!” А что за генерал,
спрашивают. Генерал и генерал – я откуда знаю, что за генерал. А где он, этот
генерал Франко? Я ответил, как отец объяснял, почему мы собираем помощь красному
фронту: есть страна Испания, там генерал всех революционеров расстрелял. Все
очень долго смеялись. За ответ я получил высокую оценку, а за сочинение –
звание вора, потому что это народная песня (снова пропел). Это была детская фантазия, наивная, глупая, но
все-таки это было.
А потом был 37-й год.
Летняя школа. Работала там Ховалыг Даржыкпан, сейчас она народная учительница,
работает в Чадаане. Она учила правильно читать, красиво писать. За хорошее
чтение меня наградили путевкой в пионерский лагерь имени Тока. Тогда не
говорили Салчак Тока, просто Тока, а в лагере на большом участке вокруг столба
было написано “Тока”.
– А где он находился?
– В лесу, возле города Чадаана. Там были пионеры из
Барыын-Хемчикского, Дзун-Хемчикского, Улуг-Хемского кожуунов.
– А как вы там жили, расскажите.
– Мы жили в палатках. Однажды приехала черная машина. Это машина
Тока-дарги. Он, помню, в красной майке, волосы черные, красиво подстрижены,
выступал и закончил “Бугу делегейнин пионерлери делгерезин!” (прим.: Да здравствуют пионеры всей Земли!).
Там разные люди были. Там я познакомился с Чылбыской, который тогда еще не был
великим артистом Олегом Намдараа, с Сергеем Шойгу (прим.: это не родственник министра МЧС – тезка)
– он корреспондент, сотрудник редакции газеты “Шын” (“Правда”), Александром
Дамдакаем, он сейчас живет в Кызыле. Пионервожатыми там были Игорь Эргил-оол,
Монгуш Шаннаа, Семен Урояков. Нас очень хорошо кормили, мы очень дружно жили.
Вдруг приехала группа артистов. Показывали вечером спектакль, на
тувинском языке, пьеса называлась “Хайыраан бот”. А артисты играли под громадной
лиственницей. На ней влюбленные и повесились. Ветка была толстая, девушка на
этой стороне, парень – на той стороне. Они погибли.
– То есть не совсем по
сюжету.
– Да-да. Не так, как вот сейчас. Так это кончилось трагически: они
вдвоем, чтобы не расстаться, чтобы быть вместе, повесились. Утром я искал на
этом месте: там ни одного мертвеца не нашел. (Смеемся) Я такой наивный был, я думал, что они там играли и
там же и умерли, что еще там висят, еще там торчат (хохочет). Ходил вокруг этой лиственницы – ничего там нету…
– …так сильно потрясла
вас игра актеров.
– Эта сцена на всю жизнь осталась у меня. Потом приехала опять
черная машина. Приехал Глава правительства Чурмит-Дажы и министр
Эренгей-сайыт (прим.: министр).
У него голова была побрита налысо, у Чурмит-Дажы. Он нас приветствовал и
каждому подарил шоколадку. Впервые в жизни подарок я получил, от Главы
правительства республики. Каждому он подарил шоколад. Трогать я боялся, поесть
боялся и долго его хранил. Очень красивый шоколад. Чурмит-Дажи, видимо, был
очень добрым человеком.
А потом лагерь закрыли, и я к родителями уехал.
Наступил 38-ой год. У нас открылась двухклассная начальная школа.
Учительницей была Орланмай, дочь Адыг-Тулуша Ойбаа. Она родом из села
Хайыракан Улуг-Хемского кожууна. Моя учительница Орланмай красивая, очень
умная, очень добрая. А завхозом, сторожем, воспитателем работал один человек –
Чадамба, иногда его называли Хыйыр-Чадамба (прим.: косой), потому что у него глаза
косые были. Потом меня приняли во второй класс, сразу после чтения. Там было 12
человек во втором классе и 75 человек первого класса. Одна учительница учила
нас. Очень хорошо работала, моя дорогая, любимая учительница – Ховалыг
Даржыкпан. Да, это были великие педагоги.
Я отличался тем, что давно научился читать, отличался хорошей
учебой, хорошим поведением, активной общественной работой: я был редактором
стенгазеты и председателем ученического комитета. А некоторые девочки,
мальчики уходили домой, и за ними тоже надо было ухаживать, их уговарвать,
опять приводить в школу, а сейчас, конечно, об этом говорить наивно, а тогда
они убегали из школы.
– Ну, не знаю-не знаю, в
мое время тоже убегали (смеемся).
Раз вы так работали, наверно, вас и поощряли?
– Меня моя учительница
наградила книгой. Называется “Капитан уруу” (прим.: “Капитанская дочка”). Там написано
было “А. С. Пушкин”. Я читал перевод на тувинском языке, это в 1938 году. Я
наизусть знал эту книгу, от начала до конца. Возможно, я содержание плохо знал,
где-то не понимал, а наизусть я знал полностью. И отлично закончил второй
класс, и сразу известным стал на территории сумона Хондергей (улыбается), решили даже на собрании
меня отправить в школу.
С третьего по седьмой классы я учился в Чадаанской семилетней средней
школе. Там тоже стал редактором стенгазеты и председателем ученического
комитета.
– А о чем вы в этих
газетах писали?
– О! Мы в этих газетах писали, например: какой-то взрослый парень
ночевал с девушкой-ученицей?! – критиковали. Или, какой-то мальчик ушел домой
без разрешения учителей. Еще и рисовали: с длинным носом, иногда с одним
глазом – потому что он слепой, ничего не видит, иногда с большой головой, как
барабан – потому что он ни о чем не думает. Так рисовали, так писали. Еще там
частушки были. Частушки, конечно, украденные мною из народных песен, в них
ничего не было моего, кроме моей фамилии (добродушно смеется). Но было весело. Я писал наивные стихи.
