Владыка Ионафан: Православие – это единственное, что цементирует Россию

Абакано-Кызыльскую епархию с января 2000 года возглавляет новый епископ Ионафан. В первый день приезда в Абакан, 14 января 2000 года, сразу после прибытия поезда Владыка Ионафан поспешил в Святоникольский храм, где провел утреннюю службу и где сказал в своем приветствии: “Я надеюсь, что Хакасия и Тува станут моей родной землей”.

Где-нибудь, к примеру, в православной Греции новое назначение нового церковного иерарха вызвало бы весьма большой интерес, так как там традиционно высок приоритет ду­хов­ной власти. Абакан, хоть и не Греция, но своим вниманием не обделяет Владыку: стали постоянными интервью с ним в самой солидной республиканской газете “Хакасия” и в самой популярной телерадиокомпании “Сибирь”, а так же в текущих репортажах и новостийных сюжетах.

А сегодня и в “Центре Азии” – первое ин­тервью с человеком, который постоянно молится о всех жителях Тувы, о сохранении городов наших, о мирной жизни, об избав­лении от всяческой нужды и печали, о по­мощи свыше.

– Владыка Ионафан, прошло де­вять месяцев, как вы покинули преж­нее место служения и стали еписко­пом Абаканским и Кызыльским. Воз­можно, Тува, которую связывает с осталь­ным миром только авто­мо­бильная дорога при практически пе­ре­ставших летать самолетах, по своей изоли­рованности напоминает вам остров Сахалин?

– Может быть, и есть что-то общее между Тувой и Сахалином, но в церковном отно­шении, к сожалению, мало. На Сахалин я при­ехал в 1990 году после окончания Москов­ской Духовной Академии.

Там не было ни­чего. Один приход был за­регистрирован в Юж­но-Сахалинске, дру­гой в Холмске, прихо­ды существовали но­минально, помеще­ний для них даже не было. Там мы начинали с ну­ля. А когда я уезжал в январе 2000 года (и это не моя заслуга, а итог работы многих лю­­дей), там с помощью Божией за 10 лет открылись 44 прихода, один монастырь, пос­троен ка­федральный собор. Церковная жизнь там интенсивно раз­ви­валась.

А в Туве на сегодняшний момент мало православных, вообще, население на такую большую территорию малочисленно. Когда я приезжаю, то замечаю в людях настрое­ние некоей оставленности: вроде они сохраняют свой уклад, а с другой стороны – не чувству­ют родного окружения. Не знаю, насколько это соответствует истине, но такие настроения наблюдаются.

Основная кафедра епископа находится в Абакане, а в Туве приходится бывать наез­дами, но надеюсь с Божией помощью цер­ковную жизнь там развивать. Сейчас в Туве открыты всего три прихода: в Кызыле, в Ту­ране, в Сарыг-Сепе.

Но главная проблема не в отсутствии приходов, а в нехватке священнослужителей, чтобы эти приходы окормлять и опекать.

Если бы у нас была возможность (а в Хака­сии также нехватка кадров) послать не­сколько священников, то в Кызыле можно было бы проводить ежедневные богослу­жения, а пока здесь только службы в вос­крес­ные и праздничные дни. Полноценного пас­­тыря можно воспитать только в семи­нарии, и сегодня у нас достаточно учится людей в семинариях Москвы, Подмосковья, в То­больске, Белгороде. В Абакане открыли двухгодичное духовное училище. 14 сентября юноши и девуш­ки начали обучаться искус­ству псалом­щика, певчего в хоре, ико­но­писному мастер­ству, богословским наукам. Набор проводили по всей епархии.

Если здесь в Хакасии увеличится коли­чество священников, то и в Туву сможем по­слать пастырей на подмогу отцу Алексию, настоятелю Кызыльской Троицкой церкви.

Архимандрит Алексий – уважаемый, за­служенный священник, но ему очень нужна помощь. Сейчас требуется наступательная пози­ция Церкви: не только поддерживать жизнь прихода и храма, но и идти с пропо­ведью к людям, к тувинскому населению. Отец Алексий знает тувинский язык, и ему это поможет в миссионерской работе.

