Галина Маадыр-оол: Узнав, что я вышла замуж за «старого китайца», мама упала в обморок

Судьбы женские... Разные – счастливые и не очень... Ну в какой еще стране мира женщина – жена ли, подруга ли – способна ринуться за своим избранником очертя голову куда угодно, лишь бы вместе, лишь бы рядом! На такое способны, наверное, только женщины России. Сколько о них не рассказывай – все равно рассказ будет неполным, неоконченным. И самое удивительное то, что лично я ни разу не слышала от таких женщин, что они несчастливы.

Вот и сегодня я хочу рассказать вам об одной удивительной женщине – Галине Вла­димировне Маадыр-оол (в девичестве Стож). В Кызыл она приехала вслед за своим мужем, Иваном Чанзанчиковичем Маадыр-оолом, в середине тридцатых годов.

Мы пе­ребираем старые фотографии из семей­ного архива, и Галина Владимировна рассказывает:

– Мой папа, Владимир Герасимович, – про­­фес­сор, руководитель научно-исследо­ва­тельского института, а мама, Адель Альфон­совна, закончила высшие петербургские Бестужевские курсы. Она нигде не работала, всю жизнь помогала папе: занималась пере­во­дами трудов отца на другие языки. Мама очень хорошо владела немецким и фран­цузским языками, чуть слабее – англий­ским. Языки она знала с детства, так как выросла в дворянской семье.

Родилась я в Петрограде, но сразу после моего рождения родители переехали в Витебск, и в доку­ментах у меня записано: место рождения – Витебск.

Отец занимался проектированием заво­дов, и нам очень много приходилось ездить. В Москве у нас была квартира, но мы почти в ней не жили. С пятого класса я жила самостоятельно. Отец проектировал первый в стране коксовальный завод в Редь­кино, на Волге. Но там не было школы, и меня увезли в Тверь, устроили на квартиру к местному врачу. Там я закончила семь классов.

А знаете, когда мы жили в Редькино, там не­подалеку в сосновом бору, построили не­боль­­шой домик, и туда три года подряд при­езжали отдыхать Мария Ильинична Улья­нова и Надежда Константиновна Круп­ская.

Я не помню Марию Ильиничну в другой одежде, кроме как в синей юбке-клеш и в кофточке в полоску, а волосы собраны сзади в пучок. А Надежда Константиновна всег­да в сером сарафане, а на голове сзади такая мааленькая фигочка. Они нас кон­фетами уго­ща­­ли – «подушечками». Вот в один из дней нас Мария Ильинична и сняла на фото – меня и мою подружку Нинку.

В начале тридцатых годов отца назна­чили директором научно-исследовательского ин­ститута, и мы пере­ехали в Москву. В то вре­мя десятилеток не было – было вось­ми­классное образование. Стране, индустрии нужны были быстро­ис­печенные специалис­ты и я поступила в ме­ха­нический институт и закон­чила чер­тежно-кон­струк­торский факультет.

Мы жили в центре Москвы – Арбат, Во­ров­ского, сейчас это улица Поварская, в том доме, где было тувинское предста­вительство.

Когда идешь на занятия, всегда встре­ча­ешь­ся с тувинскими ребятами, и у меня всег­да бы­ло желание ущипнуть кого-нибудь – та­ки­ми они были крепенькими. Если нес­ла что-то: груши, яблоки, обяза­тель­но их уго­щала.

Потом я познакомилась с женой Седип-оола, он работал постоянным представите­лем. Жена у него была русская. Стала за­ходить в представительство, и там встре­тила Маадыр-­оола. Это был 1935 год, апрель.

Он, по-моему, учился там на каких-то курсах. Выхожу однажды из подъезда, он стоит с газетой в руках. «Вы далеко?» – спра­шивает. «На занятия». «Я вас провожу?» «Про­во­дите». Я выхожу с занятий – он сто­ит. И так начал за мной ухаживать. Дошли раз­го­воры до мамы, что Галя встречается со «старым китайцем». Дома, конечно, – скан­дал. Но мы все равно продолжали встре­чаться.

