Десять лет назад во втором номере от 18 февраля 1991 года
только что родившейся газеты “Центр Азии” был опубликован материал Ольги
Ивановой «На свалке» с фотографиями, сделанными Анатолием Мельниковым. Герой
материала Василий Дунаев жил на свалке в сооруженной им из фанеры и тряпок хибарке,
собирал на свалке бутылки, отходы, готовил на костре и определял время «побудки»
по Большой Медведице, видной через дыру в потолке. Он никого не винил, ни у
кого не просил помощи и сразу предупредил: «Только не вздумайте меня жалеть».
Тогда этот маленький материал стал почти сенсацией: в партийные
времена не положено писать о бомжах и свалках, им у нас просто не полагалось
быть. Не было их в нашем светлом обществе – и все тут!
Прошло десять лет, и наш корреспондент Раля Кама и фотокорреспондент
Виталий Шайфулин получили задание: вновь поехать на свалку, разыскать Василия
Дунаева и узнать, как сложилась его судьба.
Увы, Василия Филлиповича найти не удалось – нет уже на свалке его
домика, хотя он сам жив и здоров, как рассказали обитатели свалки. Зато
обнаружили они на свалке целый город со своими законами и правилами, со своими
старожилами. За десять лет разросся город Свалка, город, где не читают газет,
где не смотрят телевизора, не участвуют в выборах и не ждут никакой помощи от
государства. Им все равно, кто будет в Туве президентом или председателем
правительства, им наплевать на баталии правительства и депутатов. Их кормят
не они. Их кормит Свалка...
***
Картина на свалке представилась
неожиданно живописной. Снег здесь был девственно чистым и на его светлом
фоне выделялись черные движущиеся точки. В кучках мусора копались
растрепанные, грязные люди, вытаскивали оттуда бутылки из-под водки, пластмассовые
бутылки из под растительного масла, какие-то тряпки, лоскутки – все то, что
может пригодиться в их незатейливом хозяйстве, и заталкивали в свои мешки.
Весенние дни изобиловали солнечным светом, и на фоне яркого
солнышка контрастом выделялись черные в копоти люди: и взрослые, и молодые,
и совсем юные, и маленькие дети от семи-восьми до 11-12 лет. Мы увязались за
одним из мальчиков, и он привел нас к себе домой, в землянку.
Там жила, как выяснилось потом, семья Светланы и Виктора Григорьевых.
Пьяный хозяин имел горький опыт общения с официальными лицами: «Убери
камеру, сейчас разобью. Я сказал, убери магнитофон – размозжу об твою
голову! И если увижу себя по телевизору – все зубы пересчитаю».
Но потом успокоился. Оказалось, что опасается карательных мер
администрации:
«В прошлый раз, когда показали по телевизору – приехали люди и разогнали
нас и землянки разбросали. Оттуда, с нижней свалки, сюда перебрались, по
новой теперь строимся. А так я лучше, чем президент Тувы живу».
И правда: чистый снег сверкал и искрился, дышалось легко, и я
полной грудью вдохнула чистый свежий воздух. А город внизу был в черном
дыму, обтянут траурной каймой, и, казалось, что там живут наказанные за
грехи.
Мы зашли в землянку. Полная темень, ничего не видно, потому
что было только малюсенькое оконце. Немного адаптировавшись в обстановке,
начинаем вглядываться: на куче всякого тряпья кто-то копошился. Это была
женщина неопределенного возраста, слежавшиеся космы и въевшаяся в кожу
сажа... Стыдливо пряталась за ее спину дочка Настя четырнадцати лет. Немножко
хмельная Светлана Григорьева, прикрывая рукой лицо, в отличие от мужа
была словоохотливей:
– Садитесь, садитесь. У нас
тут никаких вшей нет. Живем на свои деньги: собираем бутылки и металл. Я
могу вам кучу продуктов показать, вчера купила, вплоть до соли. Никаких денег
от государства не получаем. Все документы потеряли, есть только военный
билет у мужа и свидетельства детей о рождении. Дети голодными не бывают.
У нас была двухкомнатная благоустроенная квартира, оставшаяся
после моей мамы. Мы ее продали, хотели купить дом на земле, чтобы огород был.
Но деньги у нас украли, мы даже знаем, кто украл.
