Владимир Ковалев: Зато у нас есть музей (ЦА №50)

В прошлом году минусинскому Мартьяновскому музею, одному из старейших в Сибири, исполнилось 120 лет.

Нынче еще одна дата – 115-летие музейной библиотеки. На протяжении всех этих лет музей является неотъемлемой частью жизни минусинцев.

Так было еще при его создателе Николае Михайловиче Мартьянове, которого небезосновательно называли «духовным колоссом Сибири», а его детище – «сибирским чудом и сокровищницей науки Сибири». И теперь, сто двадцать лет спустя, музей является средоточием, центром всей духовной жизни минусинцев. И не только их. Каждый год в декабре вот уже на протяжении 10 лет сюда съезжаются из разных городов на знаменитые Мартьяновские дни поклонники музея и его основателя.

Приезжают, чтобы отдать дань Памяти создателю музея, поделиться своими творческими замыслами и делами.

А самое главное – окунуться в ту благодатную атмосферу, ауру, которая в эти дни здесь царит, и исходит, кажется, от самих стен музея, от сотрудников, начиная от смотрителей и кончая самим директором музея, Владимиром Ковалевым, который почти тридцать лет стоит у штурвала музейного корабля.

С Владимиром Алексеевичем мы знакомы уже много лет, почти столько же, сколько я работаю в туранском музее.

А встретились мы впервые в Москве, на Яновской конференции, посвященной творчеству писателя-историка Василия Яна (Янчевецкого), автора книг «Чингисхан», «Батый», «К последнему морю», куда нас пригласил Михаил Васильевич Янчевецкий, сын писателя.

Вот так иногда бывает: живем рядом, а знакомимся где-то за тысячи верст. Зато теперь с Владимиром Алексеевичем встречаемся часто: на Мартьяновских днях и просто – когда бывает возможность побывать в Минусинске, я обязательно забегаю в музеи.

Иногда мы подолгу разговариваем с Владимиром Алексеевичем, вернее, говорит больше он, а я слушаю. Ковалев – большой философ, и, к тому же, поэт-романтик.

На сей раз, мы очень удобно устраиваемся за маленьким столиком, Владимир Алексеевич с чашкой кофе и пачкой сигарет, без которых он жить не может, я же – с диктофоном и видеокамерой, которой стараюсь слишком не злоупотреблять.

Разговор начинается с житейских тем. Ковалев немного недоволен новым теплым жакетом. Ему кажется, что воротник «шалькой» – это какой-то «выбрикон». Я же возражаю, что наоборот, все очень элегантно, все ему очень идет. Черная рубашка, черные джинсы и серый жакет, действительно, гармонируют с его высокой, статной фигурой, седоватыми висками, такой же бородой и голубыми глазами. Заметив, что диктофон работает, говорит:

– Ты что, уже включила? Ну, ладно, слушай.

Я опережаю его, пытаясь задать первый вопрос:

— Вот уже двадцать семь лет вы в музее.

Владимир Алексеевич как-то неуверенно переспрашивает:

– Разве уже двадцать семь?

Я настойчиво продолжаю:

– На «музейщиков» раньше не учили. Учили на математиков, химиков, геологов. На кого учились вы?

– Я учился, как вы выразились, «на геолога». Геолог я... Но геология это историческая дисциплина. Многие совершенно неправильно воспринимают ее как чисто прикладную науку: поиски полезных ископаемых, вот рудник, вот бурят что-то. Геология – это еще история развития планеты, от возникновения и до сегодняшнего дня, вместе с человеком и всем остальным живым миром.

– Что вас привело на этот факультет?

– Меня привела туда романтика. Романтика – Сибирь, горы. Я вырос в степи, горы видел только во сне да в кино.

– А откуда вы родом?

– С Дона, из донских казаков.

– А в Сибирь как попали?

– Я закончил Ростовский университет, и нас, часть выпуска, направили в Западную Сибирь, а остальных, куда попал и я, в Красноярское геологическое управление, а оттуда уже в Минусинскую экспедицию.

– В Туве вам приходилось работать?

