Мария Черноусова-Сарыг-оол: Сарыг-оол дал мне вторую жизнь (ЦА №47)

Если вы не спеша пройдете по кызыльскому кладбищу, не оставьте без внимания надгробный памятник из белого мрамора, вглядитесь в черты лица и прочитайте надпись: «Сарыг-оол Степан Агбанович. Народный писатель Тувы. 17. XI. 1908 – 27.V.1983». А пониже – на могильной плите, еще одна надпись: «Мужу и другу – от твоей Мак».

Кем был Степан Сарыг-оол, могучий талант тувинских степей, для своей жены Марии Черноусовой-Сарыг-оол? Кем была его Мак для него? Об этом мы беседуем накануне девяностолетия со дня рождения писателя и поэта в его квартире.

Пятьдесят лет назад дом этот был одним из самых шикарных в Кызыле. А сейчас – барак-бараком.

Три маленьких комнатки, напоминающих музей. Старая мебель, множество книг. И везде Степан Сарыг-оол – его фотографии, портреты, и самый огромный из них – на всю стену. Рядом гитара, на которой в молодости играла Мария Давыдовна.

Все в этой квартире дышит духом творчества, интеллигентности, во всем чувствуется неразрывная связь двух людей, двух культур, двух сердец...

Мария Давыдовна – прекрасный собеседник. В беседе она очень деликатна, от каждого ее слова исходит доброта. Но при всей ее мягкости она тверда в одном – категорически хочет говорить только о Степане Агбановиче, но не о себе. Пережив жизненные трагедии, соединив свои трудные судьбы уже в зрелом возрасте, эти люди, тувинец Степан и русская Мария, прожив вместе 35 лет, стали единым целым. Атмосфера семьи, самый близкий человек, несомненно, влияют на творчество таланта. Поэтому я и прошу ответить Марию Давыдовну на мои вопросы, ведь это только на первый взгляд они кажутся очень личными...

– Мария Давыдовна, пятнадцать лет назад я была в этом доме. Нашла в своем архиве интервью со Степаном Агбановичем – к пятидесятилетию молодежной газеты «Тыванын аныяктары» (прим.: «Молодежь Тувы») он рассказывал, как весной 1934 года, после окончания Коммунистического университета трудящихся Востока в Москве, стал редактором и единственным сотрудником газеты «Аревэ шыны» (прим.: «Комсомольская правда»). До сих пор помню его доброжелательность, внимание к неопытной журналистке, которая и вопросы то, порой, задавала невпопад. Он тогда болел, но не пожалел своего времени. А спустя три месяца Степана Агбановича не стало...

– Да... (Мария Давыдовна долго молчит). 27 мая 1983 года он скончался. Хоронить я его сразу не дала. Мне надо было, чтобы сняли посмертную маску. Пять дней не хоронили, искали скульптора... И сделал ее Товарищтай Чадамбаевич Ондар. С этой маски он потом сделал гипсовый бюст и пригласил к себе в мастерскую. Она была у него где-то на «Востоке», в сарае каком-то. Я захожу, вижу – тут Лопсанчап, тут Тока. Потом обернулась... Как заорала диким голосом, как бросилась к этому бюсту... До такой степени поразило меня сходство. Сейчас этот бюст в республиканском музее. А для кладбища я попросила сделать надгробие из белого камня. И Ондар привез мрамор – целую глыбу и сделал памятник...

– А кабинет Степана Агбановича был в этой комнате? Я заметила на письменном столе старинную пишущую машинку. Это же еще старая «Олимпия», и в прекрасном рабочем состоянии. Сколько же ей лет?

– Лет семьдесят, наверное. Степан Агбанович привез меня в эту квартиру 29 декабря сорок девятого года, и эта «Олимпия» уже была.

Эта комната – его кабинет. Рядом мой рабочий кабинет. А в темной комнате – его спальня. Мы спали в разное время. Он работал ночами, в основном, потому что днем работал в учреждениях. Да и потом – столько было общественных обязанностей, уму непостижимо.

