газета «Центр Азии» №3 (14 20 января 1999) Люди Центра Азии Валентина Андреева: Трижды наказанная14 января 1999 г. |
В № 45 «ЦА» за 1998 год был опубликован материал-интервью «Контрреволионерками они стали в тринадцать лет» о девочках-подростках, ставших жертвами политических репрессий в Туве в годы войны. Жили-были в Кызыле три подружки, три Вали с детскими прозвищами: «Братец Волк», «Братец Кролик» и «Братец Пятница». Но однажды майской ночью 1944 года в двери их квартир требовательно постучали: «Откройте, милиция!» …Потом были камеры-одиночки в следственном изоляторе, бесконечные ночные допросы, спустя четыре месяца после ареста – суд и суровый приговор малолетним «врагам народа». Подробно об этом, а также о гонениях в последующие после ГУЛАГа годы поведали в своих воспоминаниях две Вали-подружки: Валентина Романовна Волкова и Валентина Васильевна Вилисова. К сожалению, с третьей Валей, Андреевой – «Братцем Кроликом», автору публикации тогда встретиться не удалось. Но желание такой встречи было. Ускорило ее неожиданное письмо в газету («ЦА» №48) Ольги Батаргиной, племянницы Валентины Александровны Андреевой (Таракановой по мужу). В нем она писала, что о Валентине Андреевой, живущей в Сарыг-Сепе, в известном нам уже газетном материале было сказано как бы вскользь. «Немножко обидно мне за мою тетю Валю, – признается автор письма, – потому что не сказали, какая она была тогда, в тринадцать лет, и как ей живется сейчас». И еще автор письма сетовала: даже телефон не могут ее тете установить, все хлопоты напрасны. Письмо читательницы позвало в дорогу. И вот долгожданная встреча с Валентиной Андреевой. Первые вопросы, первые ответы, слезы... Успокоившись, Валентина Александровна ровным голосом начала вспоминать... «Когда я училась еще в школе, у нас была по пению учительница-еврейка – Юдифь Рафаиловна Решес. И вот она мне все время говорила: «Валя, ты иди учись. У тебя голос хороший. В театр тебе дорога. Учись». Я пошла, меня сразу приняли. Директором театра-студии был Максим Мунзук – знаете его? Я там училась. Мне очень понравилось. Пела, играла на гитаре, на мандолине, маленько на пианино. Мне Мунзук еще говорил, что ты, мол, Валя, готовься. Будет комиссия из Москвы, будем отправлять тебя учиться дальше. Старалась, готовилась. Со своими подружками, с двумя Валями, как-то стала редко встречаться. А однажды мне так захотелось встретиться с Валей Волковой. Пошла к ней. Она была одна. Поболтали о том, о сем. И вот она мне говорит: «Ты знаешь, а мы с Валей Вилисовой пишем и приклеиваем листовки». Я вскользь прочитала: на листке цветными карандашами было написано, текста даже не запомнила, не восприняла, другим голова была занята – театром. В общем, я эти листовки не восприняла всерьез, просто подумалось: детство. И о другом заговорили. Я тут же забыла об этих листовках. Пошла домой. Больше я с ними не встречалась, с девчонками. Потом... Потом вдруг однажды, через несколько дней к нам ночью постучали. Открыли – милиция! (Пауза, В.А. плачет. Успокоившись, продолжает). «Что надо?» – спрашиваю. «Собирайся, бандитка!» «Какая я бандитка? Что случилось?» Мать – в обморок, даже ничего не знаем абсолютно! И все. Взяли меня, сидела в следственном изоляторе. Вызвали на первый допрос. И тут Антипин, следователь, вокруг меня ходит и говорит: «Ну, что, пташка, попалась, отпела? Теперь в другой клетке будешь петь». И вот таким вот образом – одно да потому, одно да потому, ну всякую ересь собирает, собирает. На, мол, распишись вот. Я расписываюсь. Что там написано, не знаю. Умишко-то детский. Спрашиваю: «А почему вы меня не отпускаете? Я же учусь, мне надо к экзаменам готовиться». Антипин одно свое твердит: «Отпела ты теперь, отпела...» Долго эти допросы-расспросы шли. Потом как-то следователи Галкин и Антипин были вместе и спрашивают: «Ну, кто еще был в вашей банде?» Меня это настолько поразило, думаю: ну какая банда, что за банда-то? Говорю: «Что за банда?» «Ну, не притворяйся, ты же знаешь. Ты же все знаешь! Кто еще был в вашей банде?» И так это все продолжалось. Я ничего не знала, ну абсолютно ничего не знала даже. Разговор тот с Валей я всерьез не взяла и об этом вообще не думала. Однажды меня вывели из кабинета следователя, а Валю Волкову