– А как же он вам предложение сделал?

– Да шли однажды, он и говорит: «По­едем работать к нам – нам специалисты нуж­ны». А я уже направление имела в Мет­ро­про­­ект. Он начал говорить, что у нас инте­реснее. А я что? Взбалмошная, молодая – по­едем! А для того, чтобы поехать, нужно зарегистрироваться, иначе нельзя – загра­ни­ца. Зашли в ЗАГС на Кропоткинской. Мне до 18 лет не хватало одиннадцать дней, а у не­го не было свидетельства о смерти преж­ней жены, да еще и паспорт загранич­ный. Ну, что-то подсунул загсовским работни­кам – и нас расписали.

– Ну и как ваши домашние воспри­няли это известие? Обрадовались, небось, как же – дочь за границу уез­жает.

– Это было 30 августа, как раз в мамин день рождения. «Ты дома будешь?» – мама спрашивает. «Нет»,– отвечаю. «Опять со своим старым китайцем на свидание?» А у нас в представительстве свадьба назначена и проводы. Ну, я ей показываю свидетельство о браке, а она – хлоп!.. И вместо дня рож­дения своего – в больницу.

Ну что, иду я вниз – оделась, принаря­дилась. Сел со мной не старый, грузноватый тувинец, были представители из Монголь­ского посольства, еще откуда-то. И вот этот тувинец (а это, как я потом узнала, был Тока), смотрит на дверь и говорит: «Хан!» Ну, я смотрю на дверь и жду – в чалме и халате, а выносят – ...на блюде. Тока объясняет, что это лучшее блюдо, деликатес, и кладет мне на тарел­ку. И вот, я его – туда, а он – обратно. Но кое-как осилила. А он видит, что тарелка пустая и спрашивает: «Вам еще?» «Нет, бла­го­дарю!» Это сейчас я привыкла, хан люблю – за уши не оттащишь! А тогда – впервые... Наутро муж уехал.

Он ведь сирота, батра­чил в Элегесте. Потом русские Филимоновы присмотрели, что он смышленый паренек и взяли его в семью. Когда хотели отрезать косу, он три дня прятался – не давался. От них и в армию пошел. После армии учился в Высшей кавалерийской школе в Твери. Вы знаете, мы в Твери с ним в одно время жили. Когда в Москве познакомились, он мне фотографию своей покойной жены показал. Она у него была полячка. Я смотрю и глазам не верю: ведь она работала хирур­гической сестрой у того врача, у которого я жила на квартире. Вот такие удивительные повороты судьбы.

– Галина Владимировна, чем же он вас так сумел покорить: вдовец, на 13 лет старше, живет у черта на рогах?

– А вот так: из множества фигурок, по­нра­вился мне турок – глаза его горели, как огонь! (Смеется).

А потом я защитилась, мне однокур­сни­ки устроили проводы, и я поехала в Туву. И вот я в гостинице в Минусинске – жду попутный транспорт (телеграмму в Кызыл отправила заранее).

Морозы крепкиие столи, снегу выпало много, и скот в Туве оказался без кормов. Машины возили из Минусинска сено. В гостиницу заходит такой мужик – большой-большой. Может быть кто-то еще помнит: Мартемьяновы – были такие шофера. «Кто тут в Кызыл?» «Я», – отвечаю. «Одевайся!» «Да я одета». А он на меня: «Ты что, так твою растак! Замерзнуть хо­чешь? А я потом отвечать должен?» Прино­сит мне большое одеяло, большущие-преболь­шущие валенки, куда я с ботами влезла, и тулупчик». Уселась я в кабину фанерную, и мы поехали.