Этот письменный стол я ему купила к его шестидесятилетию – за большие, по тому времени, деньги, у геологов. А до этого был громадный стол, из досок сколоченный. Только ножки у нового стола пришлось значительно удлинять: у Степана Агбановича болела рука, и ему трудно было работать за столом обычной величины.

– Я смотрю, в машинке незаконченный отпечатанный лист. Это ваша работа?

– Да. Я пишу маленькие статьи о Степане Агбановиче на разные темы. Последняя – о погибших записных книжках.

– А что, много записных книжек погибло?

– Их пришлось закапывать. Они захоронены где-то в парке, в тридцатые годы. Тогда нельзя было говорить о старине: шаманстве, приметах, гаданьях, песнях шаманских, общаться с ламами. А у него там, как он рассказывал, были записи бесед.

А в тот период как раз было репрессировано правительство ТНР, и его заставили быть общественным защитником министра внутренних дел Сенгижика. Он рассказывал, что это был очень порядочный человек, все же друг друга знали. Что он мог говорить о нем? Только положительное. По-видимому, это повлияло.

И только в 70-е годы, даже в начале 80-х, он рассказал мне об этом. Мы как-то гуляли в парке. Смотрю, он начал что-то искать. «Что ты потерял здесь?» – и я включилась в эти поиски. «Да нет, это было давно...» И рассказал: упаковал в клеенку и зарыл, а потом опасался даже проходить мимо, чтобы не вызвать подозрений. А дальше все изменилось в парке, он найти уже не мог. Он особенно сожалел, что пропали все рецепты ученых-лам, записи народных примет, поверий. Сейчас, наверное, уже все истлело...

– Мария Давыдовна, я знаю, что история вашего знакомства со Степаном Агбановичем – почти легенда. Не могли бы вы еще раз рассказать ее – для наших читателей?

– Это было в 1948 году. Я заканчивала Московский педаогический институт имени Потемкина и подрабатывала – каждая копейка была на учете. И вот как-то на улице я встретила знакомого московского журналиста. Он до этого познакомил меня с корреспондентом одной из республиканских газет, что-то вроде «Зори Востока», не помню сейчас точно. Старик этот был, как видно, ленивый. Он нанимал себе работников, которые вместо него собирали и писали материал, а он печатал их под своим именем. Я как раз написала по его заказу материал об очень интересном человеке – лирическом теноре консерватории. С такой душой собирала его, писала. И вот мой знакомый при встрече спрашивает:

– Сколько же он тебе заплатил? Я читал твою статью за его подписью в газете. Этот подлец тебя обманывает – он получил в сто раз больше, чем дал тебе. И вообще – он эксплуататор, говорит, что уже нового человека «натаскивает», а тебя – по боку, как собаку.

Я оскорбилась:

– Ну его к черту, не буду ему больше служить.

– А что ты будешь делать?

– А пойду в первый попавшийся дом и буду искать работу.

Он захохотал:

– Ты что, дипломатом будешь?

А на улице Воровского, где мы шли, – сплошные дипломатические учреждения. И я в запале открываю дверь, захожу.

– А вывеску-то хоть посмотрели, что это постпредство Тувы?

– Да ничего я не посмотрела (смеется). Обозлилась – и зашла. Сидит машинистка:

– Вы к кому?

– Мне нужен какой-нибудь литературный работник.

– Сейчас, – и побежала.

Я уже собралась бежать: «Господи, что это я придумала?» И в этот момент слышу у себя за спиной:

– Это вы спрашивали литературного работника? – А сам улыбается.

– Я.

– Хорошо. Я вам подыщу работу. Вот, возьмите мой телефон. (Здесь и далее Мария Давыдовна очень и точно передает голосом мягкий, мелодичный акцент Степана Сарыг-оола. Впечатление такое, будто он сам говорит).