– Ваше Преосвященство, а на Са­халине какие народности сохра­ни­лись, и как у них складывалась ду­ховная жизнь?

– На Сахалине как таковых коренных народностей не сохранилось. На севере живут нивхи, но они остались в малом количестве. В свое время они были крещены и явля­ются православными. На Сахалине много корейцев, которых привезли туда японцы во время Второй мировой войны, используя как очень дешевую рабочую силу. Сейчас их где-то десять процентов от остального на­се­ления. За эти годы они обрусели по куль­туре и по воспитанию, лишь старшее по­коление помнит язык. Этим воспользовались раз­лич­ные зарубежные проповедники сек­тантского типа. Под пред­логом, что надо об­служивать духовные запро­сы этого на­се­ле­ния, приез­жали и назойливо насаждали свои общины. Это сильно ослож­нило меж­кон­фессиональную ситуацию на ост­рове. В свое время ошибка властей была в том, что этих проповедников пустили.

Под лозунгом чего это проводилось? Под лозунгом свободы совести. Но прежде всего свобода совести должна быть свободой вы­бора. Скажем, в каком-то поселке, где, пред­положим, население в основном крещен­ное, пра­вославное, строят молитвенный дом про­тестантского толка. А православного храма там нет. Естественно, что протестанты будут заниматься прозелитизмом (прим.: вербовка новых членов секты), пользуясь, что нет нашей церкви, будут перетягивать людей в свои ряды.

А вы скажете, что православные на то и православные, чтобы твердо стоять в вере. Из­­вините, мы сейчас переживаем такой жут­кий момент, когда церковь практически разру­шили, лучшую часть духовенства рас­стреляли и сгноили в лагерях, а храмы взор­вали и отобрали. Можно сделать такое срав­нение. Человек тяжело болен, так, что не встает, но вот наступает улучшение, болящий уже мо­жет ходить, пошатываясь. А к нему при­ходят и говорят: “Давай-ка вставай, надо де­лать то-то и то-то”. В таком же положении и православная церковь, потому что ее обес­кровили, разгромили, а сейчас от нее требуют: давайте-ка, возрождайте духовность.

А свобода выбора, я считаю, будет тогда, когда в поселке будет православный храм, будет протестантский молитвенный дом (я не против, что бы он там был, если там до­статочно протестантов). Пусть будет мечеть, если есть достаточно мусульман или буд­дийский хурээ, если есть и верующие буд­дисты. Вот тогда люди будут выбирать и идти туда, где душе ближе.

А когда зарубежные проповедники едут сюда с мешком долларов и, пользуясь нашей нищетой, просто покупают души людей, раздавая какие-то дешевые сувениры или сладости – это не свобода. Как у нас это бы­ло на Дальнем Востоке: подкупали сла­дос­тями детей, а ребенок ведь еще ничего не понимает – и берет эти подачки. Это все не­чистоплотно. И нельзя это делать и нельзя властям это допускать.

Надо сказать, что такая волна, наплыв или, лучше сказать, натиск иностранных мисси­оне­­ров не случайны. Они финансируются очень серьезно. Сопредельные с нашей стра­ной госу­дарства думают о своем будущем и, что естест­венно с их стороны, пытаются нас ослабить.

Есть и определенные силы в мире, ко­то­рые не любят Россию, которым Россия по­перек горла стоит. А как ослабить Россию? Очень просто. Подорвать духовную основу, по­тому что единственное, что цементирует страну – это православие. Государство раз­валилось, все развалилось. По нацио­наль­ному признаку нас разделили. Киев, который всегда был матерью городов русских, теперь вообще столица иностранного государства. По экономи­чес­кому признаку нас разде­ли­ли: есть богатые и есть бедные. Теперь по религиозному приз­на­ку нас пытаются разде­лить. В августе проходил юбилейный Архи­е­рейский собор, и я обратил внимание, что, по сути, право­славная церковь (прим.: вхо­дят и украинская, и казахстанская, и эстонская и т.д. помест­ные церкви) про­должает оставаться в тех грани­цах, в каких была Российская империя и Совет­ский Союз. В церковном отношении мы едины, хотя и государства разные. Поэтому кому-то так важно ослабить наше духовное единство: так легче будет пользоваться нашими богат­ствами, сырьем, территорией, рабочей силой, нако­нец.