– Приходилось. Все экспедиции состоят из партий – поисковых, съемочных, разведочных. Так вот, в самом начале меня направили в Кортушибинскую партию, которая занималась поисками хризотил-асбеста, и наш лагерь стоял в четырех километрах от станции Пограничная. Потом я попал в очень крупную партию, которая называлась Саянская аэрогеофизическая партия. Она занималась магнитометрическимн съемками, в том числе и в Туве. Там мы излетали всю территорию, засняли абсолютно все, а я занимался интерпретацией магнитных полей, на земле работал, ножками, так сказать. Получу магнитную карту – ага, что это такое? Это гранит, или вот аномалия, с чем же она связана? По Туве у меня есть прогнозная работа по урану, собрал интересный материал и написал статью. У меня есть прогнозы на несколько точек, в одной я вообще на 100 процентов уверен, что там есть уран.

– Владимир Алексеевич, как все-таки романтика геологическая вывела вас на романтику музейную? Где они пересеклись, в какой точке?

– Случилось так, что главным геологом в Саянской партии был Николай Евгеньевич Мартьянов. Вон его портрет висит и вон – видите? Это очень интересный человек, проведший немало лет в сталинских лагерях, мудрый, прекрасно знавший и литературу, и искусство, большой философ, внук основателя нашего музея Николая Михайловича Мартьянова. И общение с таким человеком… Он стал для меня учителем.

В доме Мартьяновых я был своим человеком. И хоть он был в два раза старше, ни я, и никто из его окружения этого не замечали. Он был свой человек – прост в общении. Но какой мощный интеллект! Мы от него питались все, да и ему кое-что давали. Как я сейчас понимаю: когда человек в таком возрасте и вокруг него молодежь, то она от него не только берет, она еще много дает. Это общение было полезно обоюдно.

И еще такое. Когда едешь на участок, надо обязательно знать, кто там был до тебя, что они там видели, какие выводы получили. Значит, изучаешь работу предшественников, а потом уже продолжаешь работу сам. А предшественники-то какие были! Их отчеты читали как литературу, со всеми приключениями и подробностями, вплоть до того, что в речке такая-то рыба, а вот там-то заимка такого человека, который может стать проводником. Они писали очень подробные отчеты, и мы старались писать так же. Мне это очень нравилось.

И когда появились знания о края, в котором живешь и работаешь, появилось и желание сказать об этом.

– Ну, вот вы пришли в музей, молодой еще человек, геолог, начинающий историк. Что вы первым делом сделали?

– 0-о! (смеется). Порядок начал наводить. В первый же день, когда я стал директором, ко мне стали приходить люди, которые просили провести экскурсии. Я зову одного научного сотрудника, он говорит: «Я не веду экскурсий», другого – то же самое. А экскурсии ведут только два человека. И все. Даже не открывая никаких методик и инструкций, я понимал, что такого быть не должно.

Как это – 20 лет человек работает в музее, а даже о Мартьянове рассказать не может?! Спрашиваю, как же вы раньше из положения выходили? А мы, говорят, выстраивались каждый в своем зале и каждый рассказывал о своем. А если кого-то не было, то этот зал пропускали. То есть это – никакая не экскурсия.

Экскурсия, как песня, пропетая с начала до конца. Человек должен получить и знания, и впечатления. Экскурсия – это суть музейной работы. И я стал требовать эту суть. Люди обиделись, некоторые даже ушли. Ну, а те, кто остался, стали делать, и великолепно делать, то, что от них требовалось.

– Сейчас в музейном мире очень много новых веяний, они идут к нам с Запада, и многие музеи это подхватили, говоря, что старый музей типа Мартьяновского, как бы уже устарел, стал неинтересен современному человеку, и надо, во что бы то ни стало, что-то менять.

– Ни в коем случае. Моя задача сейчас – сохранить традиционный Мартьяновский музей. В работе какие-то новшества – да. Ну, вот телевидение использовать – давайте использовать телевидение, компьютеры пришли – давайте использовать их. Но менять суть традиционного музея нельзя.

– Давайте от музея вернемся к вам, к вашей биографии. Ваши родители были казачьего рода...

– Да, родители были из казаков, но после армии отец в хутор не вернулся, а пошел работать на шахту – была такая знаменитая шахта имени Артема.

– А вы в себе казака не ощущаете?