– А как вы в Кызыл
попали?
– Летом 1939 года я был участником-делегатом II слета любителей
словесности пионеров Тувинской Народной Республики. Наш слет проходил в
Зеленом театре в парке, потом он сгорел дотла. Потом меня отправили учиться в
Кызыл на семинар молодых писателей, в 1944 году. Нас поселили, сейчас думаю,
что это в доме возле нынешней типографии, участников семинара в здании
нынешней школы №2. Нас очень много человек училось.
Теорию литературы вела Александра Федоровна Бобкова, переводчиком
у нас был Леонид Чадамба, сочинение стихотворений, то есть поэтику вел Сергей
Пюрбю, правописание и орфографию – Леонид Чадамба, курс о том, что
происходило в мире, – Олег Саган-оол, звуки тувинского языка – Пальмбах, лысый
такой, говорил по-тувински хорошо. Говорили, что он ученый, кандидат, я и
понятия не имел, что это такое, слова “кандидат”, “эртемдээн” (ученый) для меня было очень
интересным. Это Александр Адольфович Пальмбах. Разбирали написанное нами с
Сергеем Бакизовичем Пюрбю. Он очень похвалил тогда мое небольшое произведение
“Дээр корунчуу” (прим.: небесное
зеркало). Я еще ему показывал свои стихи, он говорил, что неплохо.
Еще, помню, он хвалил Монгуша Дугаржапа. Ну кто был тогда среди
нас? Феликс Сегленмей – был такой, Салчак Дамба, Олег Сувакпит, Юрий Кюнзегеш.
Они все были грамотными, хорошо владели русским языком. Мы учились хорошо.
Был еще у нас семинар интересный, это видимо, был первый сбор молодых
писателей Тувы.
– А вы осознавали тогда,
что вы будете писателем?
–Тогда я еще и не думал, кем я буду. Они благословили.
– Вам было просто
интересно.
– Да. Нас, молодых писателей, приглашали, публиковали, даже мое
детское стихотворение “Ненависть к Гитлеру” (“Гитлерге килен”) было
опубликовано. Это было в 43-м году. Вот это было настоящее благословение. С
44 по 47 год мы учились в Кызыльской летней школе. Диретором работал Ооржак
Хайлакаа – первый математик с высшим образованием. Русский язык вел Александр
Сугдерек, литературу – Регина Рафаиловна Розенберг – моя любимая учительница,
они нас учили правильно писать по-русски, очень грамотно – мы приехали в
Ленинград и писали лучше русских.
– А в Ленинград вас
когда отправили?
– О! Это длинная история. Я очень прошу здесь мою благодарность
оставить: я вековечно буду благодарен Хертек Амырбитовне Анчымаа (прим.:
до вхождения Тувы в состав России была
председателем президиума Малого Хурала). Когда мы окончили 10 классов,
нас было 19 человек, наш класс решили отправить в Ленинград, оттуда пришло
приглашение. Потом мы узнали, что эта идея Владимира Михайловича Наделяева.
Еще выбор был Абакан, мы выбрали Ленинград.
– Вам так и сказали:
выбирайте город?
– Да, мы сказали, что нам – Ленинград. А что это, мы не знали. А
некоторые товарищи не приехали: тогда еще транспорт плохо работал, наводнение
было. Мы прибыли в Кызыл кто на чем: кто на коне, кто на плоту из Тоджи, кто на
верблюде. Я – на грузовой машине, трое суток из Чадааны до Кызыла. Мне так
тяжело было. Сбор был у Хертек Амырбитовны Анчымаа. Мне сказали: в списке ваша фамилия
отсутствует. Тебя нет. Почему же сняли меня? Я пришел к ней, кажется, она
работала на третьем этаже – сейчас это здание Великого Хурала.
Я открыл дверь, кажется, дубовая дверь. Она одна сидит там. Поздоровался.
Она очень вежливо встретила меня. “Мои товарищи все едут в Ленинград на учебу,
а меня не включили в список”, – говорю. Она спрашивает: кто ты такой. Я
сказал, что я сын охотника, наша семья – многодетная, у меня шесть братьев,
девять сестер, мама и папа, что я окончил 10 классов, хочу учиться. И она
что-то там написала, куда-то там позвонила, потом сказала мне: “Будешь
учиться”.
– Тут же в кабинете?
– Да, прямо тут же сказала. Я даже не помню, как добрался до школы,
я не помню – или бежал, или летел. Так я был в составе тех товарищей, которые
уезжали в Ленинград. Если не благословение, не мудрое решение Хертек
Амырбитовны, я остался бы здесь, не поехал бы на учебу. Я нигде об этом не
говорил, вам говорю: моя сердечная благодарность за мудрость Хертек Амырбитовны,
мудрость человека, мудрость женщины, мудрость политика. Я всегда благославляю
вас, Хертек Амырбитовна Анчымаа!
Потом я был счастлив быть редактором ее замечательной книги – она
дважды вышла на тувинском языке (прим.: речь идет о книге “Эрткен оруум” – “Путь, который я прошла”).
Она очень хорошо писала. Она и политик, и государственный деятель, и знаменитая
певица – исполняла народные песни в Москве – “Онза хурал”, она поэт и писатель.
Хороший писатель. Она меня благословила на учебу.
Нас провожали Ооржак Хайлакаа, директор школы, Алексей Белек-Баир,
Лама-Сюрюн Кужугет, учитель истории и наши учителя, среди них помню Апый Оюн
Сиириновну, к сожалению, она недавно скончалась. Мои учителя – самые мудрые,
они мои боги, я всегда буду о них говорить с благоговением.
– Монгуш Борахович, а с
женой вы в Ленинграде познакомились?
