В Урянхайский край, в Туву занесли его ветры революции и
гражданской войны. Здесь, в селе Уюке, недалеко от Турана, он жил в 1920-21
годах с отцом и приемной матерью, преподававшей в местной школе. Здесь его
отца чуть не расстреляли. Здесь рождались первые образы будущих “Чингисхана”
и “Батыя”…
В чем смысл жизни? Этот
вопрос рано или поздно встает перед каждым из нас, но не каждый находит на него
ответ. Михаил Васильевич Янчевецкий, сын известного писателя Василия Яна, автора знаменитой трилогии “Нашествие
монголов”, (романов “Чингисхан”, Батый”, “К последнему морю”), мне
кажется, нашел свой ответ. Последние 25 лет жизни он полностью посвятил отцу,
увековечению его памяти. Конечно, о талантливом писателе не дали бы забыть
его книги, которые издавались и до сих пор издаются, и немалыми тиражами, но
очень многое было бы упущено, ушло бы из поля зрения, если бы не сын, Михаил
Васильевич.
Будучи ответственным секретарем
комиссии по литературному наследию
своего отца, он организовал десятки конференций, яновских чтений, собрал группу заинтересованных
лиц в самых разных, отдаленных друг от друга на тысячи километров, уголках нашей
бывшей огромной страны, сумел увлечь их творчеством Яна и работать на пропаганду
его книг. Мало того, сумел сдружить всех и явить миру новую общность людей под
названием “яновцы”. Не каждый сын имеет такого отца, и не каждый отец может
надеяться на такую любовь и преданность сына.
Где истоки этой любви,
через какую школу жизни прошел 88-летний Михаил Янчевецкий? Это интервью –
результат многих наших встреч и разговоров, самый длительный из которых был
в 1995 году, когда Михаил Васильевич после конференции, посвященной
120-летию Яна, пригласил меня к себе домой. И там, в маленькой, тесной
комнатушке, набитой до отказа книгами и папками с архивами отца и своими
собственными, под чай с бубликами и каким-то толстенным шоколадом мы
проговорили не меньше трех часов. Помню, как щемило сердце при мысли, что это,
возможно, последняя наша встреча, последний разговор… Но судьба оказалась
благосклонной и подарила еще одну встречу в подмосковном Переделкино, в
январе 2000 года, на “Яновских чтениях-125”, посвященных 125 годовщине со дня рождения
писателя.
– Михаил Васильевич, кто помог осуществлению вашей идеи проведения
конференции, посвященной 125-летию со дня рождения вашего отца, писателя
Василия Яна?
– Я очень хотел, чтобы
эта конференция состоялась, чтобы еще раз собрались вместе люди, для которых имя моего отца всегда было
значимым. Хотел дать новый толчок для популяризации творчества Василия Яна,
хотя книги его и без того до сих пор пользуются успехом. И в этом мне помогли
Союз писателей Москвы, в частности, Валентин Дмитриевич Оскоцкий, и Конгресс
русской интеллигенции во главе с Сергеем Филатовым. А кроме того, я написал
письмо в Институт “Открытое общество”, в Фонд Сороса, и они откликнулись,
дали нам денег. В результате мы смогли пригласить гостей даже из таких
дальних уголков России, как Тува и Минусинск, и оплатить командировки.
– Что означает ваша фамилия – Янчевецкий?
– Когда мой отец работал
над книгами о монгольском нашествии, ему пришла в голову мысль о том, что этой темой он заинтересовался
не случайно, что, возможно, проснулись какие-то древние корни. Возможно,
что родоначальником фамилии Янчевецких был какой-нибудь конюх эпохи Батыя,
ведь “янчу” по-монгольски и есть конюх. А уж окончание фамилии появилось позже,
в период польско-литовского владычества на Волыни.
– Значит, ваши предки с Украины? Чем они были интересны?