Ехали пять дней – с останов­ками, ночев­ками. Сейчас вспомнить – и смех, и грех. Он остановится, выйдет из машины, баллоны якобы проверить, а я сижу. Едем дальше. Он снова выходит, а я сижу. Это ведь сейчас я бы даже и попросила, чтоб остано­вился: пусть луч­ше лопнет совесть, чем моче­вой пузырь, как говорится. А тогда – сижу и молчу. Машины идут одна за одной по сер­пан­тину. Дорога-то была еще старая. А фары во тьме светятся далеко внизу, как волчьи глаза.

Приехали мы в Кызыл. Было уже темно, и я говорю: «Вот что значит – скотовод­чес­кая страна: все конюшни да конюшни» (крыши-то все плоские были). А шофер сме­ется: «Да мы уже в центре города!»

Подъе­хали к МВД, а муж, оказывается, в коман­дировке – в Монголии. Пока его не бы­ло, я жила у его друга в семье. Потом муж при­ехал и повел меня домой. Дом наш был на Щетинкина (сейчас его уже нет), а пока его не было, никто, естественно, не топил. А когда мы вошли – весь отсыревший потолок на нас рухнул. Ну, потом из воинской части при­слали солдат, натопили, отремон­ти­ровали. И стали мы жить.

– Галина Владимировна, и как же складывалась жизнь единственной профессорской дочки в глуши: без водопровода и прочих удобств, с печкой?

– Ох, складывалась... Пошла дрова сама колоть однажды. Чурку на чурку положила, топором стукнула – и искры из глаз: что-то по лбу залетело. Полено отскочило – и прямо в лоб. Плиту никак не могла разжечь – подожгу лучинки, огнем в топку пихаю, а они гаснут. Дыму много, а огня нет.

За водой ходить надо было на Енисей. Бабы воду несут на коромыслах, а у меня не выходит. Поскользнусь, упаду, воду разолью, – снова приходится идти. А хлеб тогда не продавали, приходилось самим печь. Ох, и намучилась я, пока научилась хлеб печь! Мешка три, наверное, муки извела. И как муж вытерпел – не знаю. Я всем была долж­на – у всех брала в долг. И вот когда первые булки вышли, Гос­поди Боже мой, мне казалось, что я самая счастливая женщина!

– А с людьми как? Как люди к вам относились?

– Надо сказать, что ко мне все относились хорошо. Я родила семерых детей. А сходить хотелось куда-то, и кто-нибудь обязательно оставался с детьми. Еще я очень любила кататься на коньках. А катков здесь не было. Катался кто: сам Тока, советник Бельский и еще трое. Вот они расчистят снег на Енисее, и я катаюсь.

– Галина Владимировна, а в каком году родился ваш первенец и где был роддом в то время?

– Мой первый сын родился в октябре 1936 года. Роддома как такового не было, а вся больница располагалась в одном доме, на территории, где теперь вендиспансер. Свет горел только до 12 ночи. Однажды слышу ночью – мой ребенок орет и орет. Вроде бы успокоился, уснул, а мне опять принесли кормить. Я его глажу, грудь даю, а под рукой что-то мохнатое-мохнатое. У моего-то головка гладкая. А это нянечка в потемках перепутала детишек и мне чужого принесла.

– По профессии вы в то время были чертежником-конструктором. Чем же вы занимались в Туве?

– С работой было тяжело. Конечно, по моей специальности работы не было. Но мне предложили работу в школе. И я стала пре­подавать черчение, рисование – я неплохо ри­со­вала. И еще вдобавок физкультуру дали.

Зарабатывала я прекрасно. В то время пять­сот акша – это были немалые деньги. А вот когда родился второй ребенок, стало тяжелее. Чувствую, надо специальность при­обретать. В 1939 году я уехала в Москву, поступила на годичные планово-экономи­ческие курсы. И с тех пор я работала эконо­мистом.

Почти тридцать два года я отрабо­тала в Госста­тистике. Имею орден Трудового Красного знамени, медали «За труд в Великую Отечественную войну», юбилейные, «Ветеран труда», занесена в Книгу почета ЦСУ (центральное статуправление) СССР. В трудовой книжке много благодарностей от Совета Министров СССР, ЦСУ СССР.