– Нет. Я писал стихи о любви, но не трогал девушек. До 30 лет я даже
не поднял юбки девушки. А когда мне было 22 года… я окончил уже школу … (замешался). Еще в школе Регина Рафаиловна
организовала литературный кружок. Это большое событие в истории тувинской
литературы. Об этом никто не писал. Регина Рафаиловна организовала литературный
кружок. Там преподавали Сергей Пюрбю, Степан Сарыг-оол, Александр
Пальмбах, Монгуш Самбуу, говорят, тогда он был аспирантом.
– А какие предметы они
читали?
– Монгуш Самбуу, например, читал, что такое социалистический
реализм, а Сергей Пюрбю читал стихосложение, Степан Сарыг-оол – состун чечени (прим.:
выразительность слова). Очень
хорошо он читал. Олег Карламович (прим.:
писатель О. К. Сагаан-оол) тоже
приходил в наш кружок, он читал, как выбрать тему. Тоже очень хорошо он читал. А руководила нами Регина Рафаиловна
Розенберг-Бегзи.
– Были ли у вас свои
издания?
– Был журнал «Улуг-Хемнин чалгыглары» («Волны Улуг-Хема»), рукописный журнал. Там мы от руки писали
стихи, а оформлял Монге из Тандынского района, тоже от руки. А я был главным
редактором этого рукописного журнала. Я не знаю, сейчас сохранился он или
нет. Там впервые, в рукописном варианте, был опубликован мой первый роман,
вернее, главы из романа «Кан эш» («Стальной
друг»).
– Что-то я не припомню,
видимо, еще плохо знаю ваше творчество.
– Он умер, к сожалению, потому что когда я собрался на учебу, я его
закопал в яму возле конной дороги в местечке Бестиг-Кара – летняя стоянка.
– Зачем вы это сделали?
Для потомков?
– Сейчас я скажу. Когда я был школьником, я же был поэтом.
Романистом был на берегу Невы. Хотя здесь начал писать рассказы и романы.
Только план этого романа у меня сохранился. Могу показать. Правда. Ученые не
обращаются к архивам ученых, писателей, педагогов – это великая беда. Всегда
надо спрашивать. Например, недавно профессор Доржу Сенгилович Куулар – он получил
награду за работу “Тувинская литература на пороге века” – утверждает, что
первый роман написал Салчак Тока. Это неправда. Первый роман в тувинской литературе
написал я, на берегу Невы. Оттуда я привез рукопись. ... Он даже публично не сообщил
о своей ошибке. Почему я закопал?У меня книги были, я хотел далеко
отправиться, а у меня был не ящик, не сундук, а дыт човурээзи (прим.: кора лиственницы). Я сделал из них
квадрат... там было немного тетрадей, всего там было сорок… одна… сорок
девять тетрадок, рукописи. А закопал, потому что думал, они так сохранятся, а
книги в отдельные места закапывал. Потом говорят, что это место
изрыли-перерыли, тетрадки уже, конечно, все прогнили, исчезли. Вот такая
история...
– Это перед Ленинградом,
наверно. Но вы опять обошли сердечную тему…
– Да, это перед Ленинградом. В Ленинграде, когда я приехал
учиться, был один профессор, очень хорошо читал зарубежную литературу и
литературоведение – Виктор Максимович Жирмунский. Именно он меня называл
романистом, устно.
– !!!
– Да-да-да! Великий специалист западной литературы, немецкой,
французской, итальянской. Он примеры приводил на языке оригинала. Тогда я
познакомился с жанром сонета. Итальянский, испанский, английский.
Шекспировский! Теоретически я уже был знаком. Тогда в ясный октябрьский день я
встретился с одной девушкой. Звали ее Марой, Марианна Ивановна Кудряшова (по
мужу Никитина). Я сразу полюбил ее, и
об этой девушке начал писать сонеты. Мы подружились. Потом появился моряк,
моряк отбил ее у меня и женился (смеется).
Она никогда меня не забывала, мы переписывались. Последнее
послание от нее – ее книга, она у меня дома хранится, могу показать. Мара
скончалась в прошлом году. За тринадцать дней до смерти она написала итоговые
строчки, когда я читал их, у меня на глазах были слезы, я плакал…
Я этой девушке писал сонеты в течение пятидесяти лет. В 97 году я
закончил рукопись и показал одному человеку.
– Кому, если не секрет?
– Это человек великой скромности – Доруг-оол Алдын-оолович Монгуш, ведущий
лингвист Тувы. Он одобрил рукопись.
– Когда же эта книга
выйдет?
– Никто даже ко мне не обращается. Союз писателей, например, не
интересуется, что у меня есть, как мое здоровье, как моя писательская судьба? Я
даже не знаю, где Союз писателей Тувы. Печально. Когда я был школьником-поэтом,
Союз писателей думал о моей судьбе. Сейчас я старый, иду в другой век, а Союз
писателей ни разу не спросил о моем здоровье, о моей судьбе, моем творчестве,
рукописях. Это величайшая трагедия современности. Нельзя так жить!..
...Потом я окончил университет холостяком, я не женился – я читал
много...
– А ваши родители не
испугались того, что сын едет так далеко и неизвестно куда?
– Когда я собирался в Ленинград, родители опять пригласили
шаманку-бабушку: как быть этому мальчику. Тогда это было запрещено, поэтому
ночью она появилась и начала свое камлание.
Потом она сказала: пусть мальчик поедет на учебу, ему не положено в
течение четырех лет домой возвращаться, если он вернется домой, плохо будет. Я
четыре года ни разу сюда не приезжал.
В Ленинграде жил, учился. Там писал стихи, сонеты, там я и начал писать роман «Чугурук Сарала»
(прим.: желто-пегий скакун)
с 1947 года, закончил его 22 марта 1952 года. Рукопись высоко оценили мои
учителя Виктор Максимович Жирмунский, Владимир Михайлович Наделяев, живыми
свидетелями были мой школьный и университетский
товарищ Шулуу Чыргал-оолович Сат, когда роман выходил в Москве, он назвал
меня первым романистом тувинской литературы и написал мне. Этого не знает
профессор Доржу Куулар. Стыдно! Очень стыдно.