Ведь сейчас серьезные люди говорят о са­мой главной опасности для России в ХХI веке: о возможном (ввиду ее ослабления – не больше, не меньше) захвате ее террито­рий Дальнего Востока и Сибири, вплоть до Урала. Известно, что в соседних государствах мало земли, природных ресурсов и какие-то из них заинтересованы в планах захвата, потому находят и финансирование и людей, приез­жающих сюда.

Есть данные о связи раз­личных сект с разве­д­цен­трами. В Магадане, на­пример, были случаи, когда под видом проповедников приез­жали промышленные шпионы, которые прора­ба­тывали возможность сырь­евых сде­лок с выгодой для се­бя, с ущербом для нас, ведь там было и золото, и алмазы, и все-все.

К сожалению, наши влас­ти эту проблему не ви­дят, в особенности, на местах. Но хорошие новости есть. На Архиерейском соборе Свя­тейший Патри­арх Алексий сказал, что этот сектантский вал захлебнулся, он нашим наро­дом не под­держан. То, что было за последние 10-15 лет, будет уходить. Известно, что существовали планы создания к 2000 году протестантских общин вдвое больших, чем православных приходов. Это не получилось.

– Какие еще проблемы волнуют сегодня православную церковь?

– Серьезная проблема: в среде россий­ской интеллигенции есть люди, болеющие извечной болезнью – забвением своих кор­ней, желающих искать истину на стороне. Это извечный грех русской интеллигенции, вос­питывавшей не одно поколение рево­лю­ци­онеров, кстати, ими же она и была унич­тожена. До сих пор интеллигенция от этой болезни не освобо­ди­лась. Больше верующих среди людей простых сердцем.

Сейчас интеллигенция, или, скорее всего, как сказал Солженицын, – образованщина, не зная хорошо ни истории, ни основ веры, бросается на сторону – пить из замутненных источ­ников: подаются за экзотикой в восточ­ные культы, начинают медитировать, практи­ковать, не зная духовной реальности. Эти пути очень опасны, ведут человека к откры­тости силам зла, которые могут привести прос­то-на­просто к страшному состоянию, назы­ва­емому по-русски очень просто – оса­та­­­нению.

Это далеко не безобидные вещи. Или, к примеру, возрождение язычества. Вот в Ха­касии некоторые представители интелли­генции думают, что они утвердят свое наци­ональное самосознание, возвратясь к язы­честву. А ведь не знают, что это такое. Язы­чес­тво – это страшная вещь. Прежде, чем туда бросаться, надо изучить, что это такое, с чем это связано.

Корень всех этих проблем лежит в том, что люди не знают самых простых вещей. И наша задача учить, давать знания. На­силь­но мы веру никому не навязываем, а учить должны тех, кто требует от нас ответа. Учим через собственную газету, хотим выпускать свой епархиальный журнал, различные при­ложения. Открыли Интернет-страницу. Теле­видение и светские газеты тоже просят вы­ступить, так как люди задают много во­просов, и священники в ответ на это ста­раются донести слово о вере, о православии, о благо­честии, о красоте нравственного за­кона, кото­рый в нас заложен.

Даем мы знания и в воскресных школах, во взрослых и детских, открытых при круп­ных приходах. А в Саяногорске на базе шко­лы №10 открыта православная гимназия, что очень радует.

–Рассуждая о заблуждениях ин­тел­ли­­гентных, образованных людей, вы попали в самую точку. Мне боль­но наблюдать, как моих добрых дру­зей в Кызыле агитируют в ту или иную духовную западню, а они наивно думают, что это безопасно.

– К сожалению, это плоды всех тех уси­лий, которые предпринимались много лет, в течение которых безбожие официально под­дер­живалось. Когда деньги из бюджета ни­когда не давали на строительство храмов, а на издание атеистических книжек всегда находились, на содержание научного общес­тва “Знание”, лекторы которого с атеис­ти­ческими лекциями объезжали все города и веси. Это не прошло даром и имело успех. Да, тот, кто был верен церкви, он и остался ей верен до сих пор, но это поколение мало-помалу уходит. И хоть основное население нельзя назвать атеистами, но это люди рав­нодушные к вере, индифферентные и вообще ничего не зна­ющие о ней. У некоторых людей отбито чувство веры, им вообще неинтересно разговаривать на эту тему. О чем угодно: о кирпиче, о плане, о деньгах – это вообще любимый разговор у всех. А о духовном? Такое впечатление, что у человека не при­сутствует этот орган, которым верят…

– Расскажите, Владыка святый, не­много о себе, о том, как вы пришли к вере и служению церкви?