– А каковы же были ваши взаимо­отношения с родите­лями, и поддер­живали ли вы с ними связь, ведь, насколько я поняла, они были не в восторге от вашего брака?

– В 1939 году я приехала в Москву с двумя детьми – Володей и Чаритой. Мама и папа впервые увидели своих внуков. Рады, конечно, были. Хотя первое время они ведь не принимали всерьез моего мужа. Ну, а уж позднее – лучшего зятя на свете не было.

– Расскажите о ваших детях.

– Детей у меня было семеро, но в живых осталось четверо. Трое умерли еще в мла­ден­честве от различных детских болезней. А муж ушел из жизни в 1968 году.

Старший сын, Владимир, закончил Москов­ский строительный институт имени Куйбы­шева, сейчас он на пенсии. Вторая дочь, Чари­та, работает в школе № 5 заведующей библи­отекой. Закончила она Московский институт культуры. Третья дочь, Ирина, заведует тре­тьей соматикой здесь, в Кызыле. А четвертая, самая младшая, Ада, живет в Алма-Ате, работает в Академии наук, заве­дует техни­ческой библиотекой. Все мои дети получили высшее образование. У меня семь внуков и восемь правнуков.

– А как случилось, что ваша мама оказалась здесь, в Туве?

– После папиной смерти в 1946 году, мама еще долго жила в Москве. Однажды, будучи уже в преклонном возрасте, она сломала ногу. Полетела я в Москву. А так как она человек пожилой, оперировать никто не брался. Ну, всякими правдами-неправ­дами операцию сделали. Стала она поправ­ляться. Я вернулась в Кызыл. Через неко­торое время вновь несчастье – мама снова сломала ногу. Ей снова сделали опе­ра­цию, и уже тут я привезла ее в Кызыл. Но она до последнего дня все собиралась домой, в Москву. А я тайком от нее и квартиру мос­ковскую обменяла: сначала на Под­мос­ковье, а потом – на Кызыл. Знала: ну куда она поедет, как будет жить одна?

Здесь я ее и схоронила, и памятник хо­роший поставила. Мама прожила до 95 лет, а я все говорила: «Мама – долгожитель, до девя­носто пяти прожила, а я доживу до ста». (За­ду­мывается). Но сейчас уже так не говорю... В прошлом году, в октябре, внука моего схоронили. Ему было только двадцать пять... Умер смертью нелепой... (плачет).

– А в Москве у вас кто-нибудь остался из родных?

– Никого... Девять дорогих моему сердцу могил – и все... В сентябре прошлого года умерла последняя родственница – двоюрод­ная сестра...

– Галина Владимировна, вы живе­те в Туве уже почти 65 лет. А вы хоть раз пожалели о том, что поки­нули когда-то столицу, маму с па­пой? Жили бы сейчас в Москве, вон Луж­ков как о своих пенсионерах пе­чет­ся: и пенсию вовремя дают, и к пен­сии приплачивают, и льготами все­ми пользуются. Были ведь, навер­ное, минуты, когда думалось: «Уеду!»

– (Не задумываясь) Нет, никогда. Я научи­лась здесь всему. Я прошла великую школу жизни. Я так любила свою работу! Это же было так интересно! В статистике я работала с 1948 года – я знала все-все абсо­лютно.

Вы не можете себе представить, что на моих глазах появилось в Туве! Когда я приехала, в Кызыле было несколько двух­этаж­ных домов: школа № 1, «Тувин­ценкооп», Министерство культуры, где позднее долгое время была редакция газеты «Тувинская правда», Дом правительства, где сейчас вечерняя школа и Монгольское посоль­ство, где позднее было Министерство здраво­охра­нения, и все. Везде был сплош­ной кара­ган­ник. И однажды нам объявляют: завт­ра будем рыть траншеи и сажать акацию. И каково же было наше разоча­рование, когда мы увидели, что это все тот же караганник!