– Расскажите немного о
вашем первом романе, как родился сюжет.
– А сюжет родился… Тогда решили помогать фронту. У моей бабушки
был конь Чугурук Сарала. А готовил этого коня мой отец, тувинцы говорят:
соодуп турган (прим.: букв.
остужал, обычно перед скачками, то есть коней не кормят), он всегда
финишировал первым. А потом его подарили фронту. Тувинцу без коня нельзя. Этот
благородный поступок, подвиг аратов-скотоводов остался в моей памяти – об этом
я писал. Это жизнь, это действительность, это то, что я видел своими глазами,
это то, что я пережил своим сердцем. Потом начал писать роман «Двадцать первый»
– про то, что в 21-ом году был тувинский учредительный Хурал, председателем
был Буян-Бадыргы. Потом мой учитель Жирмунский говорил: если ты пишешь
исторический роман, ты должен знать архивные источники, тебе надо знать
русский, китайский, монгольский архивы, однако, доступ в архив сейчас закрыт,
приедешь домой – будешь встречаться со стариками, которые его хорошо знали,
запишешь их рассказы, тогда можешь писать исторический роман. Я так и написал роман «Буян-Бадыргы».
– Уже тогда вы хотели
написать о нем?
– Да, тогда я начал писать. К сожалению, около трехсот страниц я сжег.
– Почему?
– ...Сейчас я сожалею, потому что сохранилось около двухсот
страниц. Потом я продолжил, написал этот двухтомник. Правда, решили выпустить
только в 95-ом году, когда мне было 70 лет, но по какой-то неизвестной причине
не опубликовали.
– А «Чугурук Сарала» вы
отправляли в наш Союз писателей?
– Когда я приехал в 52-м году в Туву и сдал рукопись в старое
издательство, они долго читали – у меня почерк плохой. Потом я два года
работал в педагогическом училище, преподавал тувинский язык и литературу, вел
методику русского языка для нерусских школ. Потом хотел быть аспирантом
Института языкознания. Там сдал экзамены хорошо, у меня не было публикаций, и я
не стал очным аспирантом, меня записали слушателем-аспирантом, чтобы стипендию
платили. Потом меня отозвали, я вернулся и работал редактором издательства,
чтобы выпустить роман. А печатали рукопись на машинке, Октуй – жена писателя
Салима Сурун-оола, Харлыг – жена знаменитого певца-артиста Дугур-оола и Оюн
Чечеккей – они втроем печатали. Роман включили в план в 53-ем году. Тогда я не
знал, что издательство включает в план и сдает. Оказывается, утверждает обком
партии. Там сняли.
– Но в издательстве-то
ваш роман согласились взять?
– Да! И решили издать! А из обкома партии вернули… Три раза!
– Они объяснили, почему,
или эти решения не объяснялись?
– Во-первых, кричали: роман! что такое роман! это слишком громко!
Почему у него лошадиное название?! Это лошадиный роман! надо писать о людях, о
передовиках. А тут лошадиный роман! В газете «Шын» даже опубликовали статью
«Адыгуузун аът дугайында роман» (прим.: букв. роман о чудовищном коне), когда роман еще не вышел. Кто писал,
уже не помню. Сказали, что роман писал не член Союза писателей.
А рукопись читали тогда Николай Даваа-Самбуу, Ооржак Хайлакаа,
Степан Сарыг-оол, он даже одобрил, хвалил меня, потом назвал меня «мой первый
романист».
Архивы надо читать, прежде чем писать! Вот свидетели живые тут (листает множество отксерокопированных
страниц, вырезок из газет).
Вот Октуй написала, что помнит, как печатала мою рукопись.
– Когда же его все-таки
опубликовали?
– Через 13 лет. В 65-м году.
– А что они сказали вам?
Что теперь уже можно «лошадиные романы печатать»?
– (Ухмыляется)
Сейчас «Чугурук Сарала» так и напечатали. Потом, когда решили издать, был
такой художник Иван Салчак, он оформил и назвал «Чугурук Сарала». Он одобрил.
Вдруг сверху сказали, что так нельзя называть. Об этом, наверно, знает его
жена Анчимаа Салчаковна, спросите у нее.
Я правду говорю. Тогда мой учитель Николай Даваа-Самбуу, грамотный
человек, подполковник, офицерскую школу заканчивал, придумал название
«Улуг-Хемнин шакпыны» (прим.: стремительные
потоки Улуг-Хема), потому что коней переплавляли через паром, а там
волны такие. Это условное название, скрытое. Первая обложка была уничтожена.
А художник пострадал (хохочет).
Вот так. Я вам покажу сейчас… (поднимается,
берет толстую папку из шкафа, переполненного такими, только гораздо толще,
потрепанными от времени папками) я собираю материалы… (листает), а вот (читает по-тувински): «То, что я
печатала на машинке произведение Кенина-Лопсана «Чугурук Сарала», –
правда. Это было осенью 1953 года. Со мной вместе его печатала Оюн Чечеккей и
Харлыг, жена артиста Дугур-оола. Почерк у этого писателя не очень
разборчивый, непонятный. Когда «Чугурук-Сарала» Кенина-Лопсана, напечатав,
включили в план, обком партии издавать книгу не разрешил. Октуй Сюрюн-оол» (подает мне написано немного коряво-детским,
но понятным почерком Октуй на тувинском языке). Вот живой свидетель.
Автор всегда имеет право, если его сочинение написано в любом виде: в
рукописном варианте ли, книжном варианте ли – об этом тоже надо писать.