– Не знаю, как сказать. Вырос я на хуторе, среди казаков, все это видел, знаю. Но, скорее, я больше все это головой понимаю, чем сердцем.

– Генетически это не передалось?

– Песни казачьи у меня слезы вызываю.

– А ваша жена, дети – кто они?

– Жена – геолог, познакомились мы с ней в пятьдесят восьмом году, в Картушибинской партии, в шестидесятом поженились – родилась дочь, потом два сына. К сожалению, они не пошли по моим стопам. Сын старший стал математиком-программистом, дочь – бухгалтер, а младший сын – ему 22 года – только сейчас будет учиться. Хочу, чтобы он закончил биофак.

– А внуки у вас есть?

– Внуков у меня шестеро.

– А правнуки?

– (Смеется) Нет! Я, значит, еще молодой!

– Прошли годы. Что сделано, и что хотелось бы сделать еще?

– Ну, если говорить, что сделано… Я за эти годы как бы выстроил музей. Он немножко лежал в пыли, когда я пришел. Он был, конечно. И фонды богатые, и известность была. Но он как-то был принижен очень. Музей достоин был большего своим содержанием, своей историей. Надо было приложить усилия, чтобы поднять его на определенный уровень. Вот это, считаю, сделал. Вместе с коллективом, с соратниками. А сейчас я должен написать то, что знаю, то, что понял. У меня отрывками много написано, но вот собрать все под одну обложку… Это надо сделать.

Люди, которые работают в Мартьяновском музее – особенные. Случайные там не задерживаются. Остаются самые преданные, любящие музей больше всего остального. Взять хотя бы заместителя директора по научной части Людмилу Ермолаеву. Ее маленький кабинет всегда переполнен людьми – кто-то принес краеведческую работу, кто-то предлагает свою выставку, а кто-то просто забежал на минутку перекинуться добрым словом, выпить чашечку кофе, и чайник, по-моему, никогда не убирается со стола. И когда она успевает делать еще массу дел по должности, а чаще – добровольно взваленных на себя! Она организатор и вдохновитель множества музейных конкурсов и праздников для школьников.

Чего стоит одна только музейная елка, куда мечтают попасть все минусинские ребятишки, где задействован буквально весь персонал музея, а сама Людмила Николаевна вот уже много лет виртуозно исполняет роль Бабы Яги и в ближайшее время никому не собирается ее уступать, хотя желающие есть. Ее можно увидеть этакой элегантной дамой на сцене местного театра, а можно – Золушкой, в дни ремонта музея, с тряпкой и щеткой в руках отдраивающей паркет в кабинете директора (прим.: щетки специальные, конструкции самого директора. Кстати, я тоже имела честь с ними потрудиться, так сказать, доверили).

– Людмила Николаевна, сколько же часов в сутки вы проводите в музее?

– Бывает по-разному. Обычно –двенадцать часов.

– А за сколько платят?

Людмила Николаевна в ответ смеется.

– А на дом у вас что-то остается? Вообще, есть у вас такое понятие – дом?

– Мой дом – это музей.

– Музей – это и дом, и работа, и все остальное?

– Да, да, да!

– Музей – это случайный выбор или судьба?

– Не знаю. Может быть, и судьба. Я одно время хотела стать юристом, но кто-то из знакомых сказал: тебе нельзя – ты добрая. Ну, нельзя – так нельзя. В девятом классе наша классная руководительница Ирина Ивановна объявила, что при музее создается краеведческий кружок, будут готовить экскурсоводов, – я пошла. Никто меня не толкал. Нас пришло четверо. Я работаю до сих пор, вот уже двадцать семь лет.

– И все это время вместе с Ковалевым? Вы можете представить его без себя, а себя без него?

– Нет. Мне без него будет тяжело. Он человек творческий, у меня нет столько идей, сколько у него.

Директоров в нашем музее за 120 лет было много, но только два таких, при которых музеи состоялся как некое уникальное явление. В первый раз эго было при Мартьянове. Во второй раз – уже при Ковалеве. За последние двадцать лет у нас фонды выросли в пять раз! Научно-массовая работа вышла на совершенно иной уровень. А материальная база? Ведь в сложнейших условиях последних лет нам удалось приобрести недешевую компьютерную технику, видео. Одно время выпускали свою собственную газету «Минусинский край». И за всем этим – Владимир Алексеевич. Кроме того, он автор многих разработок по музейному делу, плюс к этому – большая научная работа.