– Родился я в 1962 году на Дальнем Вос­токе, у меня обычный жизненный путь, как и у всех. Сразу после школы я хотел поступить в Духовную семинарию, но так сложились семейные обстоятельства, что пошел работать на судоремонтный завод. И одновременно нес послушание руководителя церковного хора.

А как к вере пришел? Всего и не рас­скажешь, это достаточно сложно и индиви­дуально. Общий путь такой – перед любым человеком рано или поздно встает вопрос: “Для чего я живу?”, “В чем смысл моей жизни?”. Я интересовался верой, читал ли­тературу. Книги достать было нелегко, друг от руки переписал Евангелия. Чтобы понять некоторые вещи, читал и атеисти­ческую литературу, и пришел к выводу, что эта литература и доводы в ней абсолютно лживые и недобросовестные.

Подобный случай произошел с известным писателем, диаконом Андреем Кураевым. Он поступил в МГУ на кафедру научного атеизма и все добросовестно изучал, но пришел к парадоксальному выводу, что ис­тина – в православии. У меня не так мас­штаб­но, но нечто подобное произошло. Я при­шел к выводу, что в церкви – путь жизни, а все остальные пути не имеют значения. Об­щался даже в юности с сектантами, был та­кой период, но для себя осознанно и само­стоятельно выбрал православную цер­ковь.

В моем родном городе Советская Га­вань Хабаровского края был храм, что и по­могло мне в моем становлении. Днем я рабо­тал, а вечером и в воскресные дни находился в храме. Через два года по моей просьбе дали рекомендацию, и я поступил в Московскую Духовную семинарию, чтобы стать священ­ником и принять монашество. Тогда это все было гонимо, вернее, утесняемо. Во всяком случае, прежде чем поступить в семинарию, мне пришлось выслушать много отгова­ри­вающих речей из различных организаций, вызы­вали, в том числе и на соответствующую беседу в КГБ.

Годы учебы были насыщенными, всего и не перескажешь. Закончилось как раз вре­мя Брежнева, и отношение властей было дос­та­точно жесткое, и мы видели это отно­шение. Но учились – весь смысл был в учебе. На третьем году обучения осуществляется мое желание, меня принимают в братство Свято-Троицкой Сергиевой лавры, постри­гают в монашество, а затем рукополагают в иеро­диакона, а позже – в иеромонаха. В 1986 году поступил в Московскую Духовную Академию, и в этом же году меня переводят в ново­открытый Свято-Данилов монастырь, что было неожиданным испытанием. Лавра есть Лавра, там все отлажено: и богослу­жения, и Устав, а в монастыре этого не было. Но надо, так надо. Это тоже был промысел Бо­жий. Этот бесценный опыт потом приго­дился мне на Сахалине – создавать некото­рые мо­менты с нуля. В родные края, а Са­халин тогда входил в Хабаровскую епархию, я вернулся через 8 лет учебы в Семинарии и Академии.

Сейчас на Сахалине около 40 священни­ков, а тогда, в 1990 году, я приехал один, и от многих дел с болью в сердце приходилось от­ка­зываться, так как ничего не успевал де­лать. Были и горести, и радости, и проб­лемы, но главное – что был отклик у народа, и с помощью Божией все удалось наладить.

В 1994-95 годах служил благочинным Ку­рильского округа, как раз случилось силь­ное землетрясение. Но в это время меня вызвали в епархию, и я отсутствовал во вре­мя землетрясения. Вот иногда наши ба­тюш­ки ропщут, что их вызывают, отрывают от дел, вот тогда меня также промыслом Бо­жи­ем вызвали…

– Владыка Ионафан, а застали вы самое крупнейшее за всю исто­рию России землетрясение в Нефте­гор­ске, которое унесло две тысячи жиз­ней, в мае 1995 года?