ведут по коридору навстречу. Я увидела ее и... опешила. Думаю: «Господи, почему я тут, и Валя тут? Почему обе тут-то, в следственном, оказались?» Мы только друг на друга посмотрели – и все. Больше до суда не виделись. Наконец, повели нас на суд. Смотрю, кроме Валь, обеих моих подружек, еще подростки есть, в основном мне незнакомые. Я сначала удивилась, а потом успокоилась: правосудие, думаю, разберется. Тут ведь ни Галкина, ни Антипина нет – меня сейчас отпустят домой. А тут еще Валя Волкова подходит ко мне и говорит: «А ты-то почему здесь?» «Не знаю», – говорю. Я же совершенно непричастна была ни к чему, ни одной буквы не написала, ничего нигде не приклеила, не бросила. Вот только то, что Валя тогда показала мне листки. Да еще вспомнились ее слова, горделиво сказанные в той последней нашей встрече на воле: «Нас еще будут хвалить за это!» И вот – суд. Прошел он скомканно, быстро. Коровин, председательствующий, одному подростку, другому задал какие-то незначительные вопросы, даже не помню, о чем. Быстренько ушли на совещание, вернулись и огласили приговор. Бах – и мне пять лет! Все. Я не ожидала такой развязки, но уже настолько устала от всего, что безразлично встретила приговор. Нас тогда всех вместе выпустили в ограду у здания суда, всех ребятишек. Смотрю: одна Валя тут, вторая Валя, другие подростки. И мне стало как-то спокойно вроде. Думаю: «Ну, вот и опять все вместе». Но потом, когда сколько-то времени прошло, я уже повзрослела, мне стало страшно. Думаю: «Боже ты мой Праведный! Ну, хоть бы вина какая была, хоть бы чуть-чуть!..» (Плачет). Ну и все. Что теперь об этом? Было и прошло, быльем поросло... Вот только...» Не договорила тогда хозяйка дома, оборвала фразу на полуслове. Что она хотела, но так и не решилась сказать, остается только гадать. В нашем же распоряжении есть сухие протокольные записи уголовного дела под № 51, где одна из обвиняемых неожиданно оговаривает Андрееву: «Я скажу правду. Вспоминается разговор с Валентиной Андреевой в феврале 1944 года у нас на квартире. Андреева мне тогда рассказала, что зимой 1943-1944 года она в ресторане познакомилась с возвратившимся с фронта неким Макаровым – большим хулиганом. В скором времени оказалось, что Макаров занимается составлением антисоветских листовок и по его предложению она (Андреева) взяла на себя роль распространителя этих листовок по городу. По словам Андреевой, листовки она клеила в ресторане и около него. Листовки были направлены против специалистов и носили террористический характер, т.е. во всех листовках имелся призыв: «Бей пузанов!» Вопрос следователя: Участвовали ли вы раньше в каких-либо нелегальных кружках или группах? Ответ: Летом 1943 года по приглашению Андреевой я вступила в группу молодежи, возглавляемую Кокошиным Евгением, находящимся в настоящее время в РККА... Группа ставила перед собой задачи убивать всех неугодных ей лиц. Кокошин говорил Андреевой, что группа будет избивать советских специалистов из-за угла гирями и камнями. Вряд ли подлежит сомнению тот факт, что эта фальшивка была сфабрикована самими следователями. Уж очень им хотелось, должно быть, чтобы затеянное ими дело по разоблачению «врагов народа» вышло на «взрослый след», выявило, так сказать, истинных вдохновителей и руководителей юных контрреволюционеров, а значит, получило бы более широкую огласку. И своего следователи, похоже, добились. Ведь подростки подписывались под собственными показаниями, практически, не вчитываясь в протокольные записи. Как можно было не доверять взрослым?! Доверчивость трагически обернулась против подростков. И никаких надежд на помилование – заключительные фразы судебного документа: «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит»! ...