Я имею восемь классов образования, учу постоянно своих детей не
говорить “че” и “надо”, а “что” и “нужно”. Это разве разговор. Я их заставляю
читать книжки, которые откопали в мусоре и которые теперь лежат в ящике на
улице. Это же мои дети, я их от себя никуда не отпущу. Очень прошу: пусть у
меня детей не отнимают.
Сначала жили в общежитии по Комсомольской, возле церкви. Потом на
эту свалку нас пригласили родственники мужа, которые здесь жили. Ребятишек жалко, они мечтают о своем доме.
Они меня больше жалеют, чем отца. Нам бы какую-то маленькую закрытую комнату
в общежитии, мы бы там все впятером жили. Мы о такой жизни не думали, не
гадали.
Никакого Дунаева не знаем.
u Как позволили органы
опеки и попечительства этим горе-родителям продать квартиру, когда у них на
руках несовершеннолетние дети?
Когда я спросила Артема, о чем он мечтает, есть ли у него какие-то
мечты, последовал краткий ответ: “Нет”.
А в ящике на улице действительно лежали книжки: Барто, Маршак, учебник
по истории 7 класса 1981 года издания, учебник русского языка 5 класса
национальной школы 1978 года издания, карты, атласы средних классов. Вокруг
землянки валялись мешки, тюки, ящики, бутылки, какие-то железяки, запчасти от
машин.
Недалеко виднелось нечто похожее на жилье. Подошли: такая железная
большая штука, где делают раствор цемента
при строительстве. Хозяйка позволила зайти. Здесь, в отличие от жилища
Григорьевых, было какое-то подобие
настоящего жилья, порядка, чувствовалась женская рука. Даже стояли тикающие
часики-ходики. Хоть и грязные, были постелены на столике салфеточки. Хозяйку
звали Роза Хандываа, она охотно пошла на разговор:
– Шесть лет здесь живу. Живем
с мужем. Раньше жили там, внизу. Никогда не имела своего дома, квартиры.
Выросла в Чаа-Хольском школе-интернате. Работала в том же районе дояркой,
телятницей. В Кызыл перебралась в начале 90-х годов. Инвалидка. Не могу
теперь работать. Я получаю пенсию 630 рублей. На продажу бутылок и цветметалла
живем. Здесь и молодые есть, и с детьми. Вместе человек 18 будет.
Все мои дети имеют свои семьи. Сначала жила у сына дома, но после
его смерти жена пустила жить своих родственников, и мне негде стало жить. Я
сама помогаю своим детям. В Чаа-Холе живет сын, у него куча детей. Я летом
возила внукам вещи, которые здесь откопала. Люди выбрасывают вполне пригодную
одежду.
Перебралась сюда на свалку и здесь познакомилась со своим мужем
Юрием Снетковым. Он сам из Тюмени, сидел здесь и после освобождения остался
в Туве. До встречи со мной жил на старой свалке. В городе работающие люди не
могут квартиру найти, так что мы так и будем жить здесь.
Может, он знает этого Дунаева. Там, на старой свалке вот уже 30 с
лишним лет живет тетя Зоя, ей сейчас за 60. Последних своих детей она рожала на
свалке. Дочь у нее в Бай-Хааке живет. Несколько раз забирала мать к себе, но
тетя Зоя привыкла на свалке жить и удирает оттуда на свою свалку. Она должна
знать вашего Дунаева.
Пока мы разговаривали, подошел
со свалки мужчина с мешком за плечами. Это был Юрий Снетков. У него оказались
более далекие планы:
– После освобождения в начале
90-х годов я не поехал к себе на родину, никто там меня не ждал. Есть дети,
но они о моем существовании даже не знают. В 1993 году я попал в медвытрезвитель,
и там мне не вернули мой паспорт. С тех пор живу без паспорта.
В город не хочу, что мне в городе делать? Будем здесь жить. Летом
собираюсь строить баню. Материала хватит. А Ваську Дунаева я знаю. Он теперь
работает сторожем в какой-то организации в «Южном». Кормят его, дают ночевать
там же – что еще нужно? Хорошо об этом знает тетя Зоя с нижней свалки.
u ...По дороге от свалки
в город тянулась нескончаемая вереница людей. Шли люди самых разных возрастов
и национальностей. И все обязательно тащили что-то на санках. Эта дорога на
свалку кажется дорогой жизни для обездоленных сограждан нашего города.