Вот я не умею видеть то, что видит он. Владимир Алексеевич заводит в зал и говорит: «Ну что вы, зал не видите?» Мы не видим, а он видит. Помыть, побелить, переставить, забить гвоздь – это я могу, а вот в творческом плане...

– Людмила Николаевна, да неправда это. У вас здесь все вертится, крутится, все к вам идут, всем от вас что-то нужно. Не могут идти люди к человеку неинтересному, нетворческому. И как вы все успеваете? У вас, наверное, все по плану.

– Я человек бесплановый. Если бы я строила планы, у меня давно уже была бы семья, дом или большая квартира. У меня единственное желание – чтобы вот то, что за эти годы было достигнуто в музее, сохранить и приумножить.

– Люди оценили то, что вами сделано: в прошлом году вам было присвоено звание «Заслуженный работник культуры России». Это приятно?

– Это приятно, конечно. Это признание. Но это на короткий период. И хорошо то, что о тебе вспомнили не в 60 лет, а когда еще ты что-то значишь и можешь. Как говорится «дорого яичко ко Христову дню». Но это все быстротечно. Я как бы уж и забыла, хотя, когда мне сказали об этом, я плакала...

Если кто-то хоть однажды побывает в залах Минусинского музея, он запомнит его навсегда: великолепные коллекции, прекрасное оформление. Кстати, здесь никогда не приглашают художников со стороны. Оформляют только сами, с большой любовью и знанием материала, это тоже один из принципов директора Ковалева. Но чтобы узнать музей еще лучше, нужно обязательно побывать в его «святая святых» – фондах.

В фондах Мартьяновского музея работают милые и славные женщины, а самая главная из них – Раиса Бауман, настоящая сибирячка: среднего роста, статная, с толстенной, цвета пшеничного колоса косой, ярко-голубыми, всегда чуть-чуть уставшими глазами. И к тоже – неисчерпаемый источник юмора и оптимизма.

– Раиса Петровна, на мой взгляд, ваш музей – один их самых богатых в Сибири, а, может быть, и в России. Как вы оцениваете свои фонды?

– Оценить можно, только с чем-то сравнивая. Были у меня поездки в Свердловск, Нижний Тагил, удалось побывать в Ленинграде и в Риге. Если сравнивать с европейскими музеями, то кое в чем мы проигрываем. Ну, а по Сибири – наши коллекции, конечно, уникальны. Особенно те коллекции, которые собирались еще во времена Мартьянова.

– Вот Ксения Минцлова в 1913 году писала, что в Минусинске, кроме музея, ничего примечательного нет, это правильно?

– Справедливо. Минусинцы всегда, на все претензии, что у них нет хороших дорог, тротуаров, что всюду пыль и грязь, всегда отвечали: «Зато у нас есть музей». Вот к нам приезжал Лужков, и опять же ему показали музей, театр. А коллекция бронз, о которой Минцлова упоминала тоже, входит в десятку лучших в стране. Сейчас мы готовим каталог бронзовых ножей тагарского периода, который будет издан Берлинским археологическим институтом.

– С которым вы сейчас очень тесно сотрудничаете?

– Да, у нас был заключен договор на пять лет, еще два года мы будем вместе работать. Вы же знаете, на науку денег сейчас не дают, а у них есть деньги. Я считаю, нам очень повезло, что у нас есть такой крупный специалист, как Николай Владимирович Леонтьев, археолог. Все, что находится при раскопках, остается у нас, – немцев интересует чистая наука.

– А что они ищут, почему их волнует эта земля?

– Их волнует миграция племен, мы считали, что племена шли из Европы, а теперь, может быть, окажется, что все наоборот.

– А что вы можете сказать об этнографической коллекции?