– В Нефтегорске я побывал накануне катастрофы и был единственным священ­ником, который посетил это место до земле­трясения. Что произойдет, я, конечно, не знал, это была запланированная поездка. Сколько детей ко мне тогда подходило. Я их спраши­вал: “Как вы здесь живете? Что у вас тут интересного?” Они отвечали: “Да-а, ничего интересного у нас нет”. Хорошие такие дети, может, кого-то уже нет в живых…

А после трагедии был, конечно, много раз, потому что мы принимали участие в тра­ур­ных мероприятиях, служили службы, встре­чались с людьми. И это было тяжело, очень тя­жело, потому что практически весь посе­лок разрушился, и погибли почти все люди.

– Владыка святый, а как же чув­ство опасности, неужели привы­ка­ешь? Ведь Тува тоже сейсмический район. Живя в Туве, я застала не­сколь­ко раз сейсмические возму­ще­ния в 3-4 балла – не очень приятные вос­­поминания.

– Да, я привык, ко всему привыкаешь. При­ходилось испытывать подземные толчки до шести баллов. Не знаю, как в Туве, а у нас на Са­халине во время землетрясения мелко и силь­но дрожит все. До сих пор сплю при вклю­­­ченном свете, выработалось с тех пор. По­нятно, что при землетрясении свет от­клю­ча­ют, но пока он горит, психологически лег­че – будешь знать, куда бежать.

После нефтегорского землетрясения Свя­тей­­­ший Патриарх Алексий прислал нам ико­ну, чтимую икону Казанской Божией Ма­тери, чтобы она охраняла сахалинцев от бедст­вий. И эта икона очень почитается народом, мно­гие жертвуют на икону свои золотые цепоч­ки с крестиками, а женщины снимают серьги, кольца. Перед иконой служатся мо­леб­­ны. И с тех пор каких-то крупных бедст­вий с ги­белью людей не было – икона хранит.

В 1997 году по решению Священного Синода стал епископом Южно-Сахалинским и Курильским, управлял епархией. За два с половиной года там были созданы Духовное училище, профессиональный хор, мужской монастырь, епархиальная газета.

А в конце 1999 года получил новогодний подарок, от которого не знаешь, то ли пе­ча­литься, то ли радоваться – перевод в Хака­сию и Туву. С печалью, с определенной го­рестью оста­вил Сахалин. Ведь Дальний Вос­ток – это род­ное и туда я вернулся, что­бы служить на родной земле. Но долг слу­жи­те­ля церкви – это долг послушания. Поэтому сюда я приехал с настроением, что Хакасия и Тува являются для меня родной землей, не потому, что я здесь родился, а потому, что здесь моя паства, мой народ. У меня нет планов куда-то еще переводиться, с Божией помощью будем здесь восстанавливать цер­ковную жизнь во всей ее полноте.

Вообще-то нелегко иметь под своим началом два субъекта Федерации. Нормально, когда в каждом субъекте имеется свой епис­­коп. Пока для Тувы это невозможно, со временем, может, это и произойдет.

– Владыка Ионафан, вы участво­вали в Архиерейском Соборе, кото­рый причислил к лику святых царя Нико­лая II и его семью. Об этом бы­ло очень много споров и разго­воров. В од­ной хакасской газете появилась безграмотная, на мой взгляд, с исто­рической точки зрения статья, яко­бы из Интернета, под заго­лов­ком “Кро­вавый святой”.

– На юбилейном Архиерейском соборе, который состоялся в августе 2000 года, были канонизированы более тысячи имен, среди них епископы, священники, миряне, пост­­ра­­дав­шие за веру в годы богоборческой власти. Но бо­лее пристальное внимание все СМИ уде­лили почему-то одному имени – царю-муче­нику Николаю II.