– Все мои предки по
отцовской линии в течение нескольких поколений были духовного звания, и
только дети прадеда Андрея, бывшего священником небольшого сельца Опарисы
на Волыни, нарушили семейную традицию и стали светскими людьми. Мой дед,
Григорий Андреевич, закончил Киевский университет, был “последним гомеридом”
– переводил на русский язык произведения Гомера и Павсания, Феокрита и
Ксенофонта. Будучи директором русских гимназий в Риге и Ревеле, делал все
для проведения русской государственности в прогермански настроенной
Эстляндской губернии. Хотя это и было небезопасным (известно чем закончилась
борьба с германофильством для знаменитого генерала Скобелева и известного
славянофила Юрия Самарина – оба были отравлены). Кроме того, дед на
свои средства издавал несколько журналов и газет: “Ревельские новости”,
“Гимназия” и “Педагогический еженедельник”. Во всех делах первой помощницей
деда была моя бабушка, Варвара Помпеевна Магеровская, ее род идет от запорожского
казака Остапа Магро, отличившегося в сражении под Кунерсдорфом, предрешившего
капитуляцию Берлина, за что он получил дворянское звание и хутор на Полтавщине,
а также медаль “За взятие Берлина”. Эта медаль передавалась из поколения
в поколение и сейчас хранится у меня.
– С предками по отцовской линии все ясно, а вот кто была ваша мать,
что вы о ней можете сказать?
– К сожалению, очень
мало, ведь я ее почти не знал. У отца было четыре жены. Не потому, что он был
уж такой любвеобильный, а так сложилась жизнь. Первая жена, Моро, Мария Бурмантова
умерла от холеры, потом он женился на Ольге Петровне Виноградовой, которая и
стала моей матерью. Они познакомились в редакции газеты “Россия” в
Петербурге, где отец был ночным редактором, а Ольга Петровна – корректором.
Обладая литературным даром, она помогала отцу выпускать гимназический журнал
“Ученик”, писала для него рассказы и повесть о своем детстве. У нее был хороший
голос, и она училась пению у итальянской певицы Домелли. После моего рождения,
примерно через год, Василию Яну сделали предложение поехать корреспондентом
СПТА (Санкт-Петербургское телеграфное агентство) на Балканы. Мы поехали
следом за ним. В то время Балканы представляли собой настоящую пороховую
бочку – ежедневно там стреляли, что-то взрывали.
В 1914 году, после
начала мировой войны, мы на последнем русском почтовом пароходе отплыли в
Одессу. Ольга Петровна вернулась в Петербург, а я с отцом отправился в
Румынию, куда он был назначен представителем ПТА. Иногда она приезжала нас
навестить. Потом началась революция, гражданская война, и нас разметало в
разные стороны. Ольга Петровна эмигрировала в Югославию, а нас занесло в Сибирь.
До нее долетели слухи, что мы погибли, то же самое мы знали и о ней. Позже
оказалось, что слухи были ошибочными.
– И больше вы никогда не встречались со своей родной матерью?
– Нет, встречался.
Спустя более чем 50 лет. Случилось это так. Кто-то из знакомых Ольги Петровны
побывал в России и привез ей в подарок книгу Яна “Чингисхан”. Она прочла
предисловие и поняла, что Ян – это ее муж, Василий Янчевецкий, что он жив! Она
стала писать в Москву письма, разыскивать самых близких ей людей – мужа и сына.
Но сын в это время был там, куда Макар телят не гонял, а до отца письма не доходили
стараниями его четвертой жены – Лидии Владимировны Халецкой. Потом Ольга
Петровна сумела даже приехать в Москву, но все было безрезультатно. А я
встретился с ней уже после смерти отца, когда она вторично приехала в
Россию. Ей было 80 лет, мне 59. Следующая моя встреча с ней была в Белграде,
если это можно назвать встречей, я ездил хоронить женщину, которая меня
родила, но которую я почти не знал…
– Вам что-нибудь известно о ее жизни в Белграде?
– Знаю только одно – она
пела. Зарабатывала этим на жизнь. Пела по большей части в ночных ресторанах,
в основном русские народные песни. Голос у нее был замечательный, сохранилась
кассета с записями ее выступлений. Да вы ведь слышали в прошлый свой
приезд? (Да, действительно, в прошлый
раз, на яновской конференции-120, я слышала эту запись, и меня, как и многих
других, заворожил и изумил прекрасный голос Ольги Петровны Виноградовой-Янчевецкой,
услышанный мною впервые).
– Михаил Васильевич, а где то место, куда Макар телят не гонял?
