Ирина Васильева (Серафимовна): Надеюсь, у меня не каждый день такое дурацкое выражение лица

Мое знакомство с Ириной Серафимовной Васильевой было весьма запоминающимся. Оно состоялось 23 мая 1998 года на марафоне «Дар библиотеке», проводимом Национальной библиотекой имени Пушкина. Пока кызыльчане передавали свои книги в дар, заведующая одним из отделов библиотеки Ирина Васильева хорошо поставленным голосом, усиленным микрофоном, развлекала их анекдотами. Причем, очень неожиданными: их героями были… наши земляки. И вот когда она рассказывала анекдот про мэра Кызыла Кашина, со своими книгами-подарками подъехал… сам Кашин. И стоя за спиной анекдотчицы, с непроницаемым лицом внимательно выслушал весь анекдот до конца. Народ умирал со смеху. А Серафимовна долго не могла понять – почему этот анекдот пользуется таким потрясающим успехом. Пока не обернулась и не столкнулась лицом к лицу с мэром. Он рассмеялся и от души пожал ей руку.

Это и натолкнуло мена на мысль: а по­чему бы не открыть на страни­цах газеты пос­тоянную рубрику «Анекдоты от Серафи­мовны», героями которых будут наши земля­­ки? Ведь улыбка, дружеский смех (в том чис­­ле и над самим собой) лучше мрач­ного уны­ния и злобы. А минута смеха, как из­вест­но, заменяет стакан сметаны, что осо­бен­но ценно при нынешних финансовых проблемах.

Ирина Серафимовна согласилась, и с тех пор почти в каждом номере «ЦА» пред­лагает: «Улыбнитесь, земляки!». Сегодня, в День смеха, мы решили доканать нашу юмо­ристку своими вопросами и заставить ее поделиться с читателями: с чего это она такая веселая?

– Ирина Серафимовна, раскройте секрет – отчего вы такая веселая? Это не заразно?

– Не знаю… Для кого как. Думаю, это генетическое. Одна моя бабушка – заслу­женная учительница. В Туве ее еще помнят, Анна Петровна Лаврентьева, другая – неграмотная крестьянка, но обе любили всласть посмеяться. В семье было принято подтрунивать друг над другом. Моя люби­мая тетка, которая была всего на семь лет старше, постоянно поддразнивала меня, и мне ничего не оставалось, как вступить на этот скользкий путь.

Кроме того, я всегда была довольно упитанным ребенком, а потому не могла блистать спортивными успехами, а владеть аудиторией мне хотелось с младых ногтей. И так как в шесть лет «Голову профессора Доуэля», кроме меня еще никто не читал, я собирала вокруг себя кызыльских ребятишек со всей округи и пугала их страшилками, нещадно при этом привирая, пока не стем­неет. После чего они с воплями разбе­гались по домам. Когда мне за это пару раз попало от взрослых, я поняла, что жанр надо менять.

– Страдали ли вы за свои шутки?

– Очень сильно и не раз. Тем не менее, меня продолжали привлекать именно стра­шилки. Казалось очень остроумным спря­тать­ся за дверью и неожиданно с диким воп­лем выскочить. Или в подвале, при свечах, замогильным шепотом рассказывать про мертвеца, который ел чью-то руку. Но после того, как одному мальчику стало плохо, а моя лучшая подруга перестала со мной раз­говаривать, я с большим сожалением перешла на анекдоты. Короче, жизнь заставила.

– Как вы попали на Колыму? Не за свой ли длинный язык?

– Когда на распределении в институте культуры я выбрала Магадан, комиссия из библиотечных дам впала в панику: «Зачем, что вы делаете, вы же все равно оттуда убежите!» А наш штатный институтский КГБэшник (тогда они наличествовали в каждом крупном учреждении), ехидно спро­сил: «Ну что, нашлось там для тебя место?» Он имел на меня зуб. Во-первых, из-за того, что я отказалась с ним встречаться, а, во-вторых, в те времена студенческого вольно­думия, я уже водила дружбу с диссидентами и посещала тайный клуб, где мы обсуждали запретных «Гадких лебедей» и «Улитку на склоне» Стругацких, а также слушали бар­дов и болтали лишнее.

