Евгения Владимирова: Во мне течет австрийская, польская, украинская, русская, хакасская и корейская кровь. И каждой из них я горжусь

Дворец князя Григория Потемкина-Таврического, фаворита и ближайшего помощника императрицы Екатерины Второй – одна из жемчужин истории и архитектуры Санкт-Петербурга. В 1906-1917 годах здесь заседала Госу­дарствен­ная Дума, в 1918 году здесь проходил 3-й Всероссийский съезд Советов, в марте – 7-й съезд РКП(б).

Сегодня у парадного входа в Таврический дворец – новые надписи: «Меж­парламентская ассамблея государств-участников СНГ», Межпарла­мент­ский комитет Республики Беларусь, Республики Казахстан, Кыргызской Республики, Российской Федерации и Республики Таджикистан».

 

Именно здесь, под колоннами, у входа оберегаемого солидной охраной, облаченной, несмотря на невиданную для Санкт-Петер­бурга июльскую жару в безупречные темные костюмы, мы встречаемся с нашей землячкой, кызыльчанкой Евгенией Владими­ровой – со­ветником Межпарламентской Ассамблеи. Оказывается, наши люди есть и там! Евге­ния Юрьевна сожалеет: так хотелось пока­зать землячке Дворец изнутри, но сегодня как раз важное заседание, и выдача времен­ных пропусков запрещена. Мы идем беседо­вать в примыкающий ко Дворцу Тавричес­кий парк, с которым у Евгении Юрьевны, как оказалось, тоже связано очень многое…

– Евгения Юрьевна, в чем заклю­ча­ется ваша работу в Межпарла­ментской Ассамблее государств-участников СНГ?

– Основной «продукт» парламентской ассамблеи – модельные законы стран СНГ. Я занимаюсь вопросами социальной поли­тики, прав человека.

– Права человека и для Тувы ост­рая тема. А с парламентом Тувы – Вер­ховным Хуралом, вы работа­ете?

– Мы фактически даже не имеем права работать с парламентами субъектов Россий­ской Федерации, поскольку существует территориальная целостность государств. И если мы начнем активно вмешиваться во внутренние дела одного государства, мы, ес­тест­венно, будем не правы. И в Уставе, и в Дого­воре о создании Межпарламентской ас­самб­леи было оговорено: мы работаем толь­ко с субъектами СНГ – странами Содру­жества Независимых Государств.

Нас всегда спрашивают: вы работаете с каж­дым отдельно взятым человеком? Нет. Мы работаем исключительно с парламен­тами. Наша задача в том, чтобы законода­тель­ная база государств СНГ развивалась в одном направлении. Мы приняли Хартию соци­аль­ных прав и гарантий граждан неза­ви­си­мых государств. Этот документ связан с каж­дым отдельно взятым граждани­ном, осо­бенно с вопросами, касающимися пенсий, пособий, пе­реез­да граждан СНГ из госу­дарства в государство.

– Удивительно, как девушка из про­винции смогла занять такую серь­­ез­ную должность в такой се­рь­ез­­ной организации? Ведь это, я по­лагаю, непросто?

– Вы знаете, и просто, и сложно. Я ра­бо­та­ла в Санкт-Петербургском универси­тете, за­канчивала там же аспирантуру, защи­ща­ла кандидатскую диссертацию. Профессор Чер­но­у­сов Николай Александ­рович, с кото­рым мы работали в том числе над моей кан­ди­датской диссертацией, работал в Ассам­блее советником Генераль­ного секретаря МПА. Он и пригласил меня ра­ботать в Ассам­блею. Нужен был специ­алист по соци­альным во­про­сам, требования – как мини­мум канди­датская степень. А моя диссер­тация как раз ка­салась соци­альной сферы.

– А как она называлась?

– «Особенности формирования реги­ональных рынков труда в Российской Фе­дерации».

– Звучит очень солидно. Навер­ное, с детства были отличницей?

– Я закончила в Кызыле в 1983 году пят­надцатую школу с аттестатом пять баллов.

– И золотой медалью, соответ­ственно?