– Это лесоповал в воркутинских
лагерях, куда я угодил в 1949 году за неосторожно сказанное слово. Пять лет
лагерей, потом еще десять лет жил в Воронеже, так как лишен был права проживать
в Москве. Вообще у меня ситуация очень похожа на солженицынскую: так же как
и он, я от “звонка до звонка” прошел через всю войну, а потом – лагеря… Только
не люблю об этом ни говорить, ни писать. Вот сейчас это говорю вам, пожалуй,
впервые, для меня это равносильно копанию в отхожем месте. Поэтому спросите
меня лучше о чем-нибудь другом.
– По сути дела, матери у вас не было. А кто же занимался вашим
воспитанием?
– Отец и Мака, Мария
Алексеевна Маслова, которая, исполняя должность секретаря отца, была с
нами и в Турции, и в Яссах, а потом в Сибири и Туве. Потом она стала женой
отца, третьей по счету.
– Они были в официальном браке?
– Нет, они по-моему об
этом даже и не думали, такое было время – революция, гражданская война. Было
не до приличий, как говорится, “не до жиру – быть бы живу”. Но именно с Макой
отец прожил 30 лучших лет своей жизни, именно с ней он смог создать все то, что
оставило его имя в памяти народа, все свои знаменитые книги – “Чингисхан”,
“Батый” и другие. И прожил бы с нею еще, если бы не ее трагическая и нелепая
смерть в стоматологическом кабинете. Для отца смерть Маки была большим ударом,
он долго не мог оправиться, но в конце концов жизнь взяла свое. Для меня же она
всегда была и остается матерью, воспитавшей меня. Я всегда чувствовал ее любовь
и заботу.
Сразу же после ее смерти
отец стал набрасывать план повести “Школа в Саянах”, где главной героиней
должна была стать Мака, сельская учительница, но реализовать его отец почему-то
не смог.
– Жаль. Это как раз была бы повесть о жизни в Урянхайском крае,
в Уюке. А как вы там оказались?
– Во время гражданской
войны отец умудрился организовать передвижную типографию и печатать
газету. Несколько месяцев мы пробыли в колчаковском Омске. Потом наш эшелон
двигался вместе с отступавшими войсками на восток, а под Ачинском был
взорван и сгорел. Чудом все остались живы, только я, тогда восьмилетний мальчик,
получил небольшое ранение и контузию. Долго в Ачинске оставаться было нельзя,
и мы решили уехать в Урянхайский край, куда требовались учителя, потом, возможно,
у отца были планы добраться до Китая, но это осуществить не удалось. В Уюк
мы прибыли поздней осенью, уже почти зимой 1920 года, Мака сразу же стала работать
в школе, отец ей помогал, кроме того, тогдашний председатель сельсовета
Ефим Колесников пригласил его быть секретарем, или, проще говоря,
писарем. Отец согласился и из-за этого чуть было не распрощался с жизнью.
– Как это случилось?
– Все дело в том, что
писарем до него был некий Ф.Ф., который с появлением отца лишился своей
должности и, затаив на него злобу, написал донос, что якобы в Уюке живет беглый
колчаковский генерал. Отец не то что генералом, рядовым никогда не был, так
как из-за астмы, мучавшей его с детства, имел белый билет. Но выправка у
него действительно была военная. Он с детства занимался гимнастикой,
преподавал в питерской гимназии военное дело наряду с латинским языком –
так что за военного его принять было можно вполне.
Его арестовали и увезли
в Кызыл. И если бы не Иннокентий Георгиевич Сафьянов, вряд ли мир читал бы
“Чингисхана” и все остальное. Сафьянов в буквальном смысле вывел будущего
автора “Нашествия монголов” из-под расстрела: поговорил с ним и отпустил на
все четыре стороны. Ну, а потом, опасаясь дальнейших козней Ф.Ф., наша семья
выехала в Минусинск, где мы прожили почти два года.
– Получается, что Тува чуть не стала для вашей семьи роковым местом, и
не появись вовремя Иннокентий Сафьянов, известный политический деятель Тувы
того времени, мир никогда бы не прочел ни “Чингисхана”, ни “Батыя”, ни других
замечательных книг Василия Яна?
– Да, получается так.