Провожали меня под Высоцкого: «Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу…». После Севера мне до сих пор режет слух, когда говорят: «Садитесь». В Магадане в ответ обычно звучит дежурная шутка: «Спа­сибо, я сидел». Там говорят: «Присажи­вайтесь». В начале 70-х я еще застала там довольно много невыездных людей, и политических, и уголовников, наслушалась удивительных историй: и веселых, и грустных.

Колымчане уже тогда не боялись гово­рить все, как есть – дальше не сошлют. Там не было стукачей, и вообще там была осо­бенная аура, все иначе, чем на материке – северное братство. Словами этого не пе­ре­дать, надо похлебать. На Колыме я училась выживать, первое время в бараке с грудным ребенком (сейчас Снежана преподаватель изобрази­тель­ного искусства). Так что мой юмор фор­ми­ровался действительно в суро­вых усло­виях. Просто интересно было испы­тать себя. Нельзя было сломаться.

– Как муж переносит ваш юмор? Он такой же веселый?

– Когда спрашивают о муже, сразу вспо­минается старая добрая шутка: «Вот уже много лет они преданно ненавидели друг друга». Виктор Андреевич у меня технарь и сухарь в чистом виде. На заре туманной юности, когда я пыталась его рассмешить, он с негодованием воскликнул: «Ирина! Ну, ты же знаешь, что я лишен чувства юмора!» Но я не оставляла своих попыток – теперь он уже иногда улыбается.

Мы абсолютно проти­воположны во всем, что еще раз подтвер­ждает теорию о единстве и борьбе. Ему, ко­нечно, хотелось бы видеть покорную и более хозяйственную подругу, хотя он и признает, что с другой ему было бы скучно.

Также муж любит ядовито попрекать ме­ня французскими романами, которые я, яко­бы, люблю читать (на самом деле я пред­почитаю журнал «Иностранная литература»). А с юмором он смирился только в прошлом году, неожиданно увидев мои анекдоты напе­ча­танными, да еще в постоянной рубрике. Это привело его в полное недоумение (чем только люди не занимаются), в котором он пре­бы­вает и по сей день.

Впрочем, чем дальше, тем больше я ценю его за материальную поддержку в условиях кризиса.

– Вы, наверное, никогда не плачете?

– Обожаю плакать! Начав, вспоминаю все, что было в моей жизни грустного. Могу проливать слезы, как дождь, буквально ча­сами. Это приносит не меньшее облегчение, чем смех, к тому же я глубоко убеждена, что для женщин это весьма эффективное, незаслуженно забытое оружие для достиже­ния поставленных целей. Конечно, если чередовать плач с другими традиционными приемами, имеющимися на вооружении у женщин.

– Как давно вы начали коллек­ци­онировать анекдоты и сколько их в вашей коллекции?

– Как только я перестала вести детский дневник, поняв, что все равно его найдут и прочитают все твои секреты, меня осенило: за­чем изобретать велосипед, ведь все уже ска­зано до нас – мудрые мысли, созвучные мо­им, афоризмы.

А анекдоты у меня многие в па­мяти, записывать начала на Севере, чтобы ис­пользовать для сценок в капустниках, кото­рыми мы непременно сопровождали каждое библиотечное событие. Если собрать все об­щие тетради вместе, получится средних раз­меров книжный шкаф. Немало чернил ушло, зато были случаи, когда начальство объяв­ляло о своем дне рождения буквально за два часа до начала, чтобы не стать пред­метом насмешек, но я все равно успевала экс­промтом подготовить пару сценок к случаю, поэтому начальство всегда относилось ко мне настороженно.

– Кстати, как относится к вашей газетно-анекдотной популяр­ности ваш теперешний руково­дитель? Вас уже повысили в долж­ности?