– Нет, золотой медали мне не дали.

– А почему? При всех пятерках вы были хулиганкой?

– (Смеется) Нет, двойки по поведению у меня точно не было. Я была секретарем комитета комсомола в школе. Тогда все это было так интригующе, столько было разго­во­ров о золотых медалях… А сейчас и вспом­нить не могу – почему мне ее не дали. Да и тогда мы с родителями этого не обсуждали. Были уверены, что знания – это основное.

Я хорошо помню своих учителей – Алек­сандра Васильевича Конева, он у нас вел физику, а несколько позже стал директором школы, Веру Антоновну Киселеву, нашего классного руководителя.

А преподаватель литературы Татьяна Лео­нидовна была не просто педагогом, а еще и актрисой, что производило на нас особо сильное впечатление.

– А почему, несмотря на такое сильное влияние литературы, вы ре­шили стать экономистом?

– Видимо, сказалось папино влияние. Папа, Юрий Михайлович Владимиров, всю жизнь отдал авиации Тувы, до последнего времени был генеральным директором АО «Ту­винские авиалинии». Самое главное в нем, я считаю, то, что он всегда стремился к самосовершенствованию. У него два высших образования. Папа окончил Киевский инсти­тут инженеров гражданской авиации. А в зре­лом возрасте, когда у него уже была и специ­аль­ность, и должность, он решил получить еще одно образование – инженера-эконо­миста. И окончил Рижский институт инжене­ров гражданской авиации. Он с удовольст­вием ездил на сессии, занимался диплом­ными работами. Помню, мы с ним спорили по вопросам себестоимости, он мне даже де­лал раскладку на самолеты «ЯК-40». И вы знаете, я сейчас смотрю на мужчин и всегда сравниваю с отцом. Мужчина должен быть про­фессионалом, гореть работой и стре­мить­ся попасть на работу даже в выходной день.Если у мужчины нет реального заня­тия, вот этой профессиональной жилки, то он для меня просто неинтересен.

– Вам удалось найти такого похожего на отца спутника жизни?

– (Смеется) Ищу.

– А ваша мама?

– Мама, Алевтина Серге­евна, в девичес­тве Кан, человек достаточно слож­­ной судьбы. Дело в том, что ее отец, мой дедушка Кан Иль Гири, кореец по нацио­наль­ности, был ре­прессирsован в 1938 году.

Дедушке дали «десять лет без права пере­пис­ки». Тогда ни­кто не знал, что этот приго­вор означает рас­­стрел. И ба­бушка, Еле­на Иван­овна Мохова, все годы верила, что муж жив, где-то в лагерях.

В 1974 году мама де­лала за­прос в Главную воен­ную проку­ра­туру, и при­шел ответ, что де­душка, оказы­ва­ется, был рас­стре­лян еще 2 сентября 1938 го­да, а посмертно реа­били­ти­ро­ван 21 ноября 1989 года.

Все мамино детство про­шло под клеймом «семьи врага народа». Но у нее нет какой-то сумасшедшей оби­ды за укра­­денное дет­ство. Вроде бы обыкновенное детство детей войны, вырос­ших на подножном корме. Но есть какие-то особые детские воспомина­ния… Мама рассказывала, как во время вой­ны прислали подарки от союзников, того самого «второго фронта». А им, как детям «врага народа», этих подарков не дали, ей было 6-7 лет, и это были первые конфеты, которые она видела в своей жизни…

Старший брат мамы, Михаил, разведчик, погиб на фронте, под Могилевом, она с мамой и четырьмя детьми остались без кормиль­цев. Рано пошла работать, и все равно полу­чила высшее образование, работу. К мами­ным огромным способностям я отношу и лигвистические – она в совер­шенстве зна­ет тувинский, хакасский языки. Русский язык у нее безупречен. И я считаю, мое желание читать, познавать заложено именно ею. Мама работала в Министерстве соцза­щиты, заме­сти­телем министра. А сейчас – в контрольно-ревизионном управлении.