Собор уже предвидел такую реакцию, пред­видел, что готовятся ушаты грязи. И все для того, чтобы подорвать авторитет Русской православной церкви. Ведь наша церковь, несмотря на то, что она обескровлена, обла­дает самым высоким авторитетом у народа. Проводились социологические опро­сы, со­гласно которым даже армия не обла­дает таким авторитетом. И это несмотря на то, что все знают, что есть некоторые недостойные священники, может, со своими слабостями, а вот в целом авторитет у церкви держится. А подорвать его изнутри хотят люди нечис­топлотные, более смо­трящие на Запад, знаете, те которые говорят о своей Родине сквозь зубы “эта страна”…

В свое время я не был сторонником канонизации царской семьи, потому что звучала назойливая требовательность про­славить их, уже писались иконы, до кано­низации составлялись службы, акафисты. Отовсюду шли письма и петиции. Мне ка­за­лось, если есть такое требовательное отно­шение, то лучше отложить, потому что это должен быть акт веры, акт религиозный.

Потом я изменил свое мнение. Стал зна­комиться более детально с последним пери­о­дом жизни царя поле отречения. И вот тогда для меня высветилась удивительно нравственная красота этого человека и его семьи. Высветилось, что это действительно были Христиане с большой буквы, что они по-христиански приняли свою смерть. На Архи­ерейском Соборе все проголосовали единогласно. Множество людей, стояло за сте­нами Храма Христа Спасителя, где про­ходил Собор, с иконами и хоругвями и ожи­дали решение. И знаете, какая у них была реак­ция? Когда вышли и сказали положи­тель­ное решение, они запели пасхальные песно­пения “Христос Воскресе”.

Вот такой исторический миг мы для себя ощутили, что действительно свершилось эпо­хальное дело, и мы в нем участвовали. При­числяя к лику святых царя и царскую семью, Собор подчеркнул, что он канони­зирует не царский строй, не монархию, не его какие-то поступки и дела, которые могли иметь мес­то. А причисляет человека за его нрав­ствен­ные страдания, верность евангельским иде­алам, муче­ническую смерть. После этого появились нечистоплотные публикации, ко­торые, я думаю, забудутся, а почитание царя останется. Ведь мы приняли такое решение не только потому, что мы, лично архиереи, его почитаем, а потому что каждый из нас пред­­ставлял народ, свои епархии.

А со стороны людей воцерковленных долж­на быть особая благодарность к по­след­нему императору, он столько много сделал для церкви: при нем было очень ин­тен­сив­ное строительство храмов, до сих пор дей­ству­ющих, планировалось восстанов­ление па­т­­ри­аршества, те книги, по которым мы ве­дем церковные службы, напечатаны при нем.

И эта человеческая благодарность жива, память народная все сохранила. Может, по­тому и сильно покаяние в народе за убий­ство царя. Да, мы не принимали не­посред­ственного участия. Но в чем-то мы повинны: может, слушали эту клевету на царя, может, осуждали его. Покаяние в народе есть. Мы почувствовали – от этого укрепилось един­ство церкви. Была проблема, она разделяла людей, а теперь не разделяет.

Юбилейный Архиерейский Собор завер­шил двадцатое столетие, которое очень тя­жело пережили народ и страна, и, следо­вательно, русская православная церквь. Ведь горести народа – это горести церкви.

На рубеже эпох – в год 2000-летия Рож­дества Хрис­това, в год завершения тысяче­летия, мыслилось поставить некую точку, которая бы позволила нам начать новый этап, свобод­ный от тех ошибок, которые были допущены: безбожная власть, гонения на церковь, разру­шения наших национальных, духовных традиций, закрытия храмов.

Знаменательно, что собор проходил в дни празднования Преображения Господня, свя­зан­ные с освящением храма Христа Спа­си­теля. Храм Христа Спасителя является сим­во­лом возрождения порушенного право­сла­вия. Этот храм был разрушен, и вместе с ним была разрушена и загнана в подполье Рус­ская православная церковь. Этот храм вос­ста­новлен в былом великолепии, и мы с этим связываем надежду на возрождение право­славия.

Фото:

2. День приезда в епархию. Владыка Ионафан проводит службу в Святоникольском храме. 14 января 2000 года.

3. Владыка Ионафан проводит службу в детском православном палаточном лагере на озере Кызыкуль. Лето 2000 года.

4. С прихожанами у входа в храм. Абакан. 2000 год.

5. Владыка Ионафан с детьми в православном палаточном лагере на озере Кызыкуль. Хакасия. Лето 2000 года.