И отсидела Валя – «Братец Кролик» – вместе со своими подружками детства, как говорится, от звонка до звонка: арестована была 22 мая 1944 года, освобождена 24 мая 1949 года. За пять дней до освобождения она стала неофициальной женой давно приглянувшегося ей статного охранника домзака Исая Макаровича Тараканова. По взаимной любви, уже после ее выхода на волю, расписались, но счет совместной жизни ведут не с даты записи в загсе, а с того памятного для обоих дня – 19 мая. В 1999 году их ждет славный юбилей – 50-летие супружеской жизни. Всякое было за полвека, больше, однако, хорошего. Вместе поступили в Тувинский сельхозтехникум, но вскоре его директор, некто Мокрушин, прознав про гулаговское прошлое Андреевой, отчислил ее из учебного заведения. Поставил жесткое условие и перед Исаем: либо разводись с «контрреволюционеркой», либо и тебя тоже отчислю. Благо, в эту пору навестил техникум Салчак Тока, первый секретарь обкома партии, который прежде не раз с удовольствием слушал юную певунью и знал ее чуть ли не с детсадовского возраста. Андреева смело подошла к Салчаку Колбакхорековичу и поведала про гонения Мокрушина. О чем шел разговор «Первого» с директором, можно только догадываться, но Мокрушин оставил в покое Исая Тараканова, и тот благополучно окончил техникум. А вскоре стал известным на все Верховье и даже область агрономом из Бояровки: на полях его колхоза в любой год – благоприятный, нет ли по погодно-климатическим условиям – получали отменные урожаи зерновых. А рядом с ним незаметно, тихо, рука об руку, шла по жизни Валентина Александровна. Осваивала всю нелегкую деревенскую работу, не чураясь никакой, пусть даже и самой черной. Подняла на ноги и осиротевших племянников, мал-мала меньше – полный десяток девчонок и мальчишек, своих детей Бог не дал. Может быть, еще и потому ровно, без запинки шла по жизни вместе с односельчанами, что те ни разу, ни коим образом не попеняли ей на гулаговское прошлое. Люди деревни видели, как любое дело ладилось в руках певуньи, подмечали, как охотно отзывалась она душой на любое доброе слово о ней – нутром чуяли: нет, какой же она «враг народа», коли поровну делит с народом и беды, и радости, всю себя отдает людям, ничего при этом не требуя взамен. Валентина Александровна и сейчас, в свои неполные семь десятков лет, благодарно вспоминает о Бояровке и ее жителях: повезло мне в жизни на хороших людей. А уносясь мыслями в далекое и одновременно страшно близкое прошлое – гулаговское – задумчиво качает головой: нет, и там было много хороших людей. Взять того же врача домзака, строгого внешне, но доброго душой человека – Исаака Карповича Куприенко. Он тоже был репрессирован властями, отсидел свое, да так и остался при домзаке. Беспокойный был доктор, немало пекся о здоровье заключенных, того же требовал и от своих помощников. Не давал спуска и молоденькой санитарке стационара – Вале Андреевой. А та и без лишних напоминаний справлялась со своими нелегкими обязанностями, безбоязненно шла в палаты больных туберкулезом, убирала за ними, делала перевязки... С Тотканом из окружения Чурмит-Дажы в зоне хорошо познакомилась. Умный, хороший, щедрой души человек. Много задушевных бесед было у них. Оберегал он от жестокостей зоны. Ну никак не вязалось с ним это злостное клеймо – «враг народа». Страницу за страницей листает гулаговское прошлое Валина память. Всякое было: и лесоповал, и каменный карьер, и картошка из осенней мокрой земли, и по двенадцать часов работы за швейной машинкой («Все для фронта, все для Победы!»). И долгожданное освобождение. И еще более долгожданная, радостная весть – о полной реабилитации. Лишь через полвека после осуждения советское правосудие поставило точку в деле № 51. И, как бы извиняясь за собственные злодеяния против невинных людей, власти оделили их немногими льготами. Оделили на бумаге, а в жизни льготы эти оказались недоступными многим бывшим политзаключенным. В том числе и Валентине Андреевой-Таракановой. «Когда вышел закон о льготах бывшим репрессированным, реабилитированным, я в райсобес обратилась. Заведующей Колеватовой написала заявление о постановке меня на учет для получения легкового автомобиля и установки телефона. Она говорит: я сама поеду, похлопочу насчет автомобиля и телефона, и все прочее – ну, все, что там положено. Я говорю, нам уж много не надо, а вот машинешку хоть какую-то. Во-первых, старые, во-вторых, оба больные – ноги совсем отказывают. Ну, Тамара Федоровна Колеватова сказала, дескать, поеду и поставлю на очередь. Возвращается из Кызыла: «Ну, поставила вас на очередь, ждать не так долго, потому что вы попали в очередь не просто ветеранов, а в очередь репрессированных и инвалидов войны». Обрадовались, стали ждать-спрашивать, а в ответ все