А по папиной линии (он сам родом из-под Абакана) тоже очень интересная родо­слов­ная. Его бабушка Дзюрда – из хорошего поль­ского рода, шляхтичи. Они были сосла­ны в Си­бирь после Варшавского восстания 1848 года.

Бабушка, папина мама, рассказывала, что во мне есть и австрийская, и польская, и рус­ская, и украинская кровь. А к ней добави­лась мамина – хакасская и корейская сторо­на. Так что я всегда говорю: моя европейская ветвь и моя азиатская ветвь.

– А как вы себя ощущаете при таком смешении кровей?

– Вы знаете, я, наверное, космополит. Я горжусь каждой своей кровью, и стараюсь прочитать как можно больше о религии, истории всех этих стран, побывать в них.

– Удалось?

– (Смеется) Еще не во всех. Слишком много кровей.

Я себя всегда чувствую одинаково при­част­­ной и к культуре азиатского, и к куль­ту­­ре европейского мира. Не могу сказать, что чув­­ствую себя «чужой среди своих», или нао­­бо­рот. Достаточно органично чувствую себя и в той, и в этой среде.

– У вас такие же способности к языкам, как у мамы?

– У меня похуже, чем у мамы. Русский, естественно, родной, неплохой английский, «слабенький» – тувинский. Мама со мной периодически разговаривала на тувинском и основы языка заложены. А большой разго­ворной практики не было. В школе все говорили по-русски, подруги были и рус­ские, и тувинки, и все говорили по-русски.

– Чем стал для вас Петер­бург?

– С Санкт-Петербургом, с Санкт-Петер­бург­ским университетом у меня связано все: и учеба, и работа, и судь­ба. Сейчас тоже не прерываю связь – до сих пор сохраняю лекци­онные часы – читаю лекции, принимаю эк­за­ме­ны на экономическом факуль­тете уни­верси­тета. Здесь же учусь в заоч­ной док­то­рантуре, совмещая учебу с основной работой.

Очень многое связано именно с этим рай­оном – Таврическим парком. Здесь, как раз напротив, – экономи­чес­кий факультет, где я училась. В этом парке я готовилась к эк­за­менам. Через него убегала с лекций в ки­но­театр «Ленинград». И я всегда смеюсь: пере­шла с одного конца парка на другой – в Таврический дворец.

– А в Таврическом дворце еще витает дух Потемкина?

– Вы знаете, у нас уникальный экскур­со­вод, уже сорок лет работа­ю­щая в этом двор­це. (Экскурсии прово­дятся, но только для при­глашенных). И она говорит, что Тав­ричес­кий дворец наклады­вает свой отпечаток на всех, кто туда прихо­дит, и никогда не про­щает злые поступки.

Не буду говорить ни о Потемкине, ни о Ека­терине – это настолько значи­тель­ные фигу­ры, что о них коротко не скажешь. Но дух дворца, безусловно, есть. Когда вхо­дишь во дворец, то спина стано­вит­ся прямее, и осанка другая, и подбородок вверх.

– Видимо, существует стро­гий протокол, определяющий, в ка­кой одежде можно появ­ляться в Таври­ческом дворце?

– Да, протокол оговаривает и обя­за­тель­ное наличие у женщин туфель на каблуках и закрытые плечи. Но сей­час он стал лояль­нее: в летний пе­ри­од, даже на международ­ных про­то­кольных мероприятиях, для жен­щин разрешены длинные шорты. Муж­­чинам таких вольностей не до­зволяется (смеется).

– Женщины обрадовались сво­бо­де и все, как одна, стали появляться на межпарла­мент­ских заседаниях в шортах, с уче­том небывалой этим летом санкт-петербургской жары?

– Нет (смеется). Женщины-пар­ламен­та­рии у нас еще не так склон­ны к вольнос­тям в протоколе. А вот когда бываешь в Страсбурге, в Совете Европы, то видишь, что там шорты встре­чаются довольно часто.

– А вам часто приходится бывать в Страсбурге?