Все эти книги отцом были написаны гораздо позже, в конце тридцатых годов,
когда мы уже жили в Москве.
– Иннокентий Георгиевич Сафьянов тоже несколько лет жил в Москве и
Подмосковье. Не приходилось ли им когда-либо встречаться в эти годы?
– Да, они встречались в
Москве, и не один раз. До дружбы дело не доходило, но с его племянником,
Николаем Леоновым, мой отец дружил много лет. Они познакомились где-то в
Средней Азии, встречались часто и там, и потом в Москве, и эта дружба длилась
до самой смерти моего отца. У Леонова даже есть стихи, посвященные Ходжи Рахиму
– так отец потом любил себя называть.
– Михаил Васильевич, вам было уже девять лет, когда вы вместе с отцом
оказались в Туве. Что вам запомнилось из того времени? Были ли у вас там
друзья? Во что вы играли, какие игры были популярны среди детей того времени
в русских поселках Тувы?
– Наша семья жила в Уюке
при школе, в одной из жилых комнат, вторую комнату занимала семья школьного
сторожа Данилы Цедрика, у которого было несколько дочерей и среди них –
девочка моего возраста, веселая и симпатичная Граня, с которой я и подружился.
Она меня потом познакомила с другими деревенскими мальчишками и девочками.
Мы играли, как мне помнится, в “бабки”, “три пяты”, “жварку на варку”. Очень
любили городки, лапту. Играли также с удовольствием на счет: кто больше
подбросит ступней свинцовую сплющенную пулю с зажатым коротким пучком конских
волос, мы эту игру называли “зоска” (прим: у тувинцев эта игра называется тевек). У девочек были свои
игры. Они любили петь, танцевать, водили хороводы.
Помню зимние длинные
вечера, когда мы сидели у открытой дверки топящейся печи, и при этом скудном,
но веселом свете каждый занимался своими делами: Мака проверяла тетради,
отец что-то писал, я тоже находил себе какое-нибудь занятие. Часто приходили
гости – уюкские крестьяне, Мака выставляла туесок с кедровыми орешками, и они
молча их щелкали. Потом, когда отец ближе с ними познакомился, он читал им
свои пьесы. Потом стали репетировать, так вот и поставили “Сваху из
Моторского”, написанную отцом тут же в Уюке по наблюдениям за жизнью
местного общества. Впервые ее здесь поставили 12 марта 1921 года, потом с
успехом она прошла и в Минусинске.
Еще запомнился поход в
пещеры, где были великолепные наскальные рисунки древних людей. Эти пещеры находятся
на берегу Бий-Хема, примерно в пятидесяти километрах от впадения в него реки
Уюк. Об этих пещерах отцу рассказал доктор Андрей Степанович Дубовский,
живший в это время в Туране, который лечил Маку от сильной простуды.
До пещер мы добирались два
дня, нашим проводником был некто по прозвищу Куропаткин. Несмотря на
усталость (путь был весьма нелегким) помню необычную красоту, которая открылась нашему взгляду: зубчатые хребты,
блестевшие вдали снежными белками, громады скал, окружавшие нас. Мы зажгли
припасенные факелы и вошли в зев одной из пещер. Стены пещеры были расписаны
древним художником и изображали каких-то большеголовых человечков, коротконогих
лошадок, оленей, медведей. Как я теперь понимаю, это были сцены охоты, борьбы,
праздников древнего, неведомого нам народа. А на обратном пути мы встретились
с Карлом Миллером, который рассказал отцу о неком чудовище, встреченном им в
Урянхае, и впоследствии отец написал свой знаменитый рассказ “Тайна озера
Кара-Нор”.
– Жизнь в Туве оставила какой-то след в творчестве Василия Яна?
– Ответ на этот вопрос
вы знаете не хуже меня, в чем-то, возможно, и лучше. Оставила, и очень
большой. Тувинские степи, они ведь так похожи на монгольские, где выпестовался
этот “самородок”, “потрясатель Вселенной” – Чингисхан. Весь уклад жизни,
внешность тувинцев, имеющих так много сходства с монголами, все это отец
увидел и узнал там, в Туве. Он даже составил словарик русско-тувинского
языка. А уюкские русские мужики и бабы! Его “Сваха из Моторского”, написанная
в Уюке, недаром имела успех на сельской сцене: герои-то были взяты прямо из
жизни. Вы ведь ставили эту пьесу, знаете, какой там великолепный сибирский
язык, это нельзя придумать. А знаменитая его Опалениха из “Батыя”! Это тоже реальная
русская женщина, жившая в Уюке под тем же самым прозвищем. Вы нам как-то
рассказывали, что старожилы Уюка помнят еще эту удивительную женщину.