Я схватила эту бумажку – и бежать, дай Бог ноги, чтоб больше сюда не появляться! Долго у меня валялась эта бумажка. Потом начала чистить карманы, нашла: «Господи, надо хоть позвонить, поблагодарить человека». Звоню. «А я давно ждал вашего звонка. Я нашел вам работу».

И мы пошли... в цирк. Там как раз выступали тувинские артисты, группа Оскал-оола. И я написала о них небольшую заметку. По рекомендации Степана Агбановича ее опубликовали в «Тувинской правде», я получила гонорар. А затем – еще один. Откуда? Ошибка, наверное? Пришлось его спросить. Он улыбается, вынес мне две газеты – «Тувинскую правду» и «Шын». В обеих опубликовали мою заметку.

– А что же было дальше?

– Второй раз поехали со Степаном Агбановичем в Ветеринарную Академию, где учились тувинские студенты. И по дороге случилось несчастье – у меня разорвался аппендицит. Ну об этом, наверное, не надо писать, это не так уж красиво.

– Но это жизнь. Может быть, оставим, как было?

– Степан Агбанович отвез меня в больницу. У меня был сепсис. Две операции. Ходить не могла, есть не могла. А он врачам, когда спросили «кем приходитесь?», ответил: «Это моя жена». Иначе бы и в палату не пустили. А ведь он даже адреса моего не знал... Нянечка ему подсказала: «Найди самого лучшего «Муската» – выходим». И он нашел. С чайной ложечки поил... Незнакомый человек. Выходил. Это такое благородство. Я считаю – это мое второе рождение. Это Сарыг-оол дал мне вторую жизнь.

А потом сказал: «Маша, мое одиночество и ваше одиночество давайте соединим вместе...»

– Вы согласились сразу?

– Я сказала: «Подумаю». А сама ревела... Потому что была причина. Я об этом говорить не хочу...

– Мария Давыдовна, мне очень трудно задавать этот вопрос... Я знаю, что война принесла огромную трагедию в вашу жизнь... Я не знаю, так ли это, но говорят время лечит, притупляет раны... Но боль все равно остается. Ради памяти тех, кого она унесла, решаюсь все же спросить: чем для вас была война?

– (Мария Давыдовна долго молчит). Что война... Хорошо меня стукнула война... Единственный братик погиб под Сталинградом, дядя, теток мужья, братья мужа... (Замолчала).

Там дети, там муж... Никого у меня не осталось после войны...

– Бомбежка?

– Бомбежка...

– Поэтому Степан Агбанович, сам похоронивший жену, и сделал вам предложение в такой чуткой, деликатной форме: соединим ваше и мое одиночество?

– Степан Агбанович был просто необыкновенно чуткий человек... Другого такого человека я никогда не видела. Он никогда никому ни в чем не мог отказать. Вот вам пример. Однажды в начале лета прибегаю с работы – полный двор мужиков. Все в ватных штанах, куртках и шапках – это летом-то! И несколько человек сидит на нашем крыльце. А дома в двух огромных кастрюлях, одну у соседей взял, мясо варится. Выходит Сарыг-оол:

– Мак, не сердись.

– Да почему я должна сердиться? Это твои родственники?

– Нет.

– Избиратели? (А он депутатом был).

– Нет.

– Ну ты кого-нибудь из них знаешь?

– Нет.

– Да кто же они такие?

– Несчастные.

– Такая масса несчастных людей? Откуда ты их взял?

– Они освободились из тюрьмы. Из Минусинска, Абакана идут, деньги потратили, пропили, наверное. И доехать по домам, по районам не на чем. Вот они и просят, чтобы я им помог, отправил.

А было их семнадцать человек. Вы представляете нашу квартиру? Все ночевали здесь, пока всех постепенно не отправил. Занимал деньги и отправлял.

– А как вы попали в Москву?