– Нет. Была всего два раза. Чаще я бываю в столицах СНГ, так как мы работаем именно с этими государствами.Скоро состоится вы­езд­ное заседание, на ко­то­ром будут обсуж­дать­ся социальные вопро­сы стран с пере­ходной эко­номикой. Начнется в Туркменистане и закончится уже в Дании.

– А что за важное заседание, по­ме­шавшее мне проникнуть сегодня во дворец, будет проводиться?

– Сейчас будет заседание женщин-парла­ментариев – участниц Парламентской ассам­блеи Совета Европы. Я на этой встрече буду представлять Постоянную комиссию Меж­пар­­ла­ментской Ассамблеи по социальной по­ли­ти­ке и правам человека, предстоит вы­сту­пить на тему «Роль женщин-парла­мен­тариев в реализации прав детей и семьи в государст­вах СНГ».

– Интересно, кто кон­кретно из женщин-парламен­тариев особенно по­сле­до­вателен в от­ста­­ива­нии прав детей и семьи?

– Любопытный пример: женщины в Рос­сии не­сколь­­ко преоб­ла­да­ют по коли­­честву над муж­чинами. А из 450 депутатов Гос­думы только 50 жен­щин­-депута­тов. По­лу­чается, что «боль­шая по­ловина» жи­­вет по законам, соз­дан­ным «мень­шей». Ло­гика прос­­­та – кому, как не жен­­щинам лучше знать пробле­мы семьи. Из рос­сийских депутатов явно выде­ляется Апарина Алев­тина Вик­то­ров­на – она предсе­датель под­­­ко­­миссии по делам жен­­­­­­­щин, семьи и моло­де­жи МПА и предсе­датель со­­от­ветст­ву­ю­щей комиссии в Госу­дарст­венной Думе.

– Остается ли у вас время для ув­лечений, хобби?

– Пожалуй, нет. Единственное – спорт: бас­­­сейн и тренажеры. Два раза в неделю. На большее у меня уже нет ни сил, ни времени.

– У вас есть главное жизненное пра­вило?

– Нет. Я сторонник компромиссов. Один мой хороший знакомый, академик Евгений Григорьевич Антосенков, человек уже пре­­клонных лет, с которым мы работал по об­щей теме, как-то мне сказал: «Никогда не жа­лей о прожитых годах, сделанных делах. Смот­ри всегда только вперед». И мне это глубоко запало в сознание.

– Но это ведь тоже правило.

– С одной стороны – правило, с другой – компромисс. Я даже в правилах стараюсь быть сторонницей компромиссов.

– Вы общались с большим коли­чеством самых разных людей, в том числе очень высокого уровня, в самых разных странах. Скажите, кто из них произвел на вас самое сильное впе­чатление?

– Одно из самых сильных впечатлений – встреча с президентом Азербайджанской Рес­­­публики господином Алиевым. Наша ко­мис­сия находилась в Баку и в программе пре­дус­ма­т­ривалась встреча с президентом – 30 ми­нут. А продолжалась 2 часа 40 минут. Это­го человека интересовало все – в чем особен­ности каждого государства, где кро­ются ос­нов­ные проблемы.

Большое уважение всегда вызывало отно­шение к работе и обсуждаемым проб­лемам Калашникова Сергея Вячеславовича. Четыре года являясь председателем комис­сии по труду и социальной политике Гос­думы, он вхо­дил в нашу комиссию и был ее пред­седателем. Логика выступления безуп­речная, глубочайшие знания в самых разных сферах. В этом отношении с работой мне по­везло, приходится общаться с очень раз­ными и интересными людьми.

– Самый главный вывод, извле­чен­ный вами из столь многогранного общения?

– Как мало я еще сделала.

 

Фото:

2. Михаил Владимиров, танкист. Сгорел в танке под деревней Прохоровкой в 1943 г. Дедушка Евгении по отцовской линии.

3. Кан Иль Гири и Елена Мохова – дедушка и бабушка Евгении по материнской линии.

Начало 30-х годов XX века.

4. Семья Владимировых: папа, мама и дочь.

5. Юрий Владимиров, отец Евгении, всю жизнь отдал авиации Тувы.