(Да, я помню, мне еще теперь уже покойная Васса Захаровна Кирдеева рассказывала
об этой самой Опаленихе, любившей наряжаться в мужскую одежду и курить, что
женщине в те годы было совсем несвойственно. А совсем недавно 92-летняя Марфа
Андреевна Дубовская поведала мне о бесстрашии и удальстве этой сибирячки. В
последний день Масленицы все жители Уюка, стар и млад, высыпали на улицу,
чтобы поглядеть, как будет мчаться во весь опор на двойке запряженных лошадей
через кучу зажженной соломы, вздымающей к небу огромные языки пламени и снопы
искр, бесстрашная Опалениха! На такое решиться больше никто не смел. Это был
настоящий цирковой номер!)
– Михаил Васильевич, а кто вы по профессии?
– Я архитектор, всю
жизнь проектировал различные промышленные объекты. Это в какой-то мере
спасло мою жизнь в Воркуте, с лесоповала я был переведен на работу в контору.
– А каким образом вы стали членом Союза писателей?
– Я также, как и отец,
всю жизнь писал, начиная еще с “Детского уголка” в газете “Власть труда”,
которую отец редактировал в Минусинске. Там от имени мальчика Пети Сушкина
печатались мои детские статьи, стихи и т.д. Любовь к литературе, к писательству
у нас идет от деда, который не только издавал журналы и газеты, но и сам
много в них печатался.
– А какие еще черты характера вы, внук “последнего из гомеридов” и сын
бессеребреника Ходжи Рахима, получили в наследство от своих предков?
– И дед, и отец были
большими романтиками. Я, в какой-то степени, тоже унаследовал такое
качество натуры. Равнодушие к материальным благам. Духовное всегда стояло
выше. У отца, кроме книг, никогда не было никакой собственности. У деда все
наследство, которое досталось ему от тещи, ушло на издание его переводов с
греческого, а также журналов и газет, которые никогда не давали никакого
дохода. Я тоже всегда умел довольствоваться самым малым.
– А ваше потомство ваши черты унаследовало?
– Скорей всего, что нет.
Моя единственная дочь Маша занимается бизнесом, у нее получается, ей это
нравится, она очень активный, энергичный человек. И я совсем не против, каждому
времени – свое. Сейчас такое время.
– Михаил Васильевич, а чем вы занимаетесь сейчас?
– Я продолжаю работу по
наведению порядка в своем архиве. Вот рассортировал по папкам свою
многолетнюю переписку с разными людьми, в том числе и саяновцами. Наша с
вами переписка лежит вот здесь, в отдельной папке, здесь же ваши статьи из
серии “Они окружали Яна”, если вам когда-то что-то отсюда понадобится, эта
папка к вашим услугам.
– Вы прожили долгую жизнь. Вы все успели в ней сделать?
– Успеть всего никогда
нельзя. Но самое главное я сделал – выполнил свой сыновий долг.
Фото:
2. Василий Ян и разделившая его судьбу Мака (Мария
Алексеевна Маслова).
3.
Михаил Янчевецкий за самоваром. Встреча в библиотеке г. Минусинска. 1989 год.
4.
Друзья Яна
из разных уголков страны собрались на яновскую встречу в минусинском музее.
Михаил Янчевецкий – седьмой справа. 1989 г.
5. Михаил Янчевецкий возле школы в селе Уюк – спустя 60
лет... 1982 год.
6. Никита и Микитка Буяна Хертека, одного из участников
конкурса рисунков по произведениям Яна, регулярно проводимого в Уюкской
школе.
(Увы, осуществить
идею о создании в Уюке дома-музея Яна не удалось: в 1998 году сруб старой
школы, где жил и работал писатель, разобрали на дрова).