– Кажется, Шулуу
Чыргал-оолович Сат писал об этом, если не ошибаюсь, в предисловии вашей
книги?
– Да, да, позже. Профессор Сат Шулуу написал статью «Писатель с
берегов поющей реки» (а я родился на «поющей» реке Хондергей): «В 1952 году Монгуш Кенин-Лопсан
окончил восточный факультет Ленинградского государственного
университета имени Андрея Андреевича Жданова. Его учитель Виктор Максимович
Жирмунский натолкнул юношу на мысль попробовать свои силы в большой прозе и
высоко оценил рукопись первого не только в творчестве Кенина-Лопсана, но
и в тувинской литературе лирико-эпического
романа – это его «Чугурук Сарала», предлагаемый вниманию читателя. В романе
при внешнем спокойном, неторопливом движении сюжета показана многогранная
трудовая жизнь, людские характеры. С весны и до осени одного только года
и фактически только в одной семье развертывается действие романа. Жизнь
этой семьи характерна для Тувы описываемого времени, а год действия –
1941-й».
Это написано рукой первого профессора, доктора филологических
наук, рукой Шулуу Чыргал-ооловича Сата. Он мой школьный товарищ, свидетель
того, что я писал “Чугурук-Сарала” на берегу Невы.
– Что же получается:
наши литературоведы совершили историческую ошибку?
– (Смеется) Вот так
и получается. Надо читать исторические документы, всегда надо читать. Нельзя так. Твой профессор, которого ты лично
хвалишь, ни разу ко мне не обращался, ей-богу! Прости, пожалуйста, что так
говорю. Всегда надо писать на материале, еще надо спрашивать. Я ему еще раньше
писал до того, как он написал свою работу … (снова листает свои многочисленные бумаги, копии) …по-тувински
писал, переведешь сама. Я ему написал в воскресенье 29 сентября 1984 года (читает): «Обращаюсь к Вам с просьбой,
чтобы лишь оказать помощь. Вы стали известным, уважаемым преподавателем и
ученым, поэтому все, что Вы говорите, пишите, для народа будет правдой. Но у
Вас есть одна неточность: автором и главным героем первого тувинского романа
является Салчак Тока (указывает
название статьи). А автор первого романа в тувинской литературе я –
это истинно. Слышал, что Вы простудились – желаю скорейшего выздоровления.
Это моя к Вам единственная просьба. Если и впредь Вы будете писать
такую неправду, мне придется разбираться уже в судебном порядке. С глубоким
уважением и признательностью к Вам Монгуш Кенин-Лопсан» (прим.: дается в сокращении). Вот. Зная об
этом, он написал такие слова в своей научной работе.
– Он ответил вам на это
письмо?
– В ответ он написал статью в «Тувинской правде» – «Тувинская
литература на пороге века», за которую он и получил премию. Накануне моего
75-летнего юбилея (читает):
«Оставим за пределами самолюбие, дружеские чувства, симпатии и антипатии,
ведь пришло время утвердиться в мнении, что первым тувинским романом является
«Слово арата», все три книги вместе взятые. При этом надо полагаться на
известный вывод мирового литературоведения, что днем рождения литературного
произведения считается время его выхода в свет, а не начало или завершение работы над рукописью».
– Значит, с годом
рождения «Божественной комедии» и «Горе от ума» мы ошиблись?
– Получается, что да! «Божественная комедия» не вышла при жизни
Данте Алигьери! Чушь! Неужели профессор может так говорить публично! Об этом
до сих пор я молчал. Если так рассуждать, знаменитая поэма Александра
Сергеевича Пушкина «Гаврилиада», которая вышла после смерти Пушкина, тоже
написана позже! Тогда кем?!
– Рукописи не горят?..
– Рукопись! Это авторское право! Об этом профессор не знал!
– Насколько я знаю, автобиографическая
трилогия Салчака Тока «Слово арата» сначала выходила на тувинском языке с
1944 года отдельными главами – «В берестяном чуме» (перевел Пальмбах под
литературным псевдонимом А. Тэмир). Первая часть, как тогда называли,
повести вышла на тувинском языке в 1951, вторая – 1965, третья – 1968. В
переводе на русский повесть «Слово арата» вышла в 1950 году, удостоена
Госпремии в 1951году. Наверно, Доржу Сенгилович именно это и имел в виду –
все-таки ведь пусть повесть, но вышла, как часть будущего романа и датируется
44-м годом?
– Вот видишь! Все знаешь! Как же так можно-то! Трилогия Салчака Тока
сначала выходила на тувинском языке с авторским определением жанра «уш номнуг
тоожу» (прим.: повесть в трех
книгах) как «Мээн сактыышкыным» («Мои
воспоминания) в 1941 году. Затем
на русском «В берестяном чуме» в издательстве «Советский писатель»
в 1943 году, в переводе Тэмира. А на тувинском языке – в 1944 году.
Ты не думай, Доржу Сенгилович по материнской линии – мой племянник.
Если я напишу в газету, будет большой скандал! Я же ему предлагал: вежливо
признать свою ошибку, написать одну фразу. Он до сих пор не написал! (Монгуш Борахович так разволновался, что
пришлось прерваться, чтобы он успокоился).
u Вопрос был настолько
щепетильный, что я не могла не сходить к профессору Доржу Сенгиловичу,
преподавателю Тувинского госуниверситета, и поговорить на эту тему. Доржу
Сенгилович сказал, что он лишь историк, представляющий факты, что «писал о
том, что происходило в литературе за эти годы». Доржу Сенгилович сказал, что
он не задавался целью выяснить, кто является первым автором тувинского
романа: «Этот вопрос еще открыт, и наука может ошибаться, на то она и наука».
Видимо, нескоро еще разрешится этот спор – дело за молодыми исследователями,
которые будут внимательно изучать архивы, историю, и найдут ответы на многие
волнующие нас вопросы. Найдут – если вместе, сообща, в здоровом споре.