– Вопрос, конечно, интересный. Внача­ле, особенно после самых острых политичес­ких анекдотов, были угрозы и уволить, и убить – надеюсь, что в шутку, ведь мой руково­дитель тоже где-то женщина, и притом весь­ма эмо­ци­ональная. Но тут кругом все стало совсем плохо, и меня временно оста­вили в живых.

– А как восприни­ма­ют ваши анекдоты сами герои анекдотов?

– В отличие от Жири­новского, в смысле его люби­мо­го слова – неоднозначно. Причем, мужчины, как пра­ви­ло, отри­ца­тельно, но с ого­вор­ками: «Вот про Сидорова ты очень хорошо написала, пря­мо в точку, а вот про меня – зря, неудачно. Ты больше про меня ни­чего не пиши». Жен­щины – лояльно, боль­­­­ше того, мно­гие дамы, за­нимающие ру­ко­во­дящие пос­ты, бук­валь­но умо­ляют меня напи­сать про них анекдот – любой, пре­красно понимая, что это толь­ко доба­вит им попу­ляр­ности. И я бы про всех уже давно на­­писала, но не забывайте, что надо мной – редактор, а его слово – последнее.

– Это на что же вы намекаете? Что я – душитель и цензор свобод­ного анекдотного слова?

– Конечно, душитель – ведь каждый раз больше половины анекдотов идет в корзину. То вам не смешно, то чересчур смешно, то слиш­ком круто, то не слишком круто. Надоело!

– Узнают ли вас после появления руб­рики «Анекдоты от Серафи­мовны» на улицах?

– Так и вижу, как ко мне подходит ре­пор­­тер с микрофоном и спрашивает: «Прос­тите, вы в мультиках не снимались?» Да, узнают. Правда, пока немногие, за что спасибо Вита­лию Шайфулину, фотокор­респонденту «Центра Азии». Обычно я стараюсь не ходить по ули­цам с поднятыми руками, как он меня запе­чатлел, и, надеюсь, у меня не каждый день такое дурацкое выра­же­ние лица.

Больше все­го меня растрогал случай, когда в хлебном магазине подошла скромная пожилая жен­щина и тихо спро­сила: «По­чему в последнем номере «Центра Азии» нет ваших анекдотов? Они мне так нравятся!» Вообще-то я на­прочь лишена честолюбия. До сих пор не знаю, хорошо это или плохо, но это факт. Однако сознание, что ты заставил кого-то улыб­нуться – греет. Мне кажется, юмор сей­час – это единст­венный способ выживания.

– Есть ли у вас мечта?

– Как говорят восточные мудрецы: «Да­же нищий боится вступить на шаткие мостки, но все предопределено». Моя завет­ная мечта – на закате дней написать вещь, где будет смешение всех стилей, как в жизни. Сейчас главное – успеть, пока не поехала крыша.

– Ваш любимый анекдот?

– Я согласна с Михаилом Задорновым, что «каждый народ имеет такое прави­тель­ство, которое его потом имеет». Пока мы этого не поймем, ничего не изменится.

А любимый анекдот такой:

Лежит ночью мужик, не может уснуть, думает:

– Есть Бог или нету Бога? Или все-таки есть? Или все-таки нет?

Рассвет. Он не спит. Сверху голос:

– Да нету меня, нету! Спи!

Прошло время...

Ирина Серафимовна продолжает сочи­нять и рассказывать анекдоты.

Самый радостный смех слушателей обыч­но вызывает такой ее анекдот:

«Тува попросила независимоть на пять минут. Собрались в Москве и решают – дать или не дать.

Президент говорит:

– Да что они успеют сделать за пять минут-то? Дать!

Дали. На следующий день радиостанция «Голос Америки» сообщает:

– Вчера в 16 часов Тува объявила войну Соединенным Штатам Америки. А в 16 часов 04 минуты сдалась в плен».

Фото:

2. Серафимовне – 8 месяцев. Улыбаться она начала с рождения.

3. Ирина (справа) с сетрой и мамой. Тогда она еще не рассказывала анекдотов. 1951 год.

4. Ирина Васильева (в центре) снимается в массовке фильма «Рудин». 1976 год.