Свалка этим людям дает хотя бы скудное пропитание, здесь они находят свою
половину, здесь живут и умирают, а то и убивают друг друга. Один предприимчивый
молодой человек поделился со мной секретом своего маленького бизнеса:
– На свалку я везу водку,
чай, сигареты, и за это они мне собирают цветметалл. Даже есть такие, которые
приезжают из-за Саян. А летом так вообще полно машин на свалке. Рыбаки
приезжают, чтобы купить жирных белых червей, которых бомжи откапывают для них
из мусора.
А за сколько он продает продукты и водку, за какую цену покупают
рыбаки червей, так и не признался.
u В поисках нижней свалки
мы проехали всю долину напротив Спутника, вышли на трассу Кызыл-Эрзин, но
так и не нашли легендарную тетю Зою, чтобы расспросить ее о Василие Дунаеве,
а заодно об ее житье-бытье.
Только во второй наш приезд нам удалось найти тетю Зою. Живет она
совершенно независимо от других обитателей, далеко от верхней свалки. Землянка
оказалась вполне обжитой и светлой, была даже скамейка для гостей. Зоя Ондар как раз провожала своих гостей из
города и тоже охотно согласилась погорить с нами:
– На свалке живу с 1969 года. В 50-е годы была передовой дояркой
в совхозе “Победа”, а с 1963 по 1969 год работала на ферме “Кок-Тейской”,
тоже дояркой. Много всяких грамот и наград имела. Муж работал кочегаром
в школе-интернате. Его уволили, и он меня, беременную, привел сюда на
свалку.
Жили в будке. Там же и родила младшую дочь – весной 1969 года.
Пуповину сама перерезала. Дочка до первого класса жила со мной здесь,
на свалке, а потом выросла в школе-интернате. Когда она училась на юридическом
в Калинине, я ей хоть и мало, но отправляла деньги. Теперь она работает
в Бай-Хааке.
Нет, меня дочь в
Бай-Хаак не забирала. А теперь ни одна из моих троих дочерей мне совершенно
не помогают. Старший сын погиб. В прошлом году в апреле меня чуть не
убили, три раза операцию делали на голове, правая рука и левая нога у
меня не действуют, переломы были, железяку вставили. Сегодня ничего не
ела, вон корка хлеба засохшая, ее смочила в воде и ела. Все документы мои
сгорели. Никакой пенсии не получаю. После операции некоторое время получала
еду в Департаменте социального развития. А летом сюда приходят молодые
парни, анаши своей накурятся – и страшно. Жить-то хочется все равно. (Тут тетя Зоя заплакала).
Я с верхней свалки ушла, потому что там все пьют, дерутся, убивают
друг друга. Там человек 20 живет. А здесь поспокойнее. Летом пастухи помогают,
приносят хлеб и молоко. На мусоре нахожу еду: заплесневелый хлеб, после
праздников даже торты откапываю, мерзлую картошку, яблоки нахожу и
одежду. Можно потом продать ее.
Страшно мне, конечно, здесь жить – еще убьют, будет мой труп
здесь гнить лежать... Даже скотина имеет своего пастуха. А хочется старому
человеку нормально питаться, платье ситцевое носить, платок теплый. Пожалуйста,
пусть мне выделят пенсию, хоть самую мизерную.
Коммерсанты сюда приезжают, водку предлагают, “технарь”,
конечно. За 100 пустых бутылок дают одну бутылку “технаря”, за один килограмм
олова платят 25 рублей, за килограмм алюминия – 16 рублей, раньше было 12
рублей.
Два года – 1998 и 1999 – со мной жил Василий Дунаев. Прошлой осенью
он ушел, сказав, что вернется весной. Вот буквально перед вами весточку передали
от него, что придет на днях ко мне...
u Тетя Зоя вышла нас
проводить и очень сокрушалась, когда нам не удалось поймать и сфотографировать
вместе с ней ее любимого и единственного верного друга-кота. Он привык только
к своей хозяйке, которой долгими холодными зимними ночами не так одиноко было
с ним.
Им нравится так жить?
Как же решается судьба этих обездоленных людей (и решается ли
вообще) в официальных учреждениях, призванных заниматься социальными
проблемами, каково мнение об этом официальных лиц, существует ли для них эта
проблема или нет?
Для получения ответов на свои вопросы я пошла в Департамент
социального развития города Кызыла.
Начальник Департамента Анатолий Правосуд и заведующая отделом
социальной помощи на дому Лидия Васильева, и очень кстати пришедшая директор
Центра социальной реабилитации дезадаптированных детей Анна Сафронова
говорили о проблемах городской свалки с разных позиций.