Да если бы мне в то время сказали, что я буду мыться в ванне и ходить, извините, в теплый туалет – ни за что бы не поверила. А мост через реку, да не один – а два? Ведь раньше едешь из Турана и по несколько часов на пароме выстоишь. А сколько страха натерпелись, когда по реке шла шуга и при­ходилось переплавляться на лодке...

Не так давно я стою в центре города, огля­ды­ваюсь вокруг, смотрю на фонтан, вспо­ми­наю, каким я увидела город впервые и ка­ким он стал сейчас, а слезы по щекам текут. Ми­мо шел какой-то мужчина: «Что с вами? У вас какое-то горе?» «Да ведь, милый чело­век, – говорю, – слезы бывают не только от горя!»

Вот сейчас все изменилось: жизнь, люди. Жаль только, что многое – к худшему. Рань­ше молодежь в Туве очень уважительно, с поч­тением относилась к старикам. Раньше – я очень часто в командировки ездила – встре­ча­ли всегда и везде очень радушно. Не успе­ешь подъехать – тебе, первым делом, чай пред­лагают. Если ночевать остаешься – круг­лую ночь очаг топят, накрыться лучшую шубу дают. Я ведь первое время и языка тувин­ско­го не знала, но даже и тогда не чувство­вала себя чужой. Потом-то я и язык выучила. А сейчас мы боимся молодежь – вечером на улицу не выйти. Люди очень изменились...

– Галина Владимировна, а вы верите в Бога?

– Я не фанатик. Я ни одной молитвы не знала и только недавно выучила «Отче наш». Но в душе всегда верила и верю. Вот когда начинают сквернословить на Бога – меня это коробит. У нас в семье не было фанатиков. Мамина сестра была очень веру­ющая, ходила в церковь. Когда она умерла, ее отпевали в Новодевичьем монастыре. Но нас она никогда не принуждала.

Я считаю, что в душе верит каждый. Что бы ни случилось, мы сразу: «Господи!» Здесь, в Кызыле, я в церковь не хожу, а когда бываю у дочери в Алма-Ате, обязательно мо­лебен заупокойный заказываю, свечки став­лю.

– Как вы думаете, Россия когда-нибудь возродится? Восстановим ли мы все то, что разрушили?

– Думаю, что да, обязательно. Ведь на­род наш умеет все. По долгу службы я объез­ди­ла всю Туву. Даже в верховьях Енисея, у оле­­не­­­водов, бывала. И в те годы в каждом рай­пром­­­комбинате было по несколь­ко цехов: са­­пож­ный, столярный, гончарный. Даже кир­пич летом сами делали – имели такое прос­тое маленькое оборудование, «Кол­хоз­ник» называлось. А в Бай-Хааке такие крин­ки делали прекрасные. Там, около Сосновки, и глина красная есть.

Я вспоминаю начало тридцатых годов, когда мы стояли в Москве по ночам за 125 граммами масла. Вся спина была исписана номерами. И если не отметишься – обяза­тельно из очереди выкинут. Сейчас ведь в это верится с трудом.

Мы все преодолеем, я верю в это. Я все вре­мя думаю: «Дай мне, Господи, дожить до свет­­лых дней и увидеть все своими глазами!»

Фото:

1. Галя с подружкой Ниной. Фотография, сделанная сестрой Ленина Марией Ильиничной в августе 1926 года. Справа вверху отпечатки пальцев М. Ульяновой, оставленные при проявке.

2. Фотография семьи Маадыр-оол, напечатанная в журнале «Огонек» с подписью: «От батрака до председателя райисполкома». 1948 год

<!-- /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-ansi-language:#0400; mso-fareast-language:#0400; mso-bidi-language:#0400;} --> 2. Галя Стож с мамой-дворянкой Аделью Альфонсовной и папой Владимиром Герасимовичем. Украина, 1923 г.

3. Галина Маадыр-оол. 1955 год – 20 лет в Туве.