– Монгуш Борахович,
какая награда для вас самая дорогая, какими еще вы гордитесь?
– Я благодарен за все награды – не могу их делить, но меня все-таки
открыла Америка. Звание «Живое сокровище шаманизма» действительно очень
высокое. Американский фонд шаманских исследований во главе с профессором
Майклом Хайнером наградил таким званием. Американские ученые сделали вывод,
что тувинский народ – талантливый, очень одаренный народ.
Еще являюсь героем «Золотой книги» нашего правительства «Алдын
шынзылга» (читает поздравительный
адрес от Шериг-оола Ооржака, в котором президент называет его автором первого
тувинского романа, от Ш. Кара-оола. В папке много поздравлений, ксерокопий с
титульных листов, дарственных надписей, среди них поздравительные записки от
известных ученых Владимира Михайловича Наделяева, академика Андрея
Николаевича Кононова – все поздравляют «с первым тувинским романом», «с
большим литературным успехом»).
Эти награды дают мне уверенность, надежду, меня это вдохновляет.
Высоко оценены шаманские гимны, которые я собрал, написал.
Шаманские песни – сокровище мировой культуры, это поэзия, это начало
поэтической культуры тувинского народа. За эти книги они мне дали это высокое
звание. Я думаю, что шаманские гимны, алгыши надо изучать в школах, институтах
и университетах.
Шаманская тема у Монгуша
Бораховича – излюбленная, что называется, конек. А когда речь заходила о нем,
мой собеседник постоянно переводил разговор на других и на другие темы: он благодарен
тем, кто сыграл даже если небольшую роль в его жизни, творческой судьбе.
– Монгуш Борахович, и
опять вы обошли тему семьи, но уже вашей.
– Я семейный человек. Моя жена, Лариса Петровна Четверикова-Кенин-Лопсан,
мне очень помогает, она очень уважала моих родителей, талантливый человек,
замечательный журналист. Она побывала во многих районах Тувы: Эрзине,
Тес-Хеме, Овюре, Сут-Холе. писала художественные очерки.
У меня две дочери. Талантливый журналист Марина Кенин-Лопсан, ее материалы очень высоко
оценивают, она переводила мои детские сказки, опытный редактор, вместе
с Ириной Подик (прим.: заведующая
отделом национальной библиотеки имени Пушкина) делает хорошую работу
– вместе с коллективом издает журнал
«События».
Другая дочь – товаровед, Анна Кенин-Лопсан. Есть у меня еще внучка
Нюся Кенин-Лопсан, учится в первой школе, очень умная девочка. Она мое
богатство, моя гордость, мое солнышко.
Я и мои дочери получили высшее образование в Ленинграде, а жена
окончила факультет журналисики Свердловского университета. Горжусь, что
семья у нас интернациональная.
И опять он говорит о
шаманизме. Я все время старалась не затрагивать его любимую тему, но
разговаривая с Монгушем Бораховичем, просто невозможно не говорить о шаманах,
духах еще и потому, что через минуту ты уже сам не замечаешь, как увлекаешься
вслед за ним.
– Шаманские алгыши, гимны надо изучать в школах, институтах,
университетах, писать курсовые, дипломные работы, кандидатские и докторские
диссертации.
В истории человеческой цивилизации шаманская религия является
первой религией человечества. Она характерна для язычников, а тувинцы –
язычники: мы любим небо, горы, леса, мы чтим-почитаем духов небесных, горных,
духов лесов, родников, степей. Эта культура в первоначальном виде сохранилась
у нас, у тувинцев. Это величайшее духовное богатство тувинского народа. Все
ученые Запада, Востока хотят, чтобы эта культура сохранилась для потомков
человечества, потому что шаманская религия была у всех народов. Однако
цивилизация XV-XX веков очень многое испортилау других народов. Эта
культура частично сохранилась у народов, которые проживали в других
странах. Это исток духовной культуры тувинского народа в первоначальном
виде.
За то, что она сохранилась в Центре Азии, нам будет благодарность
человечества.
– В последнее время
у нас стало очень много разных шаманских объединений. Где они регистрируются
и бывает ли у шаманов лицензия?
– Сейчас у нас в Туве работает шаманское общество «Тос Дээр» в
Кызыле. Я являюсь учредителем общества тувинских шаманов «Дунгур» («Бубен») в Кызыле. У нас еще
работает общество «Солангы ээрен» («Идол
зарева») Ак-Довураке и «Кузунгу ээрен» («Идол зеркала») в Эрзине .
Тувинские шаманы – это поэты, лекари, костоправы, они очень хорошо
знают лекарственные травы, знают язык птиц, домашних животных, языки мира, то
есть один человек знает язык зверей и
язык людей. Эта великая тайна природы известна тувинским шаманам. Это тоже
культура. Великая магия. Это создано фантазией человечества. Мы не имеем
права потерять шаманские гимны, они были и всегда будут звучать, и шаманский
бубен будет звучать всегда.
Были годы – запрещалось, – когда шаманский бубен молчал и
шаманские мистерии не звучали. Сейчас они звучат.
Тувинские шаманы творят доброе дело. Сейчас они имеют
международный авторитет, их знают в Германии, Швейцарии, Финляндии,
Швеции, Италии, Венгрии, Австрии, Америке, шаманские гимны переводят на
немецкий, английский языки. Эта культура создана гением тувинского
народа. Словом, Тува – это страна шаманов, шаманистов.
– То, что Тува – буддийская
республика, сейчас оспаривается?
– Конечно. Тюрки, жившие в IV-VIII веках, – наши предки, и у них
была шаманская религия. Все говорят, что Тува – страна буддистов. Боже мой,
какая это ошибка! Буддизм, христианство, ислам, иудаизм – это «импортные»
религии, молодые религии для Тувы. Пусть представители этих религий живут дружно,
спокойно.