Анатолий Правосуд:
«В прошлом году мы участвовали в рейдах правительства, Министерства
труда. О результатах рейдов докладывали первому заместителю председателя
городской администрации Виктору Вусатому. Жить на свалке никто не имеет права
запретить. Дети не учатся, а их у родителей отнять тоже никто не имеет
права. Ведь дети привыкли к образу жизни родителей, помогают им зарабатывать
средства для пропитания. Если эти люди хотят работать, они должны обратиться
в бюро по трудоустройству.
А насчет обеспечения жильем, могут идти в администрацию города,
хотя в жилье нуждаются многие и вопрос этот больной.
Детское пособие выдаем только тем, которые написали заявление и
сдали все необходимые документы. В прошлом году на свалке жило 18 семей, из
них 13 детей. Кто к нам из них обращается за помощью, выдаем талоны в баню,
хотя прекрасно знаем, что у них имеются деньги. Им просто нравится такой образ
жизни. Это их образ жизни. В любом обществе найдутся люди, которые не хотят
работать, иждивенцы. Но в данном случае они зарабатывают средства для пропитания,
так сказать, на жизнь. Некоторые семьи имели благоустроенные квартиры. Они их
продали. Другие сдают в аренду, а в большинстве это бездомные. Дети из семей
на свалке были в нашем Центре социальной реабилитации дезадаптированных
детей, но родители сами их забирают».
Анна Сафронова продолжает:
«А есть такие, которые в силу социальных обстоятельств
остались без ничего. Если у человека нет работы, квартиры, что остается делать?
В Дании, например, не позволяют своему гражданину скатиться до такого уровня.
Вот Григорьевы продали свою двухкомнатную квартиру, имея несовершеннолетних
детей. Куда смотрели соответствующие органы? У одной моей знакомой, которая
продавала свою квартиру, потребовали все данные о доме, куда она с
детьми собиралась переехать. Есть и такие социальные слои населения,
которые по разным причинам остаются без жилья. Например, выпускники
интерната. Они стоят в очереди на жилье, которая почти не движется.
Можно же создать социальный приют для взрослых, хотя бы на
шесть-восемь коек. Например, детский садик был на правом берегу сразу по
правой стороне. Так его разрушили. Ведь можно было там какие-то квартиры
сделать для таких людей. Есть же в городе пустующие здания».
Лидия Васильева не соглашается с ней:
«Их выброшенными из жизни нельзя считать, они имеют свои заработки.
Такой образ жизни их устраивает. Жизнь человека зависит от его силы воли, а не
от социальных проблем. Им нравится так жить. Сами бегут туда».
Обратилась я и в администрацию города, где начальник отдела по
защите прав несовершеннолетних Андриян Чогер поделился своими мыслями о
жизни людей на свалке:
«В прошлом году во время проверки там жило 13 семей. А зимой
некоторые из них уехали к себе в кожууны. Ведь большинство из них – приезжие:
на одно пособие не проживешь, тем более если оно выходит не каждый месяц.
Даже имея жилье там, в кожууне, они едут в Кызыл в надежде на лучшую жизнь,
а в результате – оказываются на свалке. Общая безработица доводит этих людей
до бродяжничества, приводит к мусороконтейнерам.
В городе даже люди с высшим образованием не могут найти работу.
Официальная регистрация бомжей ведется в УВД города. Мы разгоняем этих
людей, но они снова возвращаются. То, что эти люди оказались на свалке,
частично их вина. Ведь в том, что они пьют, никто не виноват, кроме их самих. А
частично, естественно, вина государства».
Начальник отделения по делам несовершеннолетних УВД города Кызыл Чойгана
Чульдум сказала, что работа с детьми на свалке ведется:
«Мы их оформляем в приют, держим их, пока сами не захотят уйти.
Насильно держать их там не имеем права. А городской приют относится к
Департаменту соцразвития и рассчитан только на 15 детей. Они там находятся от
нескольких дней до полугода. Число детей на свалке постоянно меняется. Ведь
там есть и такие семьи, которые имея жилье, сдают его в аренду из-за социальной
неустроенности. В результате страдают дети.
Люди на свалке живут своим отдельным государством. Постоянно ими
заниматься времени нет, у нас ведь и другая работа есть. Бомжи говорят, что
живут лучше нас, потому что имеют постоянный заработок, деньги. Работа с их
детьми – не только наша прерогатива, но и соцпедагогов в школах, за которыми
эти дети числятся. А в школу-интернат опеределяют только через лишение
родительских прав после решения суда».