– Мы все стремились учиться дальше. Нас не отпускали, потому что не было специалистов-учителей и мы после девятого класса уже преподавали. В тридцать пятом году мы с Людмилой Дятловой, тоже учительницей, она и сейчас в Кызыле живет, все-таки поехали в Москву. Приехали ни к кому, просто на Ярославский вокзал. Учебный год в вузах уже начался, приема нет, и мы решили: пойдем к Крупской, она же наша землячка.

– В том смысле, что ссылку с Лениным в Шушенском по соседству с Тувой отбывала?

– Да. (Смеется). И она нас приняла.

– Приняла? Так вы с самой Крупской встречались. Вот это да!

– Приняла, да еще как! Сказала: раз вы поздно приехали, есть еще места в институтах Николаева и Твери. Дала нам две бумажки-направления. Надежда Константиновна нас проводила до дверей, хоть была уже очень больная была, поклонилась, мы поклонились ей, а народу у нее на прием – полным-полно...

А мы ведь, балды молодые, никаких рангов не понимали... Вышли на улицу, и я спрашиваю: «Людка, ты поедешь куда-нибудь?» «Вот еще!» Порвали эти бумажки и в урну бросили. Ну что скажете, умные были?

– Да уж, явно не подумали, что эти две бумажки с автографом самой Крупской когда-нибудь станут реликвией. Но вам со Степаном Агбановичем, видимо, довелось встречаться и с другими историческими личностями, известными писателями?

– В сорок девятом году, он тогда работал по созданию тувинских учебников, Степан Агбанович повез меня на отдых. Приходит и говорит: «Я получил путевки в Дом творчества писателей, в Ялту». Я в ужас пришла, такая страшная после болезни, как крючок, – и в общество писателей! С трудом уговорил.

Это была первая встреча моя с писателями. Я не представляла, что это такое. Там были очень крупные писатели – Каверин, Успенский, Гудзенко.

И был Абрам Борисович Дерман, литературовед, которому было 87 или 89 лет. Его было очень интересно слушать – я бегала все время «подслушивать» беседы писателей. Было невероятно интересно. Он жил когда-то у Короленко, рассказывал о разных его причудах, близко общался с семьей Чеховых. И даже договорился с Марией Павловной (прим.: сестра Чехова) о посещении дома Чехова в Ялте. Но ее мы, увы, не застали, а вот дом посетили. Меня особенно поразило, что кабинетик у Антона Павловича тоже был крошечный и стол стоял не у окна, а посредине.

Степан Агбанович всегда меня с собой брал: в командировки, на писательские съезды, когда был депутатом. Если даже мне было некогда, он заявлял: «Как же я туда поеду один? Я все потеряю: и портфель, и все, и еще кое-что».

И вот однажды я наблюдала такую встречу: Чингиз Айтматов и Степан Сарыг-оол. Два человека, две громадные головы! И у того большая голова и у Сарыг-оола крупная по размеру голова (улыбается). Как они беседовали! Какие интересные темы! Они говорили и о молодежи, и об обычаях. Чингиз Айтматов говорил: «Я очень хочу побывать в Туве. Ведь это – наша общая родина. Енисей – Эне-сай – это прародина, река-мать».

С Щипачевым была встреча. Во время первой он на меня свирепо посмотрел. Мы пришли в Дом литераторов по каким-то делам, и в коридоре Сарыг-оол столкнулся с Щипачевым. Обнялись, расцеловались. А потом Степан Агбанович говорит: «Вот моя жена». А ведь Щипачев в этом доме бывал, знал первую жену Степана Агбановича. И он так на меня сурово взглянул! Я сразу поняла: решил, что я их развела. Степан Агбанович пояснил: «Степан Петрович, моя жена, Сара Сюрюнмеевна, умерла». И сразу Щипачев уже по-другому на меня посмотрел.

– А как отнеслись родные Степана Агбановича к тому, что он привез из Москвы жену?