А тибетский язык, санскрит, арабский язык – это не родные нам
языки. Наш родной язык – тувинский, и
шаманские гимны звучат на тувинском, рождаются тувинским языком. Пусть тувинский
язык живет на века.
– Вы уже объездили почти
весь свет: наверно, в Африке только не бывали. Почему Кенин-Лопсана, которого
знает весь мир и приглашают выступить во многих странах, не читает, например,
публичных лекций у себя на родине, в университете перед студентами,
учителями, интеллигенцией?
– Я был воспитан в семье охотника. А охотники – это очень скромный
народ. К тому же я очень одинокий человек.
– ???
– Меня никто из школ, вузов Тувы не приглашает, и потому сижу и
молчу. Читаю лекции в актовом зале музея... Я уже состарился. Без общества,
без друзей. Всегда в одиночестве всю жизнь работал.
Конечно, в молодые годы очень хотел быть лектором института,
тувинского обкома партии, потому что в Ленинграде был знаменитым лектором, у
меня даже прозвище было «Тувинский Цицерон» (смеется).
Очень хотел работать. Почему-то моя кандидатура всегда доходила до
обкома партии, почему-то мне не давали счастья работать в институтах, университетах.Так
я свои лучшие молодые годы прожил в величайшем одиночестве...
Но у меня есть великое успокоение: мой любимый учитель Сергей
Ефимович Малов, который одобрил алфавит Лопсан-Чимита, рекомендовал мне:
«Приедешь домой – будешь собирать шаманские гимны, мифы. Тувинский народ
будет быстро развиваться, у вас будет новая жизнь, города будут, села, коллективизация
будет. Придет время – спросят: а что особенного у тувинского народа? Это
ваш шаманский фольклор. Собирайте, храните – это начало всех начал. Не
бойтесь». Так он советовал мне. И я собирал все эти годы. Да...
Я в течение 50 лет пишу стихи, поэмы, пишу романы, писал научные
труды, посвященные мифологическому наследию тувинского народа. До сих пор я
не получил никакой Государственной премии за это. Я даже не заслуженный деятель
науки...
– Тувы?
– Да.
– Мне казалось, нет
человека, которому бы уделялось столько времени, как вам. А какие «тувинские»
награды у вас есть?
– Заслуженный работник культуры. Президент вручил мне Орден
Республики Тыва за заслуги и вклад в развитие литературы и древней философии
шаманизма. Заслуженный работник культуры Тувинской АССР, почетный гражданин
города Кызыл, ветеран труда. Получил орден Дружбы Российской Федерации еще
при Ельцине.
У меня много дипломов, про один я хочу сказать: от Министерства
национальной политики Российской Федерации за вклад в сохранение духовности
и национальной самобытности народов России, вручил его мне Рамазан
Абдулатипов, 18 августа 2000 года в Москве. Включен в книгу «Лучшие люди
Тувы XX века». Еще большая награда – по письмам читателей вашей газеты
стал Человеком века.
– А от Союза писателей?
– Народный писатель Тувы. У меня есть написанные вещи – я никогда
не работаю напоказ и по заказу тоже не работаю. Когда ко мне обращаются, показываю:
пожалуйста, издавайте.
Один раз ко мне обратился экс-министр культуры Чылгычи Ондар, он
знал, что у меня есть рукопись романа “Буян-Бадыргы”, обещал, что издаст, и
издал.
– Большая редкость в
наше время: обещать и сделать.
– А он сделал. Я благодарен ему за это. Но это все. А я ведь хочу
передать то, что я знаю.До сих пор никто ко мне не обращается. Когда
я здоров, когда я болен, когда я что-то напишу, издам – не обращаются! Всегда
говорят: денег нет. Деньги всегда будут!
А я старый человек, я, наверно, достоин уважения молодых людей. У
меня еще есть рукопись готовая: «Мифы тувинских шаманов». Осталось только
организовать деньги и выпустить. Это Комитет по науке должен сделать.
Хотя бы потому, что я доктор исторических наук.
Здесь, в этой избушке, я живу, с 1966 года здесь работаю, собираю
такие уникальные материалы. Этот материал сейчас уже выпускается на
английском языке, а здесь ни слова – даже никто и не спрашивает.
Нельзя же так жить! Я же уходящий человек... Старый человек: сегодня
жив, завтра, может, и заснет. Всегда должна быть человеческая чуткость.
У нас ее не хватает. Это великая беда...
– Вас в жизни предавали?
– ... (Монгуш
Борахович низко опустил голову, посидел немного и поднял лицо: тоска,
одиночество и глубокая обида были в этих глазах).
– У вас такие высокие награды, вряд ли кому
удавалось получить столько сразу. Худое оно уходит, а остается всегда
справедливое, доброе, вечное.
– Да. Мне есть, что вспомнить. У меня зрительная память и то, что
видел, что слышал и что читал, с кем дружил, все перед моими старческими
глазами живо встают. Это мои учителя: академики Иван Иванович Мещанинов,
Андрей Николаевич Кононов, Павел Наумович Берков, Василий Васильевич Струве,
Виктор Васильевич Жирмунский, Дмитрий Сергеевич Лихачев, Борис Викторович
Томашевский, Эдхям Рахимович Тенишев, наш руководитель Владимир Михайлович
Наделяев, профессора Сергей Ефимович Малов, Владимир Яковлевич Пропп, мой
научный руководитель Ольга Ивановна Иванова-Шацкая...
Много еще знаменитых имен
назвал Монгуш Борахович, услышав которые я лишь тихо восклицала, и всех он
называл полностью, с любовью и благоговением.