Насчет паспортного режима на свалке, учета бомжей начальник ПВС УВД
города Кызыл Надежда Дудуп сказала, что в основном эти люди имеют
городскую прописку, но давно оказались по каким-то обстоятельствам на
свалке. Точного учета прописанных или непрописанных людей на свалке невозможно
вести, так как они там постоянно меняются.
Генеральный директор спецАТП, по-простому – директор свалки, Владимир
Васильев оказался очень приятным в общении деловым человеком. Было
видно, что ему по-человечески жаль своих, так сказать, подопечных, но если
они начнут хулиганить, то он без всяких сантиментов может наказать:
«Сносил их раза три, но я же не зверь. Прошлой осенью бульдозером
снес из-за их воровства: солярку слили, трактор ходовой разобрали. Я
обращался и на телевидение, и в третье городское отделение милиции. Но после
они снова обустроились там.
Я бичам этим сказал: начнете что-нибудь хулиганить – снесу. Они
даже потом солярку эту вернули. Если их снести, ведь придут ко мне, к вам
в подъезды. Ради них сократил двух рабочих, чтобы им работу дать, чтобы они
зарабатывали. У них ведь есть такие, которые не пьют. Виктор, фамилии не знаю,
не пьет уже несколько лет. Дал им этот заработок, так ведь не на пользу идет, а
на водку. Дельцы всякие приезжают, продают паленую водку, чтобы у них бутылки,
цветмет собрать. Летом опарыши продают. Клан какой-то организовали: старики,
молодые. Бичи эти никому не нужны, никто не хочет этим заняться: ни
государство, ни милиция.
Я здесь 15 лет работаю. И при той жизни, до перестройки, они здесь
были, только меньше. Все зависит от государства, начиная с Москвы,
заканчивая нашим президентом. Если страна не хочет, что мы сделаем?
Сказать, что им работы нет – не могу. Вот у меня тракториста нет,
нанимаю каждый раз только до первой зарплаты, потом запивают. У меня в
организации пять лет уже зарплату каждый месяц получают. Кто хочет, работает.
Условия для труда созданы. Одного тоже сторожем устроил, так все эти бичи в
забрались в избушку. Опустился народ. Привыкли так жить, некоторых, конечно,
действительно, судьба заставила. Вот напишем мы с вами, пожалеем их
по-человечески и что с того? От государства, от президента зависит: поменяется
ли у них жизнь к лучшему или нет. Скорей всего, все так и останется».
В любом государстве не бывает лишних людей, во всяком случае так
должно быть. Каждый гражданин является частичкой общества, в котором он
живет, и должен чувствовать его заботу и, конечно, сам должен иметь
определенные обязательства перед этим обществом.
Люди, живущие на свалке, делают важное дело: квалифицированно занимаются
разбором мусора. Возвращают стекло, металл, которые стоят дешевле, чем их
новое производство. Этим самым способствуют сохранению экологии, о которой
мы трубим на каждом углу. Деньги, вырученные за продажу этого выброшенного
мусора, уходят чистой прибылью без налогообложения в карман дельцов,
крутящихся вокруг свалки.
Ведь вполне возможно цивилизованным способом организовать труд
этих людей, и доход пойдет на нужды государства, а, значит, на нас самих.
Перерабатывают же мусор в развитых странах и занимаются этим знающие люди.
А опыта у бомжей на свалке не занимать. Этим можно спасти будущее их детей,
помочь им иметь цивилизованный заработок.
Сегодня эти наши соотечественники, наши земляки, наши дети
оказались лишними. И я пишу это не для того, чтобы их снова разогнали
порушили их последний приют – землянки и хибарки, а чтобы попытаться найти
цивилизованный выход из создавшегося положения. Бульдозером эту сложную проблему
не решить.
Не сносите их бульдозером!
Фото:
2. Дорога на свалку – дорога жизни для
обездоленных.
3. Артем
Григорьев, 10 лет. Детство на свалке. Март 2001 года.
4.
Юрий Михайлович Снетков хочет построить себе баню. Март 2001 года.
5.
Раля Кама и Зоя Ондар. Первое интервью Зои Ондар за 30 лет жизни на свалке.
6.
Зоя Ондар перед своим жилищем на свалке.