– Как раз приехал его племянник – Тюлюш Кызыл-оол. Он так ко мне тепло отнесся, стал жить у нас. Его дочка – Леночка, сейчас в турфирме работает.

– Да? Я давно знаю Лену, ее фамилия в замужестве Бянкина, она сейчас в турфирме «Центр Азии». Только я и не подозревала, что она – ближайшая родственница Степана Сарыг-оола.

– Да. Все родные ко мне очень хорошо отнеслись. Двоюродный брат Калзан тоже принял нас очень хорошо. Но женщины! У-у-у! Как же они меня изживали! Жениха такого отняла! Чего только они не творили (улыбается).

– Козни строили?

– Всевозможные. Чего только ему не говорили! Но знаете, меня он мог ругать как угодно. Сам. Но если кто-то, что-то обо мне скажет плохо, он сразу свирепеет и хватает его: «Убирайся отсюда!»

– У Степана Агбановича были дети от первого брака?

– Нет. А он очень детей любил – ему целую кучу детей приведи, он всех примет. И они с женой взяли ребеночка.

Я Сарыг-оолу сразу сказала, когда он сделал мне предложение, что война лишила меня права быть матерью снова. Я его поставила в известность. Мне приходилось людей на себе таскать… Как же можно было обмануть человека?

– Так вы на фронте были?

– В эвакогоспитале. Сначала санитаркой, потом закончила курсы и – медсестрой. Звание у меня было – сержант. Но это не так уж важно.

Совсем мне не хочется о себе говорить, нет никакого желания. Я никак не хочу затенять Степана Агбановича. Он настолько был необыкновенный человек! Из всех людей, каких я знала. У меня же другая жизнь была до него. Совершенно другая сфера, другие люди. И видела там очень хороших, интересных людей. Но вот такой распахнутой души я никогда не видела. Это человек, который совершенно не мог сделать кому-то зло.

Было много случаев, когда ему делали невероятные гадости, и я говорила обидчику: «Я вам всю жизнь не прощу, что вы его обидели». На другой день смотрю: Степан Агбанович премило разговаривают с этим подлецом. Как так?! А через какое-то время он говорит: «А мне их жалко. Всегда в мире бывает так: если кто-то сделает кому-то плохое, то обязательно откуда-то ему вернется это плохое. И ему будет во сто раз хуже...» И вы знаете, вот что странно: действительно, я наблюдала не один случай – такие ужасные вещи с этими людьми случались. Хотя он сам никому никогда не желал зла.

– Мария Давыдовна, а почему Степан Агбанович вас так странно называл – Мак?

– У него было очень мягкое произношение: «Мащя!» А я ему, смеясь, по-дурацки отвечаю: «Кащя!» А он не любил очень манную кашу. Когда провинится он, бывало, я грожу: «Сейчас тебя манной кашей покормлю». «Нет, я хороший, кащи не надо!» Так что эта «Мащя-кащя» ему страшно не нравилась. И вот однажды мы гуляли, и он увидел цветок.

– Как он называется по-русски?

– Мак.

– Ой, очень хорошо! Я теперь тебя так и буду звать!

Так и стал называть. Во-первых, коротко очень, а во-вторых, нет никакого «щя» мягкого.

– Мария Давыдовна, это сложно, когда муж – тувинец, жена – русская, разные обычаи, привычки, образ жизни?

– Конечно, это очень сложно. Надо быть большим дипломатом. И я попадала впросак не раз. В первый год приезжали родственники, знакомые меня посмотреть. А у тувинцев обычай – приходить в гости обязательно с подарками. И они принесли мороженое мясо. Я его нарубила и поставила. Гости мои попили чай, а к мясу не притронулись. Что же так? А Степан Агбанович говорит: «Ты балда! Разве можно? Они же принесли тебе угощение, а ты отдаешь его назад, словно швыряешь в лицо». Нельзя было угощать этим подарком. И таких случаев было у меня много. Я часто попадала впросак.