тишина, тишина. Потом, думаю, дай-ка, я сама съезжу в Кызыл. У моей племянницы машина, и они с мужем свозили меня в город. Обратилась в Минсобес, к инспектору по транспорту Юрию Шыдыраевичу Салчаку. Он стал смотреть по списку и говорит: «Знаете, а вас вообще в списке нет». Я говорю: как так, ведь я обращалась с заявлением, и Колеватова обнадежила, что на льготной очереди стою. В общем, вернулась в Сарыг-Сеп, как говорится, несолоно хлебавши. Колеватова написала какую-то записку, с нею – опять в Кызыл. Когда я встретилась вновь с инспектором, он посмотрел бумажку и недоуменно пожал плечами: «Странно, а почему тут написано «поставить на очередь»? Если вас уже ставили на очередь, то речь ведь надо вести о восстановлении вашей очереди». Подумал немного и говорит: «Хорошо. Мы сделаем все, как надо – восстановим вашу очередь». Быстренько все записал. «Ну, а теперь ждите», – сказал на прощание. До сих пор ждала. Уже пять лет ждем. Мы уже с дедом отступились. Та же история и с телефоном: все обещают и обещают. В общем – тишина. Никому мы, старые, не нужны. Вот так вот. Выходит, трижды наказана: осуждена ни за что, отсидела ни за что, а теперь вот и льгот положенных лишили». Перед отъездом в Сарыг-Сеп для встречи с Валентиной Александровной Таракановой я поинтересовалась у Валентины Романовны Волковой, не желает ли она передать звуковое послание своей подруге. Та охотно воспользовалась этой возможностью: «Братец Кролик, здравствуй, Валя. Я очень-очень хочу, чтобы ты ко мне приехала. Валя, как на меня подействовала эта статья в газете! Она меня перевернула с ног на голову, вновь напомнила все эти Кара-Булуны, все эти Ханюки, все эти дубаки. Я переживала, аж давление подскочило. Мы тут решили пока не давать тебе эту статью читать – как она на тебя подействует? Валюша, будь добра, отнесись спокойно. Приезжай ко мне, Валя. Я очень-очень хочу тебя видеть. Приезжай, я дома. Ну, все, Валечка, не болей, Храни тебя Господь!» Эти душевные слова подруги не могли не растрогать Валентину Тараканову. И она в ответ передала ей свое звуковое послание: «Милая моя Валечка! Так хочется с вами обеими встретиться! Ну, думаю, как только станет тепло, так у меня появится возможность съездить в Кызыл и обязательно с вами встретиться, милые мои подружки!». Подружки... Они пронесли свою детскую дружбу через многие испытания, не растеряли на жизненном пути свои чувства-отношения, а, напротив, укрепили их. Все трое – они хорошо запомнили наставления старших, тех, что были репрессированы властями как враги народа, что в зоне оберегали подростков, как могли. «Мы все невинно пострадали, – говорили они. – А вы, дети, – в особенности. Когда выйдем отсюда – если, конечно, выйдем, – нам всем будет очень тяжело в жизни». Такое клеймо ведь не все поймут. Но надо крепиться, что теперь поделаешь!» И Вали-подружки крепились. Со временем меньше стало всякого рода подозрений, недомолвок, любопытных вопросов-расспросов. И все же... И все же, когда вышла статья в газете «Центр Азии», многие женщины из соседних палат (прим.: Андрееву в очередной раз положили в больницу) подходили к ней и спрашивали: «А у вас какая девичья фамилия была?» «Я безо всякой мысли отвечала: Андреева, – рассказывает Валентина Александровна. – А что, вас это интересует?» Потом уже муж принес ей в палату эту статью, прочитала и поняла любопытство соседок. Вспомнила, что кто-то из них еще молвил тогда: «Ведь все же шла война, а они – какие-то листовки там...» Вот так вот, и сегодня еще не все освободились от комплексов по отношению к бывшим «контрреволюционерам». Но, как говорится, на чужой роток не накинешь платок. Пусть им! Когда материал готовился к печати, редакции стало известно: благодаря хлопотам Ольги Акимовны Бузыкаевой, воспринявшей судьбу репрессированных девочек как свою личную, Валентине Александровне Андреевой (Таракановой) установили положенный ей по закону телефон! Невелика плата за искалеченную судьбу, но если бы не вмешательство прокуратуры дождалась ли бы ее «Братец Кролик»?
Фото: Валя Андреева, 14 лет. (Фото из «Дела № 51-17»). 1944 г. |
Ольга Бузыкаева, старший помощник прокурора Республики Тыва http://www.centerasia.ru/issue/1999/3/4910-valentina-andreeva-trizhdi-nakazannaya.html |