– Музею повезло, что в Минусинске было много политических ссыльных, людей, как правило, хорошо образованных, которые занимались наукой, и в том числе, этнографией. Мы имеем очень хорошие, полные коллекции по Туве, Хакасии, по Китаю, коллекции эстонцев, латышей, мордвян, немцев. Эти коллекции настолько уникальны, что имеют для нас уже не столько музейное значение, сколько научное. У нас часто работают ученые из Хакасии – Бутанаев, Сунчагашев. Ванштейн работал, когда писал свою книгу о Туве. Правда, сами тувинцы бывают у нас мало.

– А вы давно работаете в музее?

– Наверное, это можно назвать давно – 23 года.

– Что такое, на ваш взгляд, музейщик: состояние души или что-то еще?

– Мне кажется патология. Болезнь. Мы же все немного... такие. Мы не пытаемся искать другую работу, несмотря на нашу мизерную зарплату. Почти все, кто у нас сейчас работает, – стажисты: Ермолаева, Ковалев, Оля Боярченко, Лиза Тиунова, Леонтьев. Потом, музей, он ведь не мертвый. У каждого предмета есть душа. И, глядя на них, можно уходить, например, в такой спокойный, благополучный 19 век... А еще – общение. Вот сегодня – вы у нас, вы интересный человек, и мы общаемся. Завтра приедут другие и мы будем с ними общаться. Немцы, французы. Ну откуда бы я могла знать, как живет во Франции девушка-студентка, а мы с ней варим картошку и обо всем говорим. Музей – это такое уникальное место, где можно позволить такую роскошь – общение.

– А какие у вас личные проблемы?

– Это тоже для газеты? Как будто кому-то интересны мои проблемы. Ну, какие проблемы: у меня трое детей, муж умер. Я думаю, все становится сразу ясно. Я никогда не смогу своим детям чем-то помочь, скажем, приобрести жилье. Но мои дети все равно меня любят, у нас интересное общение, они меня понимают. Мои дети – порядочные люди.

– Они уже взрослые?

– У меня всякие дети. Старшей дочери – 25, она преподает французский язык. Сыну 22 года, он у меня мужчина по большому счету, работает на мебельной фабрике, на распиловке, это очень тяжелая работа, но он еще ухитряется подрабатывать. Считает, что должен быть в доме кормильцем, и позволяет, таким образом, работать мне в музее. У нас иногда говорят, что музей – это хобби, а деньги надо зарабатывать где-то еще, или иметь мужа, который бы мог зарабатывать. А самой младшей, Машеньке – 11 лет, она очень веселая девочка, и у нее нет комплексов. Она всех нас объединяет, если мы поссоримся – она всех помирит. Очень приветливая, гостеприимная, раскованная.

Приходи к нам в обед на картошку. Хватит всем.

Вот такой в Минусинске удивительный музей. И такие в нем удивительные люди, преданные истории. Преданные памяти, без которой человек – уже не человек.

Торопясь по трассе Кызыл-Абакан, по своим таким важным делам, заверните в Минусинск, притормозите у Мартьяновского музея. Приведите в него своих детей. Пройдите неспешно по залам, вглядитесь в экспонаты, в старые фото, в лица ушедших... Здесь все так располагает к тому, чтобы задуматься. Задуматься о том, так ли важны наши «важнейшие дела», по которым мы на полной скорости, не замечая ничего вокруг, несемся по дорогам жизни?

А может быть, мы не успели сделать самого главного? У нас еще есть время, чтобы успеть...

Прошло время…

Пишу с болью в сердце и едва сдерживаемыми слезами в глазах – 15 августа 1999 года ушел из жизни Владимир Алексеевич Ковалев. Осиротел минусинский музей, осиротели его друзья…

Людмила Ермолаева стала директором музея, его полновластной хозяйкой. Раиса Бауман по-прежнему главный хранитель музея и к тому же она стала бабушкой. Жизнь продолжается.

Фото:

2. Минусинский краеведческий музей имени Н.М. Мартьянова

3. Владимир Ковалев и Татьяна Верещагина на Мартьяновских чтениях. Минусинск, 11 декабря 1998 г.

4. Сотрудники музея на фоне памятника Н. Мартьянову у здания родного музея. Людмила Ермолаева (восьмая слева), Сергей Ковалев (четвертый справа), Татьяна Верещагина (третья справа). 1989 г.