Степан Агбанович очень соблюдал народные обычаи, почтение к старому человеку было у него необыкновенное.

Или еще обычай. Во время праздника воды всех угощают чашей араки. Доходит чаша до молодого человека. Он прикоснулся губами и говорит: «Простите, мне еще нет тридцати лет, я не имею права выпить араки». В основном, дети бывают до тридцати лет, и надо, чтоб они родились здоровыми. У народа всегда найдешь очень много мудрого.

– Какие строки Сарыг-оола вам наиболее близки?

– Из стихотворений – его последнее – «Осени». Светлана Владимировна Козлова его перевела. Он написал его на «Уш-Белдире», где мы отдыхали осенью. И там есть такие строки – передаю их не стихотворно, а содержанием: «Осень, осень, развевает свои листья, как пшеничные зерна весной. Но только меня с родимой ветки не сорви, ведь мне весной в земле не прорасти». Это были пророческие слова перед тем, как ему уйти...

У него ведь всегда есть подтекст, хотя кажется, очень просто. Вот есть у него стихотворение «Руки отца». Он ведь никогда ни слова обиды не сказал в отношение отца, раздавшего их, когда мама умерла, и женившегося на женщине, у которой было много детей. Никакого намека на то, что они росли по чужим людям. Но он пишет о том, как нужны руки отца, какие они теплые, сильные.

– А вам он посвящал стихи?

– Есть поэма даже. «Эжимге» называется – «Другу». Наши писатели его чуть не заели за это. Они страшно не любили, что он возил меня везде с собой, знакомил со всеми писателями. Потом, когда Степана Агбановича не стало, мне удалось благодаря этим знакомствам издать в Москве, на русском языке, четыре его книги. И здесь, в Кызыле (помог Сергей Михалков), издала его трехтомник. А Юрий Кюнзегеш, они в один день с Сарыг-оолом родились, только Кюнзегеш намного позднее, помог издать незаконченный роман «Шестьдесят богатырей», над которым Сарыг-оол работал более двадцати лет.

– Что больше всего любил Степан Агбанович?

– Больше всего – детей и девушек.

– Девушек?

– У, что вы! Пойдет, бывало, в парк без меня, а мне же некогда – я во второй школе учителем работала, сами знаете, что такое учитель: каторга, а не работа. Вернется и говорит:

– Мак, а у меня секрет есть!

– Хорошо, и держи свой секрет.

Походит, походит:

– Я сегодня влюбился в такую красивую девушку!

– Ну хорошо, – говорю. – Значит будут красивые стихи.

– Не ревновали?

– Знаете, когда мы поженились, Александр Адольфович Пальмбах – его учитель и наставник, говорит мне: «Как же вы со мной не посоветовались? Ведь это такая трудная обязанность – быть женой поэта. Да такого, как Сарыг-оол. Ему же нужно будет служить круглые сутки и обязательно прощать его влюбленности».

– Значит, вас предупредили. Так и оказалось?

– Оказалось... Но я всегда так была уверена в том, что мы друг для друга такие близкие существа. Не могу даже передать, что это такое. Он ко мне относился не только как к жене, а как к матери, как к другу.

Степан Агбанович любил пошутить. Покажет на мою фотографию в молодости: «Это моя жена». Покажет на меня: «А это – моя бабушка. Но у нее много обязанностей: она меня кормит, она меня заставляет спать или вставать рано, она на машинке печатает, она меня сильно ругает. И еще она ведьма: если кто-то из моих друзей ведет себя плохо, она их выгоняет. И еще – она мой шофер».

– Вы и машину водили?