Я их видел, слышал, слушал их неповторимые лекции, вижу их во
сне, на старости лет веду с ними задушевную беседу. Все они мои институты,
мои университеты! Я уже вам говорил, что был отсталым студентом, то есть
знал только тувинский язык. Некоторые мои товарищи знали по два или по
пять иностранных языков, были начитанными. А мой багаж – тувинский
фольклор.
Да, есть у меня и высокие награды: встреча с Ленинградом.
Это моя вершина, как высокая Монгун-Тайга. Русский музей – мое любимое место,
Эрмитаж – мое гнездо. Государственный музей религии – моя фантазия. В
моей душе всегда сверкает Исаакиевский собор, возвышается Александрийский
столп, суровая Петропавловская крепость. Музей антропологии и этнографии
познакомили меня с народами планеты. Институт востоковедения! там мои
товарищи работали, там работала моя лирическая героиня Мара...
Ленинград – моя колыбель. Там моя фантастика, моя сказка, моя реальность,
там мой светлый восход и уходящий закат... Я переводил Коран, Библию
(рукописи, к сожалению, потерялись), переводил Пушкина, Байрона, Блока.
Учился на трех факультативах: востоковедении,
филологии, истории: как вор, подходил, слушал, стоял... был очень любознательным,
мог долго ходить по музеям. В кинотеатры не ходил.
– Что вы считаете своим
лучшим достижением в жизни?
– Величайшим достижением моей духовной жизни я считаю знакомство с
произведениями Пушкина, его письмами. Я обошел все места в Ленинграде, где
был Пушкин, все комнаты. Помню все: там стоит пианино, там книги, которые ОН читал.
Пушкин для меня – родной человек. Очень рад, что тувинская
национальная библиотека носит его имя. Пусть республика гордится этим. У
меня есть стихотворение, посвященное Пушкинской площади в Санкт-Петербурге
(читает):
Вечером иду над Невой большой,
С сумкой книг тяжелой, с легкой душой.
А ведь здесь когда-то, так же
над Невой,
Шел поэт с курчавой гордой головой.
Сердце встрепенулось, сердцу хорошо –
Я иду тропинкой той, где Пушкин шел
(прим: перевод Ю.
Разумовского).
– Монгуш Борахович, вы
имеете дар предугадывать – насколько точно, наверно, говорят сами посетители.
Когда вы начали ощущать, что обладаете таким даром?
– Ощущение предугадывать всегда было со мной. Мысли. Но свои тайны
не буду открывать – я знаю, что ты хочешь это спросить (хитро улыбаясь, погрозил пальцем). Они уйдут вместе со мной.
– Люди, которым вы предсказываете
будущее, возвращаются, чтобы рассказать, поблагодарить?
– Да. Возвращаются, не забывают, просто так заходят. Хотят
что-нибудь сделать: кто помидоры принесет, кто шоколадку (улыбается).
– Каким будет следующий
век для нас, живущих на тувинской земле?
– Не буду предсказывать.
Задумался. Потом покачал
головой:
– Нет. Это черная дыра...
– Что, так все страшно?
– Всегда страшно. Ты же сама знаешь: даже когда знаешь, что легко
будешь рожать, все равно страшно.
– А людям надо знать
свое будущее?
– (Снова задумался, потом
улыбнулся, посмотрел на меня, покачал головой) ...Ты работай, продолжай.
Закончила перевод моей первой монографии? скоро надо будет вторую. Общее
название так и будет: “Тыва чанчыл” – послушай, как красиво, как скромно, как
ясно это звучит!..
А ты работай, работай… Спасибо. Иди. Я буду вас ждать...
Фото:
2. Студент II-го курса восточного факультета Ленинградского
государственного университета Монгуш Кенин-Лопсан. Работа над романом «Чугурук
Сарала». 1948 год.
3. Мать. Монгуш Сендинмаа Шиижековна. 50-е годы.
4. Отец. Монгуш Бора-Хоо Келдегеевич. 50-е годы.
5. Семья. Слева направо: (верхний ряд) Кенин-Лопсан, мать,
отец, сестра Сендээ,
(нижний ряд) братья Медикей, Василий и Очур-оол. 1960 г.
6. Монгуш Кенин-Лопсан и его дядя Сат Каваакай. 1973 г.
7. Доктор исторических наук Монгуш Кенин-Лопсан. 30 июля
1996 год.
8. Последняя фотография отца. На берегу Енисея.1970 г.
9. Кенин-Лопсан читает конспект книги своей учительницы
Орланмай Ойбаяевны Адыг-Тулуш. 1960 год.
10. Кенин-Лопсан проводит экскурсию у памятника
древне-тюркской рунической письменности. Кызыл. Музей. 1998 год.
11. Монгуш Борахович обращается к своему предку. Музей. 1996 год.
12. Думы мои, думы... У музея Алдан-Маадыр. Кызыл. 1966 год.
13. Президент России Борис Николаевич Ельцин задает вопрос
экскурсоводу Монгушу Кенин-Лопсану. Во время официального визита в Туву. 16
июня 1994 года.
14. «Здесь свобода для души!» На берегу озера Сут-Холь – родине
деда. 1990 год
15. Дедушка и внучка Кенин-Лопсаны. 3 июня 1990 год.
16. Внучка Нюсенька, дедушкина радость.
17. Марина Кенин-Лопсан.
18. Дедушка, внучка Нюся, бабушка и мама Люси – Анна
Кенин-Лопсан. 28 июля 1991 года. Внучке 2 года 2 месяца.
19. Камлание, посвященное духу Неба. Стелларий. Музей. 1990
год.
20. Башкы со своими шаманами в шаманском обществе «Тос
Дээр». 1990 год.
21. Танец орла в исполнении Монгуша Кенин-Лопсана.
22. Доктор Кенин-Лопсан с господином Майклом Харнером,
руководителем американского Фонда шаманских исследований, присудившего
Монгушу Бораховичу звание «Живое сокровище шаманизма». США. 1998 год.