– Восемнадцать лет. Степану Агбановичу нельзя было доверить – у него рука болела, воспаление нерва. Вы знаете, последний свой роман «Шестьдесят богатырей» он писал двумя руками. Ему было очень трудно работать. На машинке он тоже не печатал. Я предложила, чтобы не мучить руку, наговаривать на магнитофон. А он говорит: «Ты ничего не понимаешь. Я что, как дурак буду говорить сам с собой? Как я могу без участия руки? Надо обязательно, чтобы была душа вложена. Мне необходимо, чтобы и рука, и глаза, и сердце принимали участие. А иначе – будет пусто».

Я еще предложила ему: давай ты будешь диктовать, а я – записывать. Не согласился: «Ты так по-тувински напишешь, что никакой мудрец не разберет». Я ведь не все тувинские слова знаю. А уж Сарыг-оолов язык даже тувинцы не все знают, потому что он очень глубоко знал народный язык, который молодым недоступен.

Так что ничего с моими идеями облегчить его творчество не получилось.

– И как же Степан Агбанович выходил их этого положения?

– А так: поработает немножко, а потом начинает кричать: «Мак, холум, холум!» (моя рука!) «Ну ладно, – говорю, – бросай. Пойдем гулять». И единственный выход – идем гулять в парк. Отвлечемся, что-нибудь рассказывает – это было лучшее лекарство.

А рассказывал он очень интересно. Жизнь у него была трудная, «Повесть об Ангыр-ооле», которую русские писатели отнесли к жанру романа, наверное, читали? Единственный из писателей, который не знал грамоты до двадцати лет!

– Мария Давыдовна, вы прожили со Степаном Агбановичем тридцать пять лет...

– Да, тридцать пять лет... И плюс пятнадцать лет. Я считаю, что он не ушел, а просто куда-то вышел. Вышел ненадолго и сейчас вернется. У меня такое чувство: я не одинока – он где-то здесь.

Прошло время…

В 1999 году вышла в свет книга Марии Черноусовой-Сарыг-оол, посвященная Степану Сарыг-оолу. Книга издана Тувинским книжным издательством. Она называется «Воспоминания о друге»

А в 2000 году на перекрестке улиц Красноармейской и Комсомольской на стене деревянного дома, где жил и творил Степан Сарыг-оол, появилась мемориальная доска с надписью на русском и тувинском языках: «В этом доме жили и работали основоположники тувинской литературы: С. А. Сарыг-оол, С. Б. Пюрбю, А. А. Пальмбах, О. К. Сагаан-оол, Б. Д. Ховенмей». Учреждена Государственная премия имени Степана Сарыг-оола.

Мария Давыдовна продолжает огромную работу: несмотря на проблемы со здоровьем встречается с педагогами, учителями, студентами, рассказывая им о тувинской литературе, о творчестве Степана Сарыг-оола.

Продолжает мечтать о литературном музее писателей Тувы, о важности которого говорил на творческом вечере, посвященном 90-летию Степана Сарыг-оола, и сам Президент РТ Шериг-оол Ооржак. Зал Дома народного творчества в этот день был переполнен. Особенно много приехало земляков писателя – овюрцев. Воспоминания длились несколько часов. Но музея пока нет, и юные филологи собираются у Марии Давыдовны – рассказывать о творчестве Степана Агбановича она может часами.

Мария Давыдовна продолжает хранить наследие замечательного тувинского писателя и хлопочет в Тувинском издательстве о переиздании хотя бы его детских стихов…

Фото:

2. Степан Агбанович и Мария Давыдовна. Дом отдыха писателей, г. Сочи, 1958 г.

3. Мария Черноусова. 1947 г. На обороте – надпись: «Моя единственная любовь» и подпись: Сарыг-оол.

4. Родные люди: Степан Сарыг-оол, его племянник Тюлюш Кызыл-оол, брат Дадар-оол Тюлюш, Леночка Кызыл-оол и Мария Черноусова-Сарыг-оол.

5. Последняя поездка на тувинский курорт «Уш-Белдир». 1982 г.

6. Всегда с людьми. Мария Давыдовна на курорте